Файл: Самосознание.европейской.культуры.XX.века.1991.pdf

время силимся постичь лишь отдельные стороны и при ЭТ021'! лож­

но понимаем целое и неделимое.

Бога-Отца тогда воспринимали как самое Силу, как вечное. великое и везлесушее Действие, как священную каузальность, которая едва может обрести уловимые черты для зе:\1НЫХ очей.

Но весь порыв молодой породы, вся потребность этой мощно струя­ щейся крови благоговейно склониться перед смыслом крови нашли

свое выражение в образе Приснопевы и Магери Марии, чье увенчание на небесах было одним из самых ранних мотивов готи­ ческого искусства ~сияющий образ в белых, голубых и золотых одеждах посреди воинств небесных. Она склоняется над новорож­ денным Младенцем; меч проходит через ее сердце .,.\; она стоит у подножия креста и держит мертвое тело Сына. Со времени смены тысячелетий ее культ развиваю! Петр Двмиани и Бернард Клервес­

ский; возникли «Аве Мария» и Архангельский привет, а позднее V доминиканцев -- Розариум 2Б Ее жизнь и ее образ окружают

неисчислимыелегенды. Она хранит раздаваемое церковью сокро­ вище благодати,онавеликая Предстагельницн грешных. В кру­

гах францисканцеввозникает праздник ее Сретения, у английских бенедиктинцевеще до 1100 г.- праздник Непорочного Зачатия 26,

окончательно поднимавший ее над смертным человечеством в

мир света.

Но весь этот мир чистоты, света и духовной красоты был бы немыслим без своей оборотной стороны, которая не может быть отделена от лицевой и являет собой одну из вершин готики, ее глубочайшее творение, которое постоянно забывают - хотят за­ быть. В то время как Она царит в высях, улыбаясь в своей красоте

икротости, на заднем плане лежит другой мир; повсюду в природе

исреди людей он вершит свои дела, вынашивает зло, вгрызается, подтачивает, соблазняет - мир дьявола.

Он проннзывает все творение; он повсюду в засаде. Повсюду рыщет воинство кобольдов, привидений. ведьм, оборотней, и при­

том В человеческом образе. Никто не знает, не подписал ли его ближний договора с Лукавым. Никто не знает, не принадлежит ли дьяволу едва расцветшее дитя. Неимоверный страх, сопоставимый разве что с ужасом египетской архаики, давит на людей, ежеыинут­ но готовых сорваться в пропасть. Существовала черная магия, чер­ ная месса и ведьмовские шабаши, ночные празднества на верши­ нах гор, колдовские напитки и заклятия. Князь Ада со своей род­ ней -- матушкой и бабушкой, ибо он, бросающий своим сущест­ вованием вызов таинству брака, не может иметь жену и детей, с падшими ангелами и недобрыми спутниками представляет собой одно из величественнейших созданий всемирной истории религии, лишь слегка намеченное в древнегерманском Лаки п. Гротескные фигуры чертей с рогами, лапами и конскими копытами окончатель­ но оформляются уже в мистериях XI столетия и повсеместно напол­ няют мир художнического воображения: без них немыслим а готи­ ческая живопись до Дюрера и Грюневальда включительно. Дья­

вол хитер, коварен, злораден, и все же в конце концов силы света

надувают и осмеивают его. Он и его ублюдки причудливы, вздорны, изобретательны и наделены неимоверной фантазией: воплощение адского хохота .~. в противовес просветленной улыбке Царицы

Небесной, но также и фаустовского мирового юмора - в противо­

вес горю сокрушенных грешников.

Весомость и проинкновеиностъ этого образа и веру в него не­

возможно преувеличить. Nlнф о Марии и миф о дьяволе разв~ва­ лись вместе и иемыслимы один без другого. Неверие в любои из них есть смертный грех. Существовал культ Марии в виде молитв

И.кvльт'дьявола в виде - заклинанииu и" экзорцизмов 28 . Человек

гтостоянно ходит над пропастью, прикрытой тонким покровом.

