Файл: Самосознание.европейской.культуры.XX.века.1991.pdf

между др~гими себе подобными отвечает лишь за себя самого

магическии человек в своем духовном бытии есть лишь составная

часть некоего магического Мы, которое сггескается с высот и во

B~ex членах общины сохраняетединство. Кс1К тело и душа, он при­

наД~:ежит самому себе: но нечто иное, чуждое и высшее, пробывает в н: м. и ПОГО:\1У он чувствует себя со всеми СВО!J~IИ прозрениями и убеждениями лишь членом некоего консенсуса .0." который в каче­

стве истечения божества исключает всякое эаблужление но также

и всякую возможность оценивающего Я. Истина есть для него неч­

то иное, чем для нас. Все наши методы познания, зиждvщиеся на

смущает дух и вводит в обман относительно своих целей. Здесь лежит последняя, для нас совершенно непостижимая тайна маги­ ческого мышления в его мире - Пещере: невозможносгь мысля­ щего, верящего, знающего Я есть предпосылка всех основных предсгавлений всех этих религий. Если античный человек противо­

стоит своим богам как тело другим телам, если фаустовскос во­

J;ящее Я в своем широком мире ощущает, как равным образом

сраустовское и воляшее божество повсюду обнаруживает себя, то магическое божество есть та неведом ая, загадочная горняя сила, которая по произволу гневается или дарует благслать. закрывает себя мраком или возносит душу в область света. Хотеть мыслить

собственную волю бессмысленно, ибо «воля» и «мысль» В человеке

есть только действия божества на него. Из этого несокрушимого

пра-чувства, которое во всех обращениях, экстазах и размышле­

ниях меняет только свои выражения, но не свой тип, с необхо­ димостью возникает идея божественного Посредника 56, преобра­

жающего это положениеиз муки в блаженство,-такая идея, кото­ рая обнимаетвсе магическиерелигии и отделяет их от религий всех

Идея Логоса в самом широком смысле, извлеченная из магиче­ ского светового ощущения Пещеры, есть точная параллель этого ощущения в магическом мышлении. Она означает, что от недости­ жимого божества исходит его дух, его «Слово» как носитель света и дарсватель добра, и вступает в отношение к человеческой сущно­ ~ти,. чт~бы ее в,?знести, наполнить, искупить. Эта различенность трех субсганцнй, не противоречащая их единству в религиозном

мышлении, знакома уже ~ророче,СКИМ религиям. Мерцающая све­ том душа Ахура Мазды 5 . есть Слово (Яшт 13,31), и его святой дух (Спенга Манью) беседует в одной из самых древних гат со злым духом (Ангра Манью, Ясна 45,2). Подобное же представле­

ние проходит сквозь древнееврейскую словесность. Эта мысль

~азвитая у халдеев в различении бога и его Слова и в противопо­

lта:~л(~нииl~apД~Ka и Набу, а затем интенсивнопробивающаясяво

всеи ар амеискои апокалиптике. удержзла свою отчетливость и

творческуюСИЛi~' через Филона и евангелиста Иоанна, через Л'\ар­

киона и Мани перешла в талмудические доктрины и оттуда в каббалистическиекниги Иецира и Зохар 59, в соборные постанов-

ления и писания Отцов Церкви, в позднюю Авесту н, наконец, в

ислам, где Л'\ухамедпостепенностал Логосоми в качествемистиче­ ски НРИСУll:1ilуюшtТо,живого Мухзмед,з наролнов BCf!.bI "слнлся с обраЗО~l Христа. Это Щ)f'Jставление наСl0.1ЬКО само сооои разуме­ ется для магического Чl\lовека, что С\!Ю прорвасто даже строго МО­

нотеистиче('!{vю конпепцию 11ервонача,lЬНОГО ИС.'13~13, так что ря­

дом с Аллахом появляется Слово Божие (кали"'13). Дух Святой

(рух) и «Свет Мухамеда».

. Ибо для народ'ной веры изнзчальный, исходящий из сотворения мира свет есть свет I\'\ухамедз в образе павлинз, созданный «И3 бе­

лой жемчужины» и окруженный покровами. Лучащаяся жемчужи­ на высветляющая темный дом тела, есть вошевший в че<10века

Дух, понимае\1ЫЙ как субстанuия, у мандеев в такой же мере, как и

в «Деяниях anocTO:la Фомы».

