Файл: 2006_Триодина_ОсновыСКД.doc

В государстве нет ничего полезнее и нужнее трудолюбия и прилежания подданных; ничего же нет вредительнее лености и праздности… Труд есть должность наша и твердейший щит против порока. Ленивый и праздный человек есть бесполезное бремя земли и гнилой член общества… Подданные должны иметь совершенную доверенность к вышнему разуму верховных своих начальников, на благость их полагаться и твердо уповать, что повелевающие ведают, что государству, подданным и вообще всему гражданскому обществу полезно и что они ничего не желают, кроме того, что обществу за полезное признают».¹

В сфере образования и науки Екатерина во многом опередила Петра, хотя часто использовала его идеи и замыслы.

В 1783 году была основана Российская Академия наук. Первым президентом ее стала женщина – Е.Р. Дашкова. Будучи детищем эпохи просвещения, Академия внесла достойный вклад в отечественное языкознание, историю, науку и культуру. Появились учебники по физике, химии, астрономии, естественным наукам. Были изданы «Словарь Академии Российской» и полное собрание сочинений М.В. Ломоносова.

На смену «эпохе кунсткамер» пришла «эпоха эрмитажей». Собирательство было для Екатерины настоящей страстью. В 1764 году был основан «Собственного Ее Императорского Величества Эрмитаж». Опираясь в своем увлечении искусством на современные ей европейские эстетические воззрения, она приобретала первоклассные произведения, сделав свой Эрмитаж лучшим художественным музеем Европы. При этом была приведена в порядок и петровская Кунсткамера. Отреставрированы интерьеры, оформлена набережная на Васильевском острове.

Но главные преобразования произошли в сфере общественной. Новая эпоха требовала новых людей, которые смогли бы реализовать новые либеральные идеи. Соответственно возникли и новые общественные объединения – салоны, клубы, вольные обществ, кружки.

3.2. Общественные объединения конца XVIII века

Указ от 18 февраля 1762 года «О даровании вольности и свободы российскому дворянству» (принят супругом Екатерины императором Петром III), подтвержденный «Жалованной грамотой дворянству» (1785 года) позволял верхушке знати не служить. Кроме того, давались имущественные привилегии, отменялись телесные наказания. Многие из окружения императрицы отправились в свои вотчины и занялись хозяйством.

Удаленность от двора и экономическая независимость, чтение, беседы с соседями, возможность свободного творчества в итоге сформировали качества нового типа личности, который стал основой формирования гражданского общества.

Не «доверенность к высшему разуму верховных начальников», а собственное мнение и желание влиять на окружающую жизнь стали преобладать в общественной жизни. Как итог – появление «Вольного экономического общества» (1765 год). Возникло оно по инициативе либерального дворянства, заинтересованного в развитии сельского хозяйства и промышленности. Это было первое общество в России XVIII века, которое давало частным людям возможность общаться.

Общество было названо вольным, так как не подчинялось никакому правительственному ведомству.

Сразу после его создания стали издаваться «Труды вольного экономического общества». В них было опубликовано немало работ передовых русских агрономов.

Печатные труды общества, его библиотека, ботаническая, геологическая, минералогическая и другие коллекции, Музей моделей машин – все это должно быть отнесено к числу заслуг в деле развития русской культуры. Позднее, в 1861 году, при Вольном экономическом обществе был основан Петербургский комитет грамотности.

Ассамблея уступила место салонам. Петр пытался создать атмосферу свободы и равенства, но реальность была далека от этого: ассамблеи опекала полиция, точным регламентом устанавливалась одежда. Поведению на ассамблеях дворянство училось по письменным наставлениям, как иностранному языку.

Салон становится не только местом свободного общения и типом времяпрепровождения. Пребывание в салоне – это возможность приобрести имидж, необходимый для члена высшего общества.

Самым ранним общественным литературным собранием принято считать «Ученую дружину», которая возникла в первую четверть XVIII века. Поскольку собрание возникло по инициативе Феофана Прокоповича, проходило под его руководством и в доме хозяина  на Карповке, можно считать его первым литературным салоном. Здесь бывали поэт Кантемир, историк Татищев, художник Матвеев.

Екатерининское время выводит салоны на новый качественный уровень, который сохранился и в XIX веке.

Один из первых известных петербургских салонов  салон мецената графа И.И.Шувалова. В середине 50-х годов XVIII века в Петербурге для Шувалова был выстроен особняк. Описание этого дома сохранилось в «Записках Екатерины II»: «Хозяин украсил этот дом, насколько у него было вкуса, тем не менее дом был без вкуса и довольно плох, хотя чрезвычайно роскошно убран»¹. Эта реплика говорит не в пользу хозяина дома, но подчеркивает его роль в создании интерьера будущего культурного центра Петербурга.