Жизнь в этом мире есть постоянная отчаянная война с дьяволом, в которой каждый индивид как сочлен Воинствvющей Церкви обязан нападать, защищаться, показать себя рыцарем. Сверху смотри:­ во славе своей Торжествующая Церковь ангелов и святых. В этои борьбе ее благодать помогает. как щит. Мария - Защитница, под покровом которой можно спасаться, и Судия, раздающая победные

награды. Каждый из этих миров имел свою легенду, свое искусство, свою схоластику и мистику. И дьявол мог творить чудеса. То, чего

нет больше на ранних ступенях ни одной другой религии,-- это символический цвет. К образу Мадонны принадлежат белый и голубой, к образу дьявола -- черный, серо-желтый и красный

цвета. Святые и ангелы реют в эфире, но дьяволы прыгают, изда­ вая зловоние, и ведьмы со свистом несутся сквозь ночь. Лишь то

и другое в совокупности,свет ~ ночь, любовь и ~Tpax, наполняют готическое искусство присущеи ему неописуемои прочу~ствован­ ностью. Это все, что угодно,только не «художественная»фантази~. Каждый человек знал, что мир полон воинствамиангелов и чертеи. Лучившисся ангелы Фра Анжеликс и раннерейнских мастеров и

рожи с порталов больших соборов в самом деле наполняли воз­ дух. ИХ видели, повсюду ощущали их присутствие. Сегодня мы безнадежноне в силах понять, что миф - не эстетически удобная

игра воображения, но кусок телеснейшей реа~:ьности, пронизы~аю­ щий всю бодрственность человека и глубочаише потрясающии его существование. Эти существа всегда вокруг. ИХ замечали, не видя.

В них верили такой верой, которая отбрасывает мысль о доказа­ тельствах как кощунственную. То, что мы сегодня именуем мифом,

наша книжная влюбленность в готическую красочность, есть все­ го-навсего александризм. Тогда этим не «наслаждались>; за ми­

фом стоял а смерть.

Ибо дьявол овладевал человеческой душой и совращал ее к ере-

сям, блуду и волшебству. Война против него велась на земле огнем и мечом, и притом против людей, которые ему предались. Очень

утешительно не думать об этой стороне тех времен, но без ужасаю­

щей действительности от всей готики остается всего лишь роман­

тика. Вместе с пламенеющими любовью гимнами к Марии к небу

полымался дым бесчисленных костров.

Рядом с соборами высились колесо и виселица. В те времена каждый жил в сознании неимоверной опасности, исходившей не от

палача, но от ада, Бесчисленные тысячи ведьм были убеждены что действительно являются таковыми. Они сами доносили на себя' молили об отпущении грехов, из чистейшего правдолюбия paCCKa~

зывали на исповеди о своих ночных полетах и договорах с дьяво­ лом. Инквизиторы в слезах, из сострадания к падшим назначали

пытку, чтобы спасти их души. Вот готический миф, из которого

вышли крестовые походы, соборы, одухотвореннейшая живопись и мистика. В его тени расцвело то готическое ощущение счастья глубину которого мы просто не можем себе вообразить. .'

Эпохе Каролингов все это было еще чуждо. Карл Великий в своем 1 Саксонском ~.апитуляре (787 г.) запретил древнегерман­

скую веру в оборотнеи и привидения (strigae) под страхом нака­

зания, и еще Около 1020 г. эта вера была осуждена как суеверие в декрете Буркарда Вормсского, лишь в ослабленном виде, однако,

перешед~~м около 1140 г. в decretum Стапаш. Цезарий из Гей­

стербаха уже сжилсясо всем миром легенды о дьяволе; в Legenda aurea последняястоль же действительнаи действенна, сколь и

легенда девы Марии. В 1233 г., когда в Майнце и Шпейере выво­ дили своды соборов, появилась булла «Глас в Раме», придавшая вере в чертей и ведьм канонический характер. Это было немного спустя после «Песни О солнце» 30 святого Франциска, и в то самое

время, когда францисканцы в пламенных молитвах склонялись перед Девой Марией и распространяли ее почитание, доминиканцы

вооружались на борьбу с дьяволом посредством инквизиции. Имен­ но потому, что в облике Марии небесная любовь нашла для себя средоточие, земная любовь стала сродни дьяволу. Женщина есть грех -- так чувствоваливеликие аскеты, как они чувствовалиэто в древности,в Китае и в Индии. Дьявол царит лишь через женщину; BeД~Ma есть распространительницасмертных rrexoB. Фома Аквин­