Так идея Логоса вновь и вновь возвращается к интуиции света, из которой она была извлечена магической мыслью. Мир магиче­

ского человека наполнен настроением сказки. Дьявол н злые духи угрожают человеку, ангелы и феи защищают его. Сущес~вуют

амулеты и талисманы, таинственные эемли, города, построики и

существа,тайныесочетаниябукв. печатьСоломонаи КаменьМуд:

рецов. И на все это изливается мерцающийсвет ~ещеры, которыи постоянно может быть поглощен привиденческои ночью. Тот, ко­

му это богатство образов покажется причудливым, должен поду­ мать о том, что в гаком мире жил Иисус и что его учение должно

быть понято лишь отсюда, АпокаJlИптикаесть сублимированноедо

предельной трагической мощи сказочное видение. Уже в Книге Еноха 60 перед нами предстают хрустальный дворец Бога, горы и~ драгоценных камней и темниuа для непокорных звез~. Сказос:ныи

характер носит весь потрясающий мир представлении мандеиства и позднее _ гностицизма, манихейства, система Оригена и образы персидской Бундехеш; и когда эпоха великих видений прошла, эти

представления перешли в поэзию легенд и многочисленные рели­ гиозные романы 6 , ИЗ которых мы знаем христианские сочинен~я:

шествует история об отчеканенных Авраамом 30 сребрениках Иуды ·и сказка о «пещере сокровищ», В которой глубоко под хол­

мом Голгофы покоятся золого Рая и кости Адама, То, что творил Данте, было именно поэтическим творчеством; но все это было

действительностью и единственным миром, из которого люди не вы­

ходили. Подобное восприятие недостижиМО далеко для человека, который живет с динамической концепцией мира и в ней. Если хо­

чешь почувствовать, насколько чужда для нас внутренняя жизнь Иисуса __ грустное прозрение для западногО христианина~ кото: рый весьма желал бы также и душевно возвести к нему строи своеи религиозности,- и насколько она может быть в наше время пере­

жита, собственно, только набожныМ МУСУ<1Ь:Vlанином, ну'жно потру зиться в сказочные черты того миропонимания, которое было и его

миропониманием. Только тогда возможно постичь, как мало вос-

4\

приняло фаустовское христианство из богатства церкви Псевдо­ морфозы, т. е. ничего от ее мироощущения, почти ничего от ее внут­ ренней формы и много от ее понягий и образов.

9

Из «где» вытекает «когда» магической души. Это опять-таки не аполлоновское сосредоточение на гочкообразном настоящем, но и не фаусговский порыв к бесконечно далекой цели. Здесь сущест­ вование имеет иной такт и отсюда следует для бодрствования ИНОЙ смысл времени как коррелята к магическому пространству. Пер­ вое, что чувствует над собой в качестве кисмета человек ЭТОЙ куль­ туры от беднейшего раба и носильщика вплоть до пророка и хали­ фа включительно, есть не безграничный бег времен, недопускаю­ щий вернуться раз потерянному мгновению, но начало и конец «дней сих», которые незыблемо утверждены и между которыми че­

ловеческое существование занимает свое от века уготованное ме

сто. Не только мировое пространство, но и мировое время имеет форму пещеры, и нз этого вытекает глубокая, истинно магическая убежденность: «всему свое время», от пришествия Искупителя, час

которого записан 13 древних текстах, вплоть до самых пустяковых

будничных дел. Перед лицом этой убежденности фаустовская спешка предстает бессмысленной и непонятной. На нем покоится, между прочим, и раинемагическая. особенно халдейская, астроло­ гия. И она предполагает, что все записано в звездной книге и что научно определимый заранее ход планет позволяет сделать умо­ заключение к ходу земных вещей. Античный оракул отвечал на тот единственный вопрос, который мог тревожить аполлонов­ ского человека: об облике, о «как?» грядущих вещей. Вопрос Пещеры - «когда ?». Вся апокалиптика, душевная жизнь Иисуса, его страх в Гефсиманском саду и великое потрясение, вызванное его кончиной, становятся непонятными, если мы не понимаем этот правопрос магического существования и его предпосылки. Безоши­ бочный признак исчезания античной души - то, что астрология,

проникая на запад, шаг за шагом вытесняет оракулов ...