50-е годы для салона Шувалова были периодом становления форм деятельности. В 1750-1763 годах он был рабочим кабинетом, где решались государственные и общественные культурные вопросы. Частым гостем здесь был М.В. Ломоносов, который учил хозяина стихосложению. В шуваловском салоне зародилась идея создания Московского университета.

Театр, официально утвержденный в 1756 году во главе с А.П. Сумароковым  тоже результат встреч в доме Шувалова.

И.И. Шувалов покровительствовал и художникам. Его стараниями в 1757 году в Петербурге была создана Академия художеств, которая первое время размещалась в его доме.

Иван Иванович поощрял философские интересы русских вельмож. Его дворец был известен как богатейшее книжное хранилище. С образцами литературы елизаветинское общество знакомилось через Шувалова.

После отъезда Шувалова за границу, его особняк остается центром культурной жизни столицы  здесь проходят концерты.

Возвращение Шувалова  новый этап в салонной жизни Петербурга и Москвы, хозяину удалось придать своим вечерам еще больше блеска, поделиться опытом общения, образованностью и тактом. Не зря И.И.Шувалова называли «русским послом при европейской литературной державе».

В екатерининское время появляются первые кружки.

С конца 1770-х годов началась история тесно связанных между собой кружков Н.А. Львова и Г.Р. Державина. Встречи носили дружески литературный характер. Их участники (поэты И.И. Хемницер, М.Н. Муравьев, художник Д.Г. Левицкий, архитектор Дж. Кваренги, композиторы Е.И. Фомин, Д.С. Бортнянский) были связаны и родственными отношениями, и общими культурными интересами: античность, анакреонтика, изящные искусства. Каждый из них внес заметный вклад в развитие литературы в России. Участники литературного кружка высоко ценили мнение H.A. Львова. Николай Львов, как истинный представитель екатерининского просвещения, успел проявить себя во многих областях культуры. Как поэт, он был известен стихами и поэмами, издал целый сборник русских народных песен, а как архитектор Львов стал одним из основателей русского классицизма. Им были построены Невские ворота Петропавловской крепости, здание Кабинета, почтамт, жилые дома в Санкт-Петербурге, возведены храмы и соборы во многих городах России.

Г.Р. Державин показывал Львову свои стихи, том числе и оду «Фелица»; И.И. Хемницер не отдавал печатать свои басни, пока их не одобрял Н.А. Львов. Также вели себя и другие члены кружка».

Любовь Кольцова. «Страсть разрушения, или Жизнь потомственного дворянина, государственного преступника и первого русского анархиста Михаила Бакунина».

«Коляска миновала одну за другой еще две серые деревеньки, пустынные в эту страдную пору. Отсюда до имения Николая Александровича оставалось три-четыре версты.

Оно показалось в отдалении, на возвышенном холме, прекрасный дом в стиле итальянских палаццо эпохи Возрождения…

Колеса зашуршали по мелкому гравию просторного подъезда.

– Александр! – Львов сам выбежал под узорчатую тень свода, поддерживаемого колоннами над парадным крыльцом. – Как я рад! У меня как раз в гостях Гаврила Романович да Михайло Муравьев. Уж собрались гнать посыльного к тебе в Премухино, ан глядь – сам собой молодец явился. Хвалю, Сашка, хвалю.

– Легок на помине, – невесело улыбнулся Бакунин. – Здравствуй, Николай. Мои домашние шлют тебе добрые пожелания.

– Благодарствую, друг! Да с тобой-то что стряслось, какие тучи? Пойдем, пойдем, поделишься, посоветуешься. Рад, очень рад тебе.

Несмотря на цветущий мужской возраст – сорок пять лет, – Николай Львов был хрупок, как юноша, с тонким, почти женской красоты лицом, с подвижными, ласковыми, всегда одухотворенными глазами.

По лестнице, устланной светло-зеленым ковром, они поднялись на веранду второго этажа.

Здесь, за накрытым столом, уставленным легкими закусками, хрустальными бокалами и темной бутылкой шампанского в серебряном ведерке с полу растаявшим льдом, сидели великий поэт и вельможа Гаврила Романович Державин и Михаил Николаевич Муравьев, широколицый мужчина лет сорока, учитель русского языка и истории при наследнике Александре Павловиче. «Басни», «Переводные стихотворения» составили ему в недалеком прошлом скромную известность среди любителей словесности, в последнее же время он увлекался «записками, которые бы упражняли размышление наше», и не печатал почти ничего.

– Ба-ба-ба! – загудел Гаврила Романович, легко поднимаясь с места, чтобы обнять молодого Бакунина.

Высокий, носатый, сухощавый, в широкой, белой, тонкого полотна расстегнутой рубахе с кружевом и вышивкой на груди и рукавах, в светлых коротких панталонах цвета сливок, с серебряными пуговицами на манжетах ниже колен, он выглядел свежее и моложе своих пятидесяти трех лет. От него припахивало не только шампанским. Судя по закуске в одной из его тарелок – розовой ветчине с дрожащим желе-студнем – и графинчику с лимонной настойкой поблизости от нее, великий поэт наслаждался жизнью с разными напитками.