скии развил жуткоеучение о инкубе и суккубе 3 . Чистейшие мисти­ ки, такие, как Бонавентура, Альберт Великий, Дунс Скот, придали метафизике сатанинского завершенную форму.

uРенессансу сильная вера готики служила в качестве постоян­

нои предпосылки его мирочувствия. Когда Вазари хвалил Чимабуе

и Джотто за то, что они впервые стали следовать природе как своей

наставнице, то дело шло о той самой готической природе, которая была одухотворена ангельскими и дьявольскими воинствами и пребывала в свете вечной угрозы. Подражание природе означало

подражание ее душе, а не ее поверхности. Следует оставить сказку о возвраu:ении к, «древности». Ренессанс, ппавспа означал тогда готическии взлет от 1000 г. и далее, новое фаустовское мирочувст­ вие, новое самопереживание. Я в бесконечности. Пусть отдельные умы грезили об античности, как они себе ее воображали; это было явление вкуса, ине бол~е. Античный миф был темой для развлечения, аллегорич~скои игрои; сквозь его тонкую завесу истинный миф _ готическии - проступал менее четко. Когда выступил Савона­ рола, uант~чный вздор незамедлительно исчез с поверхности фло­

рентиискои жизни. Все они работали для церкви, и притом из убеждения; Рафаэль был проникновеннейшим изо всех создателей

Мадонн; твердая вера в дьявольский мир и в избавление от него заступничеством святых лежит в основе всего этого искусства и сочинительства, и все без исключения -- живописцы, архитекторы, гуманисты, хотя бы они целодневно твердили имена Цицерона, Вергилия, Венеры, Аполлона,- все неизменно взирали на костры ведьм как на нечто естественноеи носили амулеты против дьявола. Сочинения Марсилио Фичино полны учеными размышлениями о чертях и ведьмах; Франческо делла Мирандола написал на эле­

гантнойлатынидиалог «Ведьма», чтобы предостеречьот опасности тонкие умы своего кружка. Когда Леонардо работал H~Д «~вятой Анной», на вершине Ренессанса, в Риме и на прекраснеишеигума­ нистическойлатыни был написан «Молот ведьм» (1487 г.). Боль­ шой миф Ренессанса был таким, и без него великолепная, чисто го­ тическая мощь этого антиготическогодвижения непонятна. Люди, не ощущающие за спиной дьявола, не смогли бы создать ни «Бо­ жественную комедию», ни фрески в Орвьего, ни потолок Сикстин­

ской капеллы.

Только на мощном фоне этого мифа в фаустовской душе вы­ росло ощущение того, чем она была: Я, затерянное в бесконеч­

НОСТИ' всецело сила, но бессильная в бесконечности более вели­

ких сил: всецело воля, но исполненная страха перед своей свобо­

дой. Проблема свободы воли никогда не продумыва"~ась глубже и мучительнее. Другие КУЛЬТУРЫ вообще не знали этои проблемы. Но именно потому, что магическая самоотдача была здесь не­ возможна, потому, что МЫСЛИЛИ не «ОНО», не часть всеобщего духа, но обособленное, воинствующее Я, стремяшесся утвердить себя, любая граница свободы воспринималась как цепь, которую человек должен проволочить на себе сквозь всю жизнь, и сама жизнь - как смерть при жизни. Но если это так - почему? Для

чего?

Из этого прозрения выросло неимоверное ощущение вины, КО;:О­

рое проходит сквозь те века, как одинокая отчая~ная жа~ооа. Соборы устремляются к небу со все более тоскливои мольбой, го­

тические своды превращаются в сложенные руки; только из высо­ кого окна брезжит утешительный свет над ночью длинного церков­

ного неба. Захватывающие дыхание антифоны церковных песнопе­ ний, латинские гимны говорят о растертых в кровь коленях и об ударах бичей в ночной келье. Для магического человека мировая пещера была тесной и небо близким; теперь оно стало бесконечно

далеким; казалось, никакая рука не дотянется из тех пространств, и вокруг потерянного Я насмешливо громоздился мир дьяволов.

