Файл: antologiya-issledovaniy-kultury.doc

==622

Г

J''

А. Радклиф-Браун. Методы этнологии и социальной антропологии

жизни не может отличаться от ценности истории и уж точно не может быть большей. Голые исторические факты часто сами по себе бывают очень интересными. Нам, быть может, любопытно будет узнать, что несколько веков назад произошло проникновение на Мадагаскар выходцев из Юго-Восточной Азии. Но простое знание событий прошлого само по себе не способно дать никаких ориентиров для нашей практической деятельности. Ибо для этого нам нужны не факты, а обобщения, основанные на фактах. Давать такие обобщения не входит в задачи истории и этнологии. И историки, и этнологи все более это осознают. Поэтому я не могу убедить себя в том, будто изобретательные и интересные построения этнологов будут когда-нибудь иметь большую практическую ценность для человечества. Поскольку вы можете заподозрить меня в том, что я, отстаивая здесь притязания социальной антропологии, несправедлив к этнологии, то я процитирую вам, что говорит в рецензии на книгу Лоуи «Первобытное общество» профессор Кребер. Профессор Кребер — один из самых решительных сторонников строго исторического метода изучения культуры. От него, стало быть, менее всего можно ожидать какой-либо предвзятости по отношению к своей науке. Он пишет: «Если мы теперь перейдем от успеха книги в логическом применении метода к самому методу, что что же мы можем сказать о его ценности? Видимо, неизбежно придется признать: хотя сам метод обоснован и является единственным, который этнолог считает правомерным, тем не менее для исследователей в других областях науки и для любознательных интеллектуалов выводы, получаемые с его помощью, окажутся скорее всего бесполезными. Лишь немногие результаты могут найти применение в других науках, и даже психология, лежащая в основе антропологии, вряд ли сможет что-то из нее почерпнуть и использовать. Короче говоря, отсутствуют причинные объяснения. Данный метод позволяет нам узнать, что когда-то произошло то-то и то-то и при таких-то и таких-то обстоятельствах. Человеческая природа остается неизменной со всеми ее консерватизмом, инертностью и подражательностью. Но конкретные формы, принимаемые теми или иными институтами, несомненно, зависят от множества различных факторов, и если существуют какие-то общие и постоянно действующие факторы, то они не могут быть выделены и остаются такими же неопределенными, как и три упомянутые выше тенденции. Современная этнология, следовательно, говорит по существу о том, что то-то и то-то произошло, и может поведать нам, почему это произошло именно так, а не

==623

Методы интерпретации культуры

иначе, в том или ином конкретном случае Она не говорит, да и не пытается ничего сказать о том, почему все это вообще происходит в обществе.

Такой пробел, вероятно, неизбежен. Он не может быть ничем иным, как результатом нормального научного метода, используемого в истории. Важно, чтобы этнолог признал это. До тех пор пока мы будем предлагать миру лишь реконструкции частных подробностей и упорствовать в своем негативном отношении к более широким выводам, мир будет видеть в этнологии мало проку. Люди хотят знать, почему. Когда угасла первоначальная вспышка интереса, вызванная тем фактом, что у ирокезов имеются матрилинейные кланы, а у арунта — тотемы, они хотят знать, почему у них все это есть, а у нас нет. Ответ этнологии, приводимый Лоуи, по сути гласит, что существуют такие племена, столь же примитивные, как ирокезы и арунта, у которых, как и у нас, нет ни кланов, ни тотемов. Но опять-таки возникает вполне оправданный вопрос: почему в некоторых культурах сформировались кланы и тотемы, а в других — нет? И мы в ответ либо говорим, что не знаем этого, либо говорим, что диффузия некой идеи одних регионов достигла, а до других не дошла. Можно было бы заявить, что такие вопросы наивны. Но они все же возникают и будут возникать. И, казалось бы, этнологи должны чистосердечно признать, насколько ограниченными являются достигаемые ими результаты, как мало они удовлетворяют требование (будь то оправданное или праздное) давать более масштабные выводы и как мало они предлагают формулировок, которые помешали бы рядовому исследователю вновь броситься в удобные объятия легковесных и необоснованных теорий. Такого признания в книге Лоуи нет.