Мировая история есть образ живого мира, в который человек чувствует себя вовлеченным через свое рождение, через своих предков и потомков и который он силится осмыслить, исходя из своего мироощущения. Образ истории у античного человека тесно организован вокруг чистого настоящего. Он содержит бытие, но не

становление в настоящем смысле этого слова, а в качестве замы­ кающего фона - вневременной миф, который в рационализиро­ ванном виде дает «золотой вею>. Но это бытие было пестрой меша­ ниной подъема, нисхождения, счастья и неудачи, слепой неопреде­

ленносгью, вечным изменением, но во всех переменах неизменным,

без направления, без цели, без «времени». Чувство Пещеры тре­ бует обозримой истории с началом и концом мира, которые одно­

временно суть начало и конец человечества, как актами магиче­

ской мощи некоего божества, а между ними, в границах Пещеры

42

и карой, какое-либо ПРИТЯ~~~:~е нидеи подл~нная религиозность «справедливость». Все под еся бесконечно ниже ее. За­ этой эпохи ощущает как HaXO::~~TЬ которую бог может устра­

благодати. она лежит в основер:~~~инства крещения 68, И образует

всего в основе магическогопе

43

глубочайшую антитезу к покаянию в фаустовском смысле. Покая­ ние предполагает личную волю, благодать не знает ее. Великая за­ слуга Августина состояла в том, что он с беспощадной логикой

развил эту совершенно исламскую идею столь решительно, что фа­ устовская душа со времен Пелагия 09 всеми способами пыталась обойти эту уверенность, граничащую для нее с самоуничтожением,

и нашла выражение собственного понимания Бога во всяком слу­ чае при помощи глубокого непонимания тезисов Августина. В дей­

ствительности Авгvстин был последний великий мыслитель ран­ неарабской схоластики и менее всего ~ один из умов Запада 70. Он не только в течение известного времени был манихеем, но и остался таковым в весьма существенных пунктах после своего об­ ращения в христианство; его ближайших родичей можно найти среди персидских теологов Младшей Авесты с их учениями о благодатной сокровищнице святых и об абсолютной вине. Для него благодать есть субстанциальное излияние Божественного в челове­ ческую пневму, равным образом субстанциальную. Божество излу­ чает благодать, человек воспринимает ее, но не добивается ее. у Августина, как позднее у Спинозы * 71, отсутствует понятие си­ лы, и проблемасвободыотноситсяу него не к Я и его воле, но к пог­ руженной в человека части всеобщей пневмы и ее отношению ко всему остальному. Ранние фаустовские мыслители вроде Дунса Скота и Оккама 72 видели в динамическом бодрствовании уже не­ которую борьбу, которую ведут обе силы Я ~ воля и рассудок **. Тем самым августиновекая постановка вопроса незаметно подме­ няется другой, которую сам Августин никогда не понял бы: пред­ ставляют ли из себя воление и мышление свободные силы или нет? Как ни отвечать на этот вопрос, ясно одно: эту борьбу единичное Я должно вести, а не претерпевать. Фаусговская благодать отно­ сится к успеху воления, а не к роду субстанции, Иное понимание, согласно которому идея благодати исключает всякую свою волю

ивсякую причину, кроме одной, так что грех даже спраши­

вать, почемм страдает человек, выразилось в одном из самых гран­ диозных творений К\'.1ЬТУРЫ и по своему внутреннему величию не имеющем -, в рамках этой культуры себе равного: в Книге Иова *** ,4. друзья Иова вопрошают о виновности, ибо в силу

* у Спинозы обнаруживаются все элементы магической метафизики, как бы 011 ни пытался заменить арабско-еврейский мир представлении своих испан­ ских наставников, прежде всего Моисея Маймонида :З. концеппиями раннебароч­

ного Запада. Дух отдельного человека ССТЬ дЛЯ него не Я. но всегда лишь модус одного нз божественных атрибутов, cogitatio (пневма " Он протестовал против представлений вроде: «воля Бога». Бог есть чистая субстанция, и на месте нашей динамической каvзальности в мировом целом он усматривает ,1ИШЬ логику божественной cogltatio. Все это можно наiiти :.; Порфирия, в Галммде. в исламе; фаустовским мыслителям вроде Лейбниц а и Гёте это настолько чуждо, насколько

возможно.

**Следовательно, «лобпоэ эдесь оценка, а не сvбстанция.

***Время ее воэннкновения соответствует эпохе Каролипгов. Возникла ли

реально и в этv эпоху поэзия того же ранга, мы не знаем. Ее возможностьДока­ зываюттакие произведения.как «ПрорицаниеВельвы» б «Муспилли»,«Гелианд», И мир идей Иоанна Скота Эриугены'

недостатка метафизической глубины для них ~ как для большин­ ства людей этой и любой другой культуры, а, следовате-льно, такж~

для современных читателей и критиков этой книги ~ последнии смысл всяческого страдания в мировой Пещере иедоступен. Толь­

ко сам герой в борьбе с собой доходит до совершенства, до чиuстого ислама ". и тем самым он становитсяединственновозможноитра­ гической фигурой, которую магическое мирочувствие может по­ ставить рядом с Фаустом.