Отсюда великая тоска мистики: «разрешиться от тварности», как говорил Генрих Сузо 32, «совлечься себя самого и всех вещей» Uv\ейстер Экхарт), «оставлениесамости» (кНемецкаятеология»}. Рядом совершалась бесконечная работа над понятиями, которые расщепляли все тоньше и тоньше, что~ы докопаться до великого «почему», И звучал под конец всеобщий вопль о благодатиu не ма­ гической, которая сходила как субстанция, но фаустовскои, кото­

рая освобождала волю.

Возмочь быть свободной -- вот в конечной глубине тот един­ с:гвен~ый дар, который вымаливала у неба фаустовскан душа. Семь I аинств готики, понятые Петром Ломбардом как единство, в 12]5 г. возведенныеЛагераиским собором в ранг догмата, мисти­ чески обоснованные Фомой Аквинским, имели только этот смысл. Они сопровождали единичнуюдушу от рождения до смерти и за­

щищали~ее от сатанинскихсил, стремившихся свить гнездо внутри воли. Ибо продать душу черту - значит продать ему свою волю. Воинствующая Церковь на земле есть зримая община тех, кто с

того пресушесгвления, каждодневно творящееся в руках священ­ ника, осв~щенная гостия на высоком пресголе собора, в которой верующии ощущал присутствие того, кто некогда принес себя в жертву, дабы обеспечить своим верным свободу воления,­ это давало радость, которую мы сегодня решительно неспособны представить себе и в благодарность за которую в 1264 г. был учрежден главный праздник католической церкви, день Тела Гос­

подня.

Но еще выше простирается собственно фаустовское первотаин­ ство покаяния. Оно представляет наряду с мифом Марии и мифом

дьявола третье великое творение готики, но только оно дает двум другим глубину и значительность; оно раскрывает последние тайны души этой культуры и тем самым обособляет ее от всех других. С магическим первотаинством крещения человек воцерковляется

великому консенсусу; единое великое «Оно» божественного духа

вселяется также и в нем, и за все, что произошло, требуется долг

покорности. Но В фаустовском покаянии заложена идея личности. Неверно, что ее открыл Ренессанс *. Он придал ей блистательную

и плотскую форму. в которой любой мог сразу ее заметить. Но ро­ дилась она вместе с готикой; она составляет интимнейшеедостоя­

ние послелней. она тождественна готическомv духу. Ибо такое покаяние каждый совершаетза себя одного. O~ один' может испы­

гывать свою совесть Он один покаянно предстоит бесконечности' он один обязан в исповеди понять свое личное прошлое и облечь

его в слова, и равным образом разрешениеот грехов, освобождение его ~ для нового ответственного действования совершается для него одного. Крещение совершенно безлично. Человек принимает

его в качестве человека, не в качестве этого человека. Но идея

покаяния предполагает,что каждое деяние ПОЛУчает свое неповто­

римое значение лишь через того, кто его творит. Здесь лежит

черта, отделяющая западную трагедию от античной, китайской

ииндийской, все отчетливее ориентирующая наше уголовное

право на правонарушителя. а не на деяние, дедуцирующая все кардинальные этические понятия из индивидуальногодействова-

* Или тем паче возродил. Античный человек есть в качестве одушевленного тел~ одно среди многих совершенно независимых друг от друга единств. Фаустов­

скии человек есть средоточие вселенной и объемлет своей душой целокупностъ Но личность означает не нечто единичное. но нечто единственное.

ния, а не из типического поведения. Фаустовская ответственность вместо магической покорности, единичная воля вместо консенсуса, разрешение вместо самоотречения - вот различия между актив­ нейшим и пассивнейшим из таинств, уводящие к различию между мировой пещерой и динамикой бесконечности. Крещение совер­ шают над крешаемым, покаяние совершает каждый в себе самом. Но скрупулезное исследование собственного прошедшего есть в то

же время самое раннее проявление и великая школа исторического духа фаустовского человека. Нет другой культуры, в рамках кото­ рой собственная жизнь - черта за чертой и 110 обязанности была бы так важна для живущего, ибо он должен словесно дать во всем отчет. Если историческое исследование и жизнеописание с самого начала отмечают дух Запада; если и то и другое f;! своем глубочай­

