Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

не включая запись). Примечательно, что в стрессовых ситуациях участники общения также иногда «не замечают» микрофона, находясь под прессом другой доминанты.

Парадокс наблюдателя имеет и обратную сторону, не менее коварную: восприятие и осмысление полученного материала оказываются не такими простыми этапами анализа для самого интерпретатора. Как правило, ученый, говорящий на том же языке и привыкший к тому же набору вариантов и способов языковой коммуникации, что и испытуемые, многие важные моменты речевого общения просто пропускает, потому что они для него настолько же естественны и принимаются им как должное, как норма, а усвоенную норму бывает очень трудно выделить. Отклонения от нормы когнитивно заметнее, поэтому-то и привлекают повышенное внимание случаи нарушения норм в

104

общении или случаи нетипичного общения, например, общения людей с частично или полностью потерянным зрением как друг с другом, так и с вполне здоровыми людьми. По той же причине Л. В. Щерба [1974: 33] писал об исключительной важности «отрицательного языкового материала», т. e. неудачных высказываний с пометкой «так не говорят», позволяющих уловить и запечатлеть норму.

3.3.4 Репрезентативная выборка и триангуляция

Для решения проблемы сбора достаточного и необходимого количества достоверной языковой и сопутствующей информации предлагается проводить репрезентативную или теоретическую выборку [theoretical sampling — Stubbs 1983: 230 и сл.]. Само понятие выборки подразумевает случайность «забора образцов». Однако случайность такого поиска часто оказывается относительной (например, простой опрос по телефону уже ограничивает круг информантов людьми определенного социального статуса — теми, у кого есть телефоны и кто в течение дня, как правило, находится дома).

Исследователь условно разбивает всю совокупность своих потенциальных информантов по «теоретическим» категориям и делает выборку из каждой из них, зондируя таким образом качественно отличающиеся группы информантов, получая необходимые и достаточные сведения о реальном функционировании языка в различных социумах, что в итоге позволяет воссоздать целостную языковую картину в рамках всей общности.

При этом необходимо помнить, что результаты подобной теоретической выборки в обследовании какой-то одной ситуации лучше всего подтвердить сравнением с данными, полученными в результате анализа этой же ситуации другими методами, с других точек зрения. Иногда такой подход называется «триангуляцией» [triangulation — Stubbs 1983: 234] — здесь явно усматривается научная метафора, построенная на аналогии между многогранностью треугольника и изучением разных аспектов, разных сторон ситуации общения с разных точек зрения. Для коммуникативного дискурс-анализа наиболее полезно сочетание данных этнографического, социологического, психологического анализа. Данный подход, в частности, является обязательным условием в исследовательских традициях конструктивизма.

Количественные методы следует дополнять качественными и наоборот. Нельзя исключать интерпретации записанных речевых событий самими участниками общения, эти интроспективные данные не должны отбрасываться по причине субъективности или непрофессиональности. Каждый из методов и приемов сбора языковых данных, взятый по отдельности, таит в себе опас-

105

ность искажения реальной картины и даже потенциально ошибочен, но в своей совокупности они позволяют максимально подойти к самому корректному анализу предмета исследования — речевого общения. Поэтому исследования, ориентированные на широкий анализ языкового общения с точки зрения взаимодействия формы и функций, просто обречены на междисциплинарный статус, так как в них всегда приходится использовать целый комплекс методик, а также понятийно-теоретический аппарат и имеющиеся данные смежных наук. К тому же нужны своего рода «фильтры», обеспечивающие отбор только наиболее релевантных для анализа языка экстралингвистических факторов. В модели, развиваемой в данном исследовании, в качестве частных методик анализа и вершин в системе триангуляции выступают подходы, описанные во второй и отчасти первой главе. Многосторонняя верификация необходима практически для всех наук социального характера.

3.4. СИСТЕМА ТРАНСКРИПЦИИ УСТНОГО ДИСКУРСА

Verba volant, scripta manent.

Как уже отмечалось, создать универсальную систему транскрипции устного дискурса никому еще не удалось: «записывать «тексты» может всякий; хорошо записывать тексты уже гораздо труднее...» [Щерба 1974: 32].