И наконец, как бы прочно ни привязывали нас научные идеалы к тем инструментам, которыми мы пользуемся, нам необходимо также признать, что желание практического применения знания в человеческом поведении — желание неизбежное. Отрасль науки, отказывающаяся от надежды внести хоть какой-то вклад в упорядочение жизни, заходит в тупик. Следовательно, если мы не можем предложить ничего, чем мир мог бы воспользоваться, на нас лежит обязанность по крайней мере осознать эту неудачу.

Сколь бы серьезной ни была эта относительная бесполезность, такая позиция все-таки предпочтительнее по сравнению с той, которая признает предъявляемые требования, но пытается удовлетворить их выводами, сделанными на основе поверхностных размышлений и под влиянием личных предубеждений. В конце концов, честность — первейшая доброде-

==624

А. Радклиф-Браун. Методы этнологии и социальной антропологии

тель, и сдержанность Лоуи представляет собой большой прогресс по сравнению с блистательными иллюзиями Моргана. Но кое-кто вздохнет с сожалением по поводу того, что честь метода, столь успешно представленная в этой книге, не заставляет быстрее биться сердце видением более широких перспектив».

Таким образом, если этнология с ее строго историческим методом исследования может нам сказать лишь о том, что какие-то события произошли, могли или должны были произойти, то социальная антропология со своими индуктивными обобщениями может сказать нам, каким образом и почему, т. е. согласно каким законам, такие вещи происходят. Может быть, и опрометчиво пытаться предсказать, что принесет нам в будущем наука, ныне находящаяся еще в младенческом состоянии, но я бы предположил, учитывая, каких результатов мы уже достигли в нашей жизни благодаря открытиям наук о природе, что открытие фундаментальных законов, управляющих поведением человеческих обществ и развитием социальных институтов (права, морали, религии, искусства, языка и т. д.), вероятно, будет иметь огромные и далеко идущие последствия для будущего человечества. Не так давно обретенное нами знание законов физических и химических явлений уже позволило нам достичь огромного прогресса в материальной цивилизации благодаря контролю над силами природы. Открытие законов человеческой психики, являющееся особой задачей психологии, видимо, обещает нам аналогичный прогресс в вопросах воспитания и образования. Разве не вправе мы заглянуть вперед, в то время, когда адекватное познание законов социального развития, дав нам знание о социальных силах (как материальных, так и духовных) и контроль над ними, позволит достичь результатов величайшего значения? Такова, во всяком случае, моя вера, и такой должна быть вера социального антрополога. Кто из нас в наше время не ощущает, что многое в нынешней цивилизации лучше было бы изменить или вообще устранить? Но мы не знаем, как достичь желаемых целей, ибо наши знания о процессах социального изменения слишком скудны, да и те в лучшем случае чисто эмпирические или немногим более того. В своих попытках совладать с болезнями нашей цивилизации мы напоминаем эмпириков в медицине, только еще более невежественны. Они ставят эксперименты, испытывают одно средство за другим, не зная с определенностью, какими будут результаты. Мы тоже ставим или пытаемся ставить эксперименты в практической политике, и единственное, что отличает нас от революционеров, — то, что последние готовы к ге-

==625

Методы интерпретации культуры

роическим действиям, рискуя всем ради веры в свою панацею. Давайте же прежде всего признаем свое невежество и потребность в знаниях более чем эмпирических, а затем приступим к терпеливой работе по накоплению таких знаний с надеждой на то, что будущие поколения сумеют применить их для построения такой цивилизации, которая будет больше соответствовать чаяниям человеческого сердца.