шем основании суть самоиспытание и исповедь, и существование ведется с таким сознательным отношением к исторической среде, как это никто и нигде не нашел бы ни возможным, ни выносимым;

если мы впервые привыкли рассматривать историю в перспективе тысячелетий, не распсодически и декоративно, как в древности

или в Китае, но как судьи - с почти сакраментальной формулой на заднем плане: tout comprendre, c'est tout рагdоппег 33, то истоки

всего этого лежат в упомянутом таинстве готической церкви, в этом постоянном разрешении Я через историческое испытание и оправдание. Каждая исповедь есть автобиография.Это подлинное освобождение воли столь необходимо для нас, что отказ в разре­ шении ведет к отчаянию, более того, уничтожает. Лишь тот, кто угадывает блаженство такого внутреннего отпущения, поймет древнее наименование исповеди - sacramentum resurgentium,

1'<1инство воскресших.

Если душу в этом тяжелейшем решении предоставляют ей са­ мой, остается вечная неразрешенность, как тяготеющее над ней облако. Вероятно, ни одно установление другой религии не при­ несло в мир столько счастья. Все ликование и небесная любовь готики покоились на уверенности в полном избавлении через да­ рованную священником благодать. Неуверенностъ, возникшая в результате упадка этого таинства, заставила побледнеть и глу­ бокую готическую радость жизни, и лучезарный мир Марии, остал­ ся один сатанинский мир со своей мрачной вездесущностью. На место недостижимого более блаженства вст ал протестантский и прежде всего пуританский героизм, без надежды сражаюшийся на потерянных позициях. «Исповедь никогда не следовало бы отни­ мать у людей»,- заметил однажды Гёте. Тяжеловесная серьез­ ность распространил ась в странах, где она отмерла. Нравы, одеж­ да, искусство, мышление восприняли ночной цвет этого единствен­ ного мифа, который сохранил жизненность. Нет ничего менее сол­ нечного, чем учение Канта. «Каждый - сам себе пастырь» это убеждение было завоевано в меру содержашихся в нем обязан­ ностей, но не в меру содержашихся в нем прав. Никто не может ис­ поведать самого себя с глубинной уверенностью церковного отпу­ шения. Поэтому вечно грызущая потребность все же рассудить

душу и разрешить ее от прошедшего пересоздала все высшие фор­

мы коммуникации и превр атила в протестантских странах музыку,

живопись, поэзию, письмо, философскую книгу из средств изобра­ жения как такового в средства самообвинения, покаяния и беско­

нечной исповеди. Также и в католическом регионе, прежде всего в Париже, одновременно с сомнением в таинстве покаяния возникло

искусство как психология. Созерцание мира исчезло перед нескон­ чаемым разрыванием собственной души. Вместо Бесконечного

были позваны в священники и судьи современники и потомство.

Личное искусство в том смысле, - в котором оно отмечает Гёте в отличие от Данте и Рембрандта в отличие от Микеланджело, есть

замена таинства покаяния, но это свидетельствует о старении ф аустовской культуры.

ПРИМЕЧАНИЯ

Как известно, «Закат Европы" О. Шпенглера был представлен русскому чита­ телю своим первым томом (П.: М., 1923). Предлагаемые здесь фрагменты взяты из второго тома, вышедшего на немецком языке в 1922 году.

Из раздела «Города И народы»

(5. 142~ 146)

1 «Человеческая порода» - «Rasse, Мепsсhепгаssе». Русское слово «раса» В его одиозно-расистскомили научно-этнографическомсмысле грубо исказило бы

шпенглеровское словоупотребление уже постольку, поскольку оио есть термин (в отличие от немецкого слова, которое одновременно обозначает в обиходном

языке понятис «поролы»). Между тем Шпенглеру было важно отнять у этог? слова всякий термииологический характер и превратить его в неопределенныи синоним биологического «потока существования»; именно ради этого он идет на паралокса.тьные заявления о том. что каждый индивидуум не только имеет свою собственную и неповторимую Rasse, но эта Rasse в довершение всего особая в каждый отдельный момент его жизни. Русское слово «порода». не

навязывая иикакого слишком конкретного и однозначного смысла, сохраняет аиималистический привкус немецкого слова и его связь с идеей жизненной «по­ вадки», очень важную для Шпенглера. Известно, что Шпенглер остро издевался

над расовой теорией, и притом не только в том зловеще-гротес~ном виД~, кото­ рый она приобрела в руках нацистов, но и над ее изначальнои формои ~ над гелертерскими умствованиями по поводу объемов черепов и т. П.