ИЗ раздела «ПИФАГОР, МУХАМЕД, КРОМВЕЛЬ,.

Насколькоявственностоит перед нами античная концепциями­ ра со своим первосимволом обособленного вещественного тела,

настолько затруднительно было бы хотя бы смутно представить себе особенности великой раннеантичной религии 1. Вина за это

лежит на Гомеровых песнях, которые скорее препятствуют, неuжели способствуют пониманию. Новый и единственно возможныи для этой культуры идеал божественного был ~ наделенное человече­

ским обликом тело в свете, герой как посредник между ч~овеком и богом. По крайности это засвидетельствовано «Нлиадои». Такое

тело могло претерпевать аполлиническое просветление или дио­ нисийское развеивание всеми ветрами 2, но В любом зслучае оно оставалось основной формой всяческого бытия Сома как идеал протяженной субстанции, космос как сумма этих обособле~ных тел, «бытие» ~ «Единое» 4 как протяженность в себе, Логос как его

упорядочение в свете ~ все это предстало тогда в грандиозных видениях перед оком жречески мыслящего человека, и притом со

миров знати и жречеств~, табу и тотема', геDо~зма и свято~тн

здесьживет только один. ЭТОТ мир не понимает другого ми~а, мал.? того, он смотрит на другой мир с презрением. Как и в «Эдде» ,

здесь высшая слава бессмертных состоит в том, что ?ни знают ари­ стократические манеры Когда м.ыслители античнои эпохи .бар~к­ ко 9 от Ксенофана 1" до Платона " находили эти сцены из жизни оо­

гов дерзкими и плоскими, то они были правы; с тем же самым чувст­

вом теология и философия позднейшего Запада созерцала герман­ ский героический эпос, но равным оБРfiОМ и поэмы Готфрида Страсбургского, Вольфрама и Вальтера . Если Гомеровы поэмы

не исчезли как исчезли собранные Карлом Великим песни о героях, то это простое следствие того обстоятельства, что в античности не

существовало развитого жреческого сословия и что по этои" причим не позднейший городской интеллектуализм оказался под влияние не религиозной, а рыцарской литературы. Первоначальные учения

этой религии которая из сопротивления Гомеру связала себя с -

, о Ф 1.> огда не были возможно, еще более древним ~ именем р ея ,ник

записаны.

И все же они некогда существовали, и кто знает, что скрывается за образами Калханта и Тиресия 14. Мощное потрясение должно

ведь стоять в начале и этой культуры (потрясение, идущее от Эгей­ ского моря вплоть до Этрурии), но В «Илиаде» ОТ него осталось

не больше, нежели в «Песни О Нибелунгах» и «Песни о Роланде» от мистики и горения Иоахима Флорского 15, святого Франциска и

крестовых походов или от внутреннего пыла «Dies irae» Фомы из Че~ано, которое, пожалуй, вызвало бы смех в куртуазнойпридвор­ нои обстановке XIII в. Те, кто привел тогда новое видение мира к мифолого-метафизическимформам, должны были быть велики­

ми личностями, НО мы ничего не знаем о них, и только радостная,

светлая, легкая сторона их вошла в песню рыцарских залов. Была ли «Троянская война» обычным или также и крестовым походом? Что означает Елена 16? Ведь и завоевание Иерусалима осмыслено

по-духовному и по-мирски.

В гомеровских сословных поэмах Дионис и Деметра в качестве жреческих богов 17 оставлены без внимания. Но у Гесиода, пастуха из Аскры, мечтающего и умствующего всецело на основе своей простонародной веры, можно искать чистые идеи великой архаики столь же мало, сколь у сапожника Якова Бёме. В этом вторая трудность. Великая ранняя религия также была достоянием сосло­ вия, недосгупной и непонятной народу; равным образом и мистика самой ранней готики ограничена узким кругом избранных, запе­ чатлена латынью и тяжестью понятий и образов, так что само ее существование Н( было в отчетливой форме известно ни крестьян­ ству, ни знати. По этой причине и раскопки, будучи существенными для античных локальных культов, ничего не сообшают о той ранней

религии, как сельская часовня не может дать нам никаких сведе­

ний об Абеляре н Бонавенгуре.