3.4.1 Общие критерии и принципы транскрипции

Существует два общих подхода к проблеме транскрипции: от теории к практике и наоборот

— от практики к теории. Первый подход свято верит в метафору Элинор Окс «Transcription as Theory» [см.: Ochs 1979a;Du Bois 1991: 71; O'Connel, Kowal 1995b: 651], вследствие чего очень строго подходит к разработке основополагающих принципов, процедур выделения категорий дискурса, соответствующих нотационных символов и алгоритмов анализа. Особенно это свойственно школам, связанным с компьютерной обработкой транскриптов и ориентированным лингвистически. Другой подход вроде бы не занимается проблемами транскрипции вообще и уж точно не делает из нее теории, не изобретает систем основополагающих принципов и категорий, да и символы выбираются не всегда единообразно, порой приблизительно, часто заменяются или просто отбрасываются, если их утилитарная ценность не оправдывает ожиданий. В то же время есть определенный нотационный «каркас», представленный в форме традиции или практики, а также легенды обозначений где-то в приложениях к исследованиям. Этот подход типичен для конверсационного анализа и этнометодологии.

106

В обоих случаях надо помнить, что транскрипт недопустимо превращать в самодостаточную сущность, фетишизировать его — он неизменно вторичен. Истинным же предметом анализа остается разговор в естественных условиях социальной жизни: «...Nor should it be thought that transcripts are the data of conversation analysis as such. The data is naturally occurring conversation as a feature of social life» [Button, Lee 1987: 9; O'Connel, Kowal 1995b: 653]. И даже аудиоили видеозапись является транскрипцией «в широком смысле», приближающей исследователя к самому дискурсу [O'Connel, Kowal 1995 а: 97].

Для оценки нотационных систем некоторые авторы используют следующий набор

«критериев»: manageability, readability, learnability, interpretability — транскрипт должен быть прост в обращении, чтобы его было легко составлять, изучать, читать и интерпретировать (человеку и компьютеру). На самом деле эти критерии не могут быть ни универсальными, ни практически определенными [O'Connel, Kowal 1995а: 96].

Научное предназначение нотационной системы состоит не в том, чтобы быть «легкой для чтения», а в том, чтобы ей было удобно пользоваться (usability). В этом случае для составителя транскрипта главным ее достоинством является четко определенное, однозначное отношение между элементами дискурса и знаками транскрипции. Для анализа важно, чтобы транскрипт содержал всю совокупность обозначений, указывающих на распределение, частотность и релевантность тех или иных компонентов социальной жизни.

До адресата или потребителя научной информации транскрипт может дойти в трех видах: на него может быть всего лишь сделана ссылка, может быть представлен какой-то его фрагмент (часто как иллюстрация) и, наконец, он может быть приведен полностью (в форме приложения или как-то иначе). Ни в одном из этих случаев нельзя установить некий стандарт «читабельности». Что и как дать в транскрипте целиком и полностью зависит от того, что этим хочет сказать автор, кому он хочет это сказать и с какой целью. Что касается пригодности транскрипта для машинной обработки, то это скорее вопрос программной совместимости (compatability) с метаязыком нотационной системы, а не «читабельности» как таковой.

Аналогично перечисленным выше «критериям», Дж. Дю Буа провозглашает пять максим транскрипции [Du Bois 1991: 78]:

1)Category definition: верно определи категории;

2)Accessibility: сделай систему доступной;

3)Robustness: сделай транскрипцию здравой;

4)Economy: сделай транскрипцию емкой;

5)Adaptability: сделай систему адаптивной.

107

С одной стороны, эти максимы сформулированы так, что с ними трудно не согласиться или

умышленно нарушить их, но, с другой стороны, эти формулировки настолько обтекаемы и общи, что их ценность с точки зрения построения конкретной системы транскрипции оказывается сомнительной. Дю Буа создал свою систему DT, соответствующую своим максимам, однако он не доказал преимуществ своей системы именно по этим пяти максимам.