2 «Тотем» И «табу» - эквиваленты понятий «вожделения», движущего людь-

3 Любование «вечностью» крестьянского существования - постоянныи эмо­ циональиый фон философствования Шпенглера, роднящий его со всей позднеро­ мантической традицией в целом (вплоть до Хайдеггера). Можно вспомнить раинего Рильке, медитировавшего о временах, когда (цитируем в подстрочном

переводе).

Народ пастухов и земледелов.

4 Речь идет о крито-миконской культуре второго тысячелетия до .н. э. Мега­ ран _. главное помещение дома в начальные времена Греции: большой зал с оча­

гом на мужской половине.

5 Карийцы - древнее население запада Малой Азии.

,; Шпенглер понимает под «орнаментом» всякое хуложественнос творчество, управляемое не жизненной данностъю, не непосредствснными импульсами быта, а потребностью в чистых И отвлеченных формах; в этом смысле пирам ида, не несущая на себе никакой орнаментики в обычном смысле слова, есть совершенный «орнамент». То же относится и к готическому собору, всецело подчиненному

идее устремленности ввысь, разделенному на трь треугольника, прорезанному

«мистической розой» окон И ~ п_ 7 Гельнгаузен. Гослар, Варгбург ~ места знаменитых романских замков.

8 «Украшение» для Шпенглера есть полная прогивоположносгь «орнаменту». Орнамент поднимает чистую форму над реальностью, украшение заставляет эту форму служить необязательным служебным дополнением к реальности.

" Переход стиля во вкус - синоним перехода от культуры к цивилнзации.

Из раздела «Исторические псевдоморфозы>;

(5 227-241, 256---265)

1 «Арабская», или магическая, культура --- в это понятие Шпенглер включает самый широкий круг явлений позднеантичной, византийской, иулейско-талмуди­ ческой и других культур. И грек Плотин, продолжающий линию пл агоновской мысли, и африканский латинянин Августин, тысячью нитей связанный с Цицеро­ ном и Вергилием, и творцы Талмуда, фиксировавшие специфическую устную традицию понимания Библии, для Шпенглера - «арабы». И все же такое объ­ единение Плотина и рабби Акибы, Прокла и мутазилитов в некое единство само

Шпенглеру приходится идти на грубые натяжки, например в вопросе о «маиихей­ стве» зрелого Августина). Дело в том, ЧТО своим интеллектуальным эксперимен­ том - разработкой системы классификации и периодизации материала, альтер­ нативной к системе «античность - средневековье -- новое время», Шпенглер доказал совсем не то, что он хотел доказать. Схема Шпенглера явно не устраняет старой схемы, но в лучшем случае становится с ней рядом, как геометрия Лоба­ чевского не может «отменить» геометрии Эвклида; однако из такого сосущество­ вания разных критериевчленения материалавытекает убийственныйдля Шпенгле­ ра вывод: культура не есть и не может быть представлена как органическое

«тело», непроницаемоедля другого такого же «тела»' Один И тот же Плотин мо­ жет быть описан как закономерное явление имманентного развития греческой

мысли и как явление, параллельноеманихействуи патристике. В нем, как в инди­ видуальном феномене, пересекается ряд культурных линий, движение которых

эта эпоха европейской (ефаустовской») истории «одновременна» VI-IV вв. до н. э.

Вистории «магической» культуры.

з«Феллахи» - В терминологии Шпенглера обозначение поколений, прихо­

дящих на исходе и после исхода той или иной цивилизации и уже неспособных не только творить историю, но и хотя бы отстаивать завоевания своих предшествен­ ников. «Великие решения, в которых сосредоточивается весь смысл целой куль­ туры, больше не имеют места. Бессмыслица, зоология приходит к господству. Становится безразличным - для мира, не для замешанных в игре частных лиц - какой исход получит то или иное событие. Все великие проблемы политики решены,

как они постепенно оказываются решены во всех цивилизациях: т. е. никто уже не воспринимает их как вопросы; больше не спрашивают... Эти наро­ донаселения уже не имеют души. Поэтому они не могут иметь и собственной исто­

Финнкию (Ливан), Аравию (по крайней мере, северные ее части) и Месопо­

тамию.