Между тем этот прогноз результатов, которых мы можем ожидать от социальной сштригюлщии в удаленном будущем, вероятно, будет не очень-то по душе «человеку дела», ищущему непосредственной отдачи от своих затрат. Давайте же посмотрим. каких более быстрых практических результатов можно достичь при помощи нашей науки. В этой стране мы сталкиваемся с одной чрезвычайно сложной и запутанной проблемой. Это потребность найти какой-нибудь способ, при помощи которого две очень разные расы с совершенно разными формами цивилизации могли бы жить вместе в одном обществе, поддерживая друг с другом тесные политические, экономические и моральные контакты, чтобы при этом белая раса не утратила тех достижений своей цивилизации, которые обладают высочайшей ценностью, и чтобы не было того нарастающего беспокойства и внутреннего брожения, которое, видимо, всегда угрожает нам, когда в обществе отсутствуют стабильность и единство. Я не сомневаюсь, что найдутся люди, отрицающие существование такой проблемы или ее сложность; однако я верю, что люди думающие все более и более приходят к осознанию как трудноразрешимости, так и её насущности, а некоторые уже увидели, что мы не обладаем ни знанием, ни пониманием, необходимыми для того, чтобы с этой проблемой справиться.

Мне кажется, что здесь социальная антропология может сослужить хорошую службу и принести значительные и почти немедленные результаты. Изучение верований и обычаев коренных народов с целью не просто реконструировать их историю, а раскрыть их смысл, их функцию, т. е. то место, которое они занимают в душевной, моральной и социальной жизни, может оказать неоценимую помощь миссионеру или государственному служащему, занимающимся практическими проблемами приспособления местной цивилизации к новым условиям, вызванным оккупацией страны. Представим миссионера или чиновника, интересующегося возможными результатами усилий по искоренению или дискредитации обычая уку-лобола. Он может поэкспериментировать, но тогда он рискует вызвать такие непредвиденные результаты, что от эксперимента будет больше вреда, чем пользы. Этнологи

==626

А. Радклиф-Брауи. Методы этнологии и социальной антропологии

ческие теории, описывающие вероятную прошлую историю африканских племен, не окажут ему вообще никакой помощи. Но социальная антропология, хотя пока еще и не имеет возможности предложить окончательную теорию лобола, тем не менее может сообщить ему много такого, что оказало бы ему немалую помощь, а также указать ему такое направление исследования, следуя в котором он мог бы узнать еще больше. Это лишь один из множества примеров, которые я мог бы привести. Проблема, связанная с тем, как избавиться от веры в колдовство, — еще один пример, когда социальная антропология может снабдить миссионера или администратора такими знанием и пониманием, без которых те, вероятно, не сумели бы найти удовлетворительного решения стоящих перед ними практических проблем. Пытаться решать эти практические проблемы — не дело социального антрополога; заниматься этим было бы для него, на мой взгляд, неразумно. Ученый должен оставаться максимально свободным от практического применения полученных им научных результатов; в особенности это касается тех проблем, которые превратились в предмет горячих и нередко предубежденных дискуссий. Работа ученого — изучать жизнь и обычаи коренного населения и находить для них объяснение с позиции общих законов. Миссионер, учитель, просветитель, администратор, судья — вот те люди, которые должны применять полученные знания для решения практических проблем, с которыми нам в настоящее время приходится сталкиваться.

Мне хотелось бы более подробно остановиться на этом вопросе и показать вам, как хотя бы небольшое знание социальной антропологии могло бы спасти нас от многих крупных ошибок в обращении с коренными народами. Однако я должен перейти к заключительной теме моего послания. Это связь между социальной антропологией и этнографией.

Под этнографией я имею в виду наблюдение и описание феноменов культуры, или цивилизации, особенно у неразвитых народов. Следовательно, она обеспечивает фактическими данными как этнологию, так и социальную антропологию. В прошлом работа по наблюдению и фиксации этнографических данных осуществлялась главным образом людьми, почти или вовсе не имевшими подготовки в области социальной антропологии и нередко плохо знакомыми с этнологией. Факты, собранные таким образом со всего земного шара, изучались далее антропологами, обычно не имевшими возможности самостоятельно заниматься этнографическими наблюдениями; антропологи анализировали эти факты. Результаты такого разделения труда были крайне неудовлетворительны-