Исходя из общего критерия работоспособности, полезности нотационной системы, рядом авторов были приняты следующие принципы транскрипции [см.: O'Connell, Kowal 1994: 102 и

сл.; O'Connell, Kowal 1995a: 98—104; O'Connell, Kowal 1995b: 654—655]:

1.Избирательность (Parsimony). Транскрипции подвергаются лишь те компоненты дискурса, которые предполагается анализировать, следовательно, читателю в транскрипте должно быть представлено только то, что релевантно с точки зрения анализа, что придает ему осмысленность.

2.Конвенциональность (Conventionality). Графемы используются только для сегментного представления лексических единиц, а знаки препинания в их обычной функции стандартных символов для разделения структурных единиц и уточнения их значения.

3.Лексическая целостность (Lexical Integrity). Целостность слов не должна нарушаться никакими другими условными обозначениями (что резко повышает эффективность работы с транскриптом, и в плане его составления или анализа, и в плане восприятия, той самой «читабельности»).

4.Объективность (Objectivity). Субъективные восприятия, оценки и категоризации со стороны составителя транскрипта не должны подаваться как объективные измерения.

5.Однозначное соответствие (One-to-One Correspondence). Одному символу нотационной системы должно соответствовать только одно свойство устного дискурса и наоборот — один элемент речевой коммуникации (одна ее категория) должен быть обозначен только одним символом.

6.Приоритет описаний (Description). Паралингвистические вокальные проявления нефонологического характера, например смех или плач, следует описывать, а не обозначать условными символами.

7.Раздельность (Separation). Описания, интерпретации, пояснения и комментарии должны быть графически отделены и ясно отличимы от самого «текста» фонологического, вербального ряда транскрипта.

К слову, ни одна из известных нотационных систем всецело не отвечает требованиям взятых вместе семи принципов, имеющих по сути дела априорный статус.

108

Принцип конвенциональности легко соблюсти в отношении буквенных графем, но что касается знаков пунктуации, то здесь есть немало проблем: привнесение знаков пунктуации в их привычной функции, в которой они используются в письменных текстах, повышает субъективность анализа, вызывает много споров (поставить точку или запятую). Устный дискурс — это поток «слов» в «просодическом пространстве». Сочетание определенным образом сочлененных слов с паузами, интонацией, громкостью позволяет решать о функциях фразы

вотношении дискурса. Поэтому вслед за Дж. Дю Буа нам можно выделить два аспекта анализа интонации: функциональный и фонетический [Du Bois e. a. 1993: 52—57] и переосмыслить традиционные знаки пунктуации с точки зрения функционального аспекта интонации дискурса,

вчастности, продолжения (transitional continuity): точка обозначает комплекс интонационных контуров («алломорфов интонации», по выражению Дю Буа) и пауз с функцией завершенности (final); запятая — комплекс интонационных контуров и микропауз с функцией продолжения или незавершенности (continuing, «more to come»); знак вопроса — в апеллятивной функции (appeal) обращения за поддержкой или подтверждением высказывания.

Просодическое прочтение знаков пунктуации свойственно многим [ср.: Du Bois 1991; Du Bois e. a. 1993; Chafe 1993: 43; Gumperz, Berenz 1993: 121; Schiffrin 1987; 1993: 431—432; Tannen 1989 и др.]. Но только с выделением не просто «интонаций», а функциональных просодических категорий мы можем добиться определенной универсальности транскрипции, потому что сами по себе интонационные «алломорфы» часто варьируются, а фонетический аспект интонации необходимо обозначать отдельно (когда в этом есть надобность). Например,

ванглийском языке обычным выражением функции завершенности являются сильная нисходящая интонация плюс пауза, апеллятивной — сильная восходящая интонация, а незавершенность «обслуживается» рядом контуров: незначительным понижением или

повышением тона и нисходяще-восходящей интонацией, обычно в сочетании с очень короткой паузой, причем каждый них отличается своим прагматическим содержанием. В русском языке будут другие контуры, но три функции — завершенности, продолжения и апелляции так же легко выделить.