Приветливый Муравьев, широко улыбнувшись, крепко пожал новоприбывшему руку и пробормотал что-то приятное.

Окна с цветными стеклами были распахнуты. В них открывались виды на дальние вереницы все тех же пологих зеленых холмов, на косые желтые поля, извивы рек и ручьев, по которым скользили тени от кучных, озаренных, словно сказочные башни, медлительных облаков. Из-за них широко ниспадали на землю солнечные лучи, над дальними лесами висели темные полосы дождей.

Александру принесли умыться с дороги, поставили четвертый столовый прибор, налили шампанского. Вина в этом доме выписывались редкостные, по особенным картам из Франции и Италии, и хранились в глубоком погребке по годам, каждый в своем месте. Там же стояли бутылки и бочонки попроще, привезенные из Румынии, Крыма, Малороссии.

– Что, соколик наш, невесел, что головушку повесил? – улыбнулся чуткий хозяин дома.

Александр вздохнул. Вино отозвалось в груди грустной отрадой. Захотелось утешения, не жалостливого, но изысканного, поэтического.

– Гаврила Романович, – промолвил он, повернувшись к поэту с изяществом, усвоенным с детства в гостиных всей Европы, – сделай милость, почитай начало «Видения мурзы». Душа просит.

Державин устремил на него проницательный взгляд. Помолчал и кивнул головой:

– Изволь.

Все приготовились слушать. Просьба была обычна, в этом кружке постоянно читались стихи, поправлялись неудачные места в сочинениях, обсуждались возможные направления творчества каждого.

Державин поднялся, откачнул голову назад и сложил на груди руки. Медленно, нараспев, словно выводя просторную песню, стал читать:

На темно-голубом эфире

Златая плавала луна…»

Бакунин слушал, погружаясь в каждый звук. Вот она, высота прозрения, высота смирения...

Поэт смолк. Все молчали. Александр встал и поклонился Державину:

Державин, успевший опрокинуть рюмку лимонной настойки, весело посмотрел на Бакунина:

– Я в твои годы, Сашок, тянул солдатскую лямку. Бил Пугачева под командованием его сиятельства графа Суворова. Был кое-как отмечен – и несправедливо отставлен от армии. Легко ли?

Все присутствующие знали его историю. Как добивался признания бедноватый дворянин и сирота, как случайно попала его поэма «Фелица» на глаза Екатерине Дашковой, а та показала ее императрице. И как помчалась горбатыми дорогами судьба российского гения Гаврилы Державина.

– Стихи, стихи возвысили меня. «Фелица» моя, государыня императрица Екатерина II, подарила золотую табакерку с червонцами, сделала губернатором Олонецким, потом Тамбовским. Нигде я не ужился, со всеми переругался. Воры, мздоимцы, препоны, доносы! И засудили бы, да, слава Богу, Сенат заступился. Я, друг мой, уже и с Павлом поссорился. Ха!

Упершись ладонью в колено, Александр дипломатично взглянул на поэта. Он знал и эту историю, и многие, будучи не последним лицом в Гатчинском управлении.

– Зачем же так, Гаврила Романович? Вас, я слыхал, приблизили, чин немалый дали. Служить-то надобно же. На благо отечества.

Державин насмешливо и горделиво хмыкнул:

– Моя служба – поэзия и правда! Похвальных стихов, курений благовонных, никогда не писал. С моих струн огонь летел в честь богов и росских героев. Суворова, Румянцева, Потемкина! Я не ручной щегол, я Державин! Ха!

– Продолжим в саду, друзья мои! – мягко пригласил всех Львов.

Сад и прилегающий к нему парк в этом имении также несли печать тонкого художественного вкуса его хозяина и создателя. Каких только пород деревьев из ближних и дальних земель не произрастало тут, каких цветов не красовалось и не благоухало на клумбах! Весело и отрадно было на его дорожках, огражденных цветущими длинными газонами, подстриженными кустами, рядами фруктовых и редкостных заморских деревьев. В затейливом чередовании где раньше, где позже зацветали, цвели, отцветали всевозможные растения, постоянно услаждая вкус цветом и ароматом, и даже осенние, еще далекие от нынешней поры пышные краски увядающих деревьев, обдуманно посаженных в сочетании друг с другом, творили в саду волшебную сказку.

Другой примечательностью был каскад прудов, устроенных выше и ниже по склонам, с водопадами и гротами, фонтаном, где плавали золотые рыбки, с беседкой, откуда можно было любоваться красотами, изобретательно превратившими обычный лесной холм в произведение живого искусства.

К разговору об отставке Бакунина больше не возвращались. Указы Павла I, его странности, незабвенные времена Екатерины, новые переводы Карамзина и последнее приключение с поэтом Иваном Дмитриевым заняли внимание гуляющих.