55

5 В 327~-325 гг. до н. э. Александр Великий, пройдя всю Персию. прелпри­ иимает поход в Индию, дойля до крайней восточной точки македонского вл ады­

чества.

6 Селеькиды - потомки Селевка. которому при разделе наследия Александра

досгались сирийские владег ин.

7 Битва при Пидне (168 г. до н. э.) привела к окончагельнойпобеде Рима над Л1акедониеЙ. К 64····6:~ гг. дО Н. э. римлянс окончательно овладевают Сирией

иПалестиной, в 30 г. до н. Э. частью Римской империи становится последняя

в 277 г.) 1; распространииыаяся в продолжении 1 тысячелетия нашей эры в стра­ нах Передней и Средней Азии. Манихейские тексты дошли на греческом, сирий­ ском, коптском, дрсвненрансиом, гохарском и других языках. Сам Мани говорил: «Вера МОЯ ясной бывает в любой стране и на любом языке и распространяется в далекие страны» (ЛУКОНШt В. Г. Картир и Мани / / Вестник древней исторни.

М., 1966. NQ 3. С. 71).

10 Несторианство -- исповеданис христианской религии, принятое сиро­ персидекой церковью, отрицаюшее нераэдельное единство Бога и человека в лице Христа и оглелнвшееся ОТ православия к 497 г. Несториане проповеловали свое учение между гуннскими, тюркскими и уйгурскими племенами, в Тибете (где их проповедь повлияла на ламаизм), на Сумагре и в Китае. Несторианские тексты дошли на греческом, сирийском и даже китайском языках (знаменитая двуязычная сиро-китайская надпись 799 г. нз Сиан-Фу сообщает о «введении великой, сияющей религии из Га-Х'ин», т. е. Иудеи).

11 «Касающийся как крови, так и души» - на языке Шпенглера означает расцвет и экономико-политических, и религиозно-метафизических возможностей

народа.

12 Эти слова Шпенглера не лишены какого-то смысла. Известно, что Цезарь (по крайней мере, по слухам) носился с планами переноса столицы из Рима в Александрию; ориентализм его политнки сказался уже в таком внешнем жесте, как реформа каЛЕНД"рЯ на основе эллвпистико-египетской (александрийской) науки. Антоний в борьбе с Октавианом явственно выступал как деятель, ориен­ тирующийся на Восток, что выражалось хотя бы в его положении рядом с Клео­

патрой как такого же монарха восточного стиля.

13 Константин Великий перенес столицу империи из Рима в Константинополь

(называвшийся до того Византией) в 330 г.

14 Битва при Акциуме (31 г. до н. э) принесла Октавиану окончательную победу над Антонием. Уже пропаганда Октавиана изображала это событие как победу Запада над Востоком: «Многоразличные боги-чудища и лающий (т. е. собакоголовый) Авубис ПОДНЯЛИ оружие против Нептуна и Венеры; против Минервы»,-~ так изображает сражение при Акциуме Вергилий (Энеида, кн. VIII,

СТ. 698-700).

уходит от науки в мир «фельегонизма». Впрочем, известная параллель между духовной ситуацией сиро-коптского мира III-~V" вв. и некоторыми моментами русской истории (кризисом раскола в XVII в.). может быть прослежена: объясня­

ется она не загадочной б.тизостью «магической» и славянской душ, но историче­ ской пресмственностыо, слож ившсйся в те века допетровской Руси, когда прилеж­ но изсчн.тись сочинения сгипетских и сирийских аскетов (Макарий Египетский, Ефрем Сирин, Иоанн Лостиичник, Исаак Сириянин и т. п.). Настроение борьбы мессалиан. монофиситов и прочих подобных религиозных груп]] Б.:Jижнего Востсжа ПРОН!f\ «~lе,'ькитской>" 1 е. "ltЩJСКОЙ», «llраsнтел!,ствснноi1», tlерКБИ действите,пь­

во напоми нает дух русских стзрооБРЯД!lСВ (nраКТИI\а самосожже'ний, уход в СКИl ы, ненависп, к городской Щ!Rи;rнзаllКИ). Са'Лщ; CJ\OBO «СКIПЬ\» восходит К КОПТ­ ском\' LlIII-Хет «<Вес Сер,е;цг», наИМСIIOВЭНiJЮ знамснитой обитслн в Фивииде).