Интересная дискуссия развернулась по поводу четвертого принципа — объективности. В качестве «яблока раздора» можно взять такую простую, но очень ответственную операцию, как категоризация паузы [см. противоречивый анализ примера Э. Щеглова: Levinson 1983: 328; O'Connel, Kowal 1995 а: 100—101]. Одними паузы оцениваются чисто субъективно как (не)значительные, другими они хронометрируются с точностью до десятых долей секунды. Технически это сегодня вполне возможно. Но и полученная «объективно»

109

точная длительность паузы не снимает проблемы. Дело в том, что слушающий не измеряет абсолютную долготу паузы в речи. Восприятие этой величины на самом деле субъективно и относительно — оно зависит от многих факторов, например, ожидаемой ее долготы и темпа предшествующей речи. Пауза в 0,3 с. в разных условиях кажется одному и тому же человеку то длиннее, то короче. Нормы варьируются и социокультурно: англичане на стыке реплик обычно держат паузу (ожидают этого от других) дольше, чем американцы [см.: Edwards 1993: 23; Tannen 1984a]. Значит, «объективные» количественные методы не всегда оправданы. Исследователь, владеющий языком и нормами общения в данном социуме, производит эту оценку интуитивно, как и сами участники общения. Так интроспекция вновь доказывает свои методологические права. Только в измененной редакции, учитывающей высказанные замечания и аргументы, можно принять второй и четвертый принципы из приведенного выше списка.

имеет ощутимый интерпретативный, этнографический крен, но и она готова к машинной обработке;

• в дополнение ко всему перечисленному выше есть немало вариаций на тему названных выше систем Г. Джефферсон и Дж. Гамперца и Н. Беренц, что ничуть не удивляет, учитывая объем полевой работы, проделанной этнометодологией и социолингвистикой; в качестве примеров можно привести две системы Д. Таннен [Tannen 1989] и Д. Шифрин [Schiffrin 1987].

Кстати, DT, HIAT, и London-Lund Project давно получили мощное программное обеспечение и тоже «пересели на машины». Есть специальная система и для детской речи [см.: Bloom 1993]. Самым неудобным для компьютера и поныне остается метаязык транскрипций конверсационного анализа.

Если посмотреть на перечисленные системы в свете максим Дж. Дю Буа и общих принципов транскрипции по Коваль и О'Коннел, то легко убедиться, что принцип избирательности нарушается теми, кто хочет в транскрипте достичь уровня избыточности реального речевого общения, «present the multifaceted flux of discourse in a way that is as accessible to the analyst as it is to the participant» [Du Bois 1991: 97; O'Connel, Kowal 1995a: 99]. Во-первых, это утопия и утопия опасная, так как она ведет к подмене живого дискурса как предмета исследования его транскриптом. Во-вторых, это противоречит максиме экономии и настолько перегружает транскрипт, что эффективность работы с ним радикально падает. Этот упрек в разной степени можно адресовать этнометодологии и HIAT.

Принцип конвенциональности нередко нарушается коллегами Г. Джефферсон и ею самой

(пример из [Jefferson 1984: 349]):

3.4.2 Существующие нотационные системы

Из применяющихся сегодня нотационных систем некоторые уже имеют относительно долгую историю (HIAT, традиции транскрипции речи в конверсационном анализе, интерактивной социолингвистике Дж. Гамперца):

•единственная в этом обзоре система для немецкого языка — HIAT — Конрада Элиха и Йохема Ребайна [Halbinterpretative Arbeitstranskription — Ehlich, Rehbein 1976; 1979; Ehlich 1993; в английским переводе Д. Гиббона, сохраняющем акроним — Heuristic Interpretative Auditory Transcription];

•традиция «драматической» записи в конверсационном анализе и этнометодологии,

сложившаяся во многом благодаря Гэйл Джефферсон [Jefferson 1979; ср.: Atkinson, Heritage 1984: ix—xvi; Button, Lee 1987: 9—17; Boden, Zimmerman 1991: 278—282; Psathas 1995: 70— 78];