Однако Эсхил и Пиндар все же находились во власти великой жреческой традиции 18, а до нихпифагорейцы, ставившие в

центр культ Деметрь, и тем самым выдававшие, где следует искать сердцевину их мифологии, а еше того ранее ~ Элевсинские мисте­

рии и орфическаяреформацияУII столетия, и, наконец, фрагменты Ферекида и Эпихарма I ')~ последних (не первых!) догматиков

древнейшей теологии. Гесиод и Солон знают идею наследственного

греха, отмщаемого на детях и детях детей, и не менее аполлини­ ческое учение о гибрисе 20. Платон же в качестве орфика и про­

тивника гомеровского умонастроения рисует в «Федоне» весьма старые учения об аде и о загробном суде. Мы знаем потрясающие формулы орфиков, « нет!» мистерий против «да» агонов, что безо

всякого сомнения возникло уже около 1100 г., и п~итом из протеста сознания против сушествования: «сома сема» 1~ это цветущее

античное тело есть могила. Здесь это тело уже не чувствует себя, свою выдрессированность, силу и подвижность; оно познает себя и ужасается перед тем, что постигает. Здесь начинается античная ас­ кеза, которая ценой строжайших искупительных обрядов, даже це­ ной добровольной смерти ищет освобождения от этого эвклидов­ ского телесного существования. Досократовских философов пони-

46

мают в корне ложно, когда они обличают Гомера: они делают это

не как просветители, но как аскеты. ибо они «совремеНl~ИКИ» Дe~

карта и Лейбница, укоренены в строгом предании великои древнеи орфической религии, которая столь же верно сохранялась в этих полvмонашеских школах мыслигелей в тени древлепочтенных святилищ, как готическая схоластика ~ во всецело духовных

университетах барокко. От самоубийства Эмпедокла путь ве­ дет вперед -- к самоубийствамримских стоиков и назад ~ к «Ор-

Из этих последних остатков и теперь еще возникает сияюшин контур раннеантичной религии. Как весь пыл готики был устрем­

лен на Царицу Небесную Марию, Приснодеву и Матерь, так в те времена возникал венок мифов, образов и имен вокруг Двметры Рождаюшей. вокруг Геи и Персефоны и BOKgyr Диониса Зачинаю­

шегохтонические и фаллические культы "". праздники и мисте­ рии рождения и смерти. И это было продумано по-античному, телесно и в настоящем. АполлонЬвская религия молилась телу, орфическая отрицала тело, религия Деметры славила мгновения его начала; зачатие и рождение. Сушествовала мистика, трепетно

чтущая тайну жизни в учениях, символах и играх, но рядом с этим ~ оргиазм, ибо расточение тела столько же глубоко сродни аскезе, как священная проституция -- целибату: оба отрицают

время. " " Когда Александр появился У Инда, религиозность кигаискои,

индийской и аполлоновской культур давно уже растеклась в не­ исторические формы расплывчатого даосизма, буддизма и стоициз­ ма. Но немного позднее в области между классическим миром и Индией вырастает группа магических религий, и примерн,? около

этого времени должна была начаться история религии маия и ин­ ков, которая для нас безвозвратно утрачена. Тысячелетием позд­

нее, когда и здесь все уже было внутренне завершено, на столь мало обещавшей почве королевства франков совершенно неожи­ данно и в крутом подъеме возникает германо-католическое хри­ стианство 23. Здесь то же, что везде: пусть все сокровище имен и обрядов пришло с Востока, пусть тысяча мелких черт ведет проис­ хождение из древнейшего германского и кельтского мирочув­ ствия ~ готическая религия есть нечто столь неслыханно новое

и в своих последних глубинах нечто столь совершенно непонятное

людям чужой культуры, что констатация связей на исторической

Мифическиймир, отныне воздвигающийсявокруг этои молодои души, целокупность силы, воли и устремления, у~иденная под знаком первосимвола бесконечности, гигантское деиствие вдаль, внезапно раскрываюшиеся пропасти ужаса и блаженства~ все это было для избранниковэтой ранней религиозностичем-то совер­ шенно естественным, так что они не могли обрести необходимои дистанции, чтобы «познать» все это как единство. Они жили в этом. Но перед ними, отделенными от праотцов тремя десятками поколений, этот мир явлен в такой странной мощи, что мы все

47