иудеев lIрОТИВ СелеВКIJ"ое. !., 168 г. дО Н. 3. царь ИЗ династии Сслевкидов Антиох

56

'У Эпифан (175--163 гг. до Н. э.) сделал попытку по~ной ликвидации еврсйсю;х культ\'рных и ре.1ИПЮЗНЫХ тридиций н насильственнои эллиииэации Иудеи. зна­ менитый иерусалимскийхрам Яхве был преврншен 13 храм Зевса, иудаистские,об­

ряды были запрсщсны под страхом смерти, из-пол палки вводились греческие иаря ды и физические упражнення. В 167 Г. началось восстание Маккавеев;

Иvд~ Маккавей оасржал ряд побед, и когла в 160 Г. был убит, актявность народа достигла такого уровня, что о проведении мер ПО ЭЛЛИlJliза"ции не ~ОГ'l~БЫТЬ

и печи. Эпопея этого столкновения между эллинизмом и Азиев описана в чел ырех и";дейских исторических сочинениях, известных под названием Книг Маккавеев.

"18 Имеется в виду Антиох 'У Эпифан (см. предыдущее примечание).

19 В ХУll главс Апокалипсиса (Откровения Иоанна Богослова) содержится

такое символическое описание римской государственности: «И пришел один из семи Ангелов... и, говоря СО мною, сказал мне: подойди, я покаж,у тебе суд над

великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею б.пудодеиствовали Цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. И повел меня

в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преиснолненном именами богохульНЫМИ, с семью головами и десятью рогами. И жена облече,на

была в порфиру и багряницу, украшена зо,~отом, драгоuенными камнями и ЖЕМ­ чугом, И держала золотую чашу в руке своеи, наПО.1неuнную мерэостями и н~чисто­ тою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: гаина, Вавилон великии. мать

блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился уди,:лением великим. И с~азал

мне Ангел: « ...Жева же, которую ты видел, есть великии ГОРОд, царствующии н.ад земными царямия (Анок. ХУН, 1-7, 18) Затем бог изрекает приговор: «Воздаит~

ей так как она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в когорои она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Скuолько славилась она и рос­ кошествовала, столько воздайте ей мучений и горестен. Ибо она говорит в сердце

И павшая к концу 'Х в. Христианизация Аксума произошла в результате проповеди сирийцев Фрументия и Эдесия в IV в. Социальный уклад Аксума сох,ранял о:ень

много первобытных черт; все домыслы Шпенглера о «рыцарском» строе аксум­ ской культуры тем более беспочвенны, что от ЭТОЙ эпохи не дошло никаких текстов,

кроме эпиграфических.

23 Имеются в виду военные действия 20-х годов УI в., разыгравщиеся между негусом Элла-Асбехой и южноаравийским (хымьяритским) царем Зу-Навасом,

принявшим иудаизм и организовавшим в своих владенияхu масс"овые потромы христиан. IlJпенглеровская характеристика этнх военных деиствии носит совер­

шенно фантастический характер.

24 Уланд (1787--1862) и Й. Эйхендорф (1788-]857) -- немецкие поэты:

омангики. Вальтер фон дер Фогельвейде- круПl!ейший представитель немецкои

~о~зии на рубеже XII и ,ХН1 вв. Шпенглер понимает «романтику» как неизбежную

Утверждение этой религии отличалось большой нетерпимосгью (зверская казнь Мани, многочисленные гонения христиан); однако иудеев мазпаисты из полити~ чесних соображений поддерживали против Рима. Характер ираио-римскнх рели

Но, 'конечно, подстановка ЭТОГО чисто символичесКОГО образа «воинствования» на