Файл: Райх В. - Анализ характера.pdf

это, достаточно покачать правой рукой из стороны в сторону, как мы это делаем, говоря:
«Нет, нет».

Можно  было  интерпретировать  это  с  точки  зрения  психологии  или  мистики:

плазма, выходя  за  язык  слов, говорит «нет» чему-то, что  утверждает «кора  головного
мозга» и  вербальная  речь. Такое  объяснение  процесса  было  бы  ошибочным  и  не
продвинуло  нас  ни  на  шаг  к  пониманию  живого  и  его  выразительного  языка. Брюшная
полость и таз пациента не «рассматривали» необходимость данной задачи для организма,
они  не «решали», надо  ли  этим  заниматься. Выразительному  языку  живого  в  большей
мере соответствовала другая интерпретация. Плазматические движения червя, как мы уже
говорили, продольны, они  проходят  вдоль  вертикальной  оси  тела. Когда  тело  червя  в
результате оргонотических волнообразных возбуждений движется вперед, у нас возникает
впечатление, что  он «сознательно» и «по  собственной  воле» ползет  к  своей  цели.
Эмоциональную  экспрессию  червя  можно  было  бы  перевести  на  наш  язык  словами,
которые означают «намерение» или «усилие воли». Если пережать тело червя посередине,
создав таким образом панцирный блок оргонотическому возбуждению, единое движение
вперед прекратится, а вместе с ним исчезнет и эмоциональное проявление «усилия воли»
или «намерения», и появится иное движение. Например, задняя часть начнет извиваться
из  стороны в  сторону, в  то время, как передняя  будет втягиваться. Прямое  впечатление,
которое  создает  такое  движение,  —  боль  или ярость:  «Нет,  не  делайте  этого,  я  этого  не
хочу». Не следует забывать, что мы имеем дело с впечатлением, то есть с интепретаци-ей,
которая возникает у нас, когда мы наблюдаем за червем. Если бы кто-то пережал наш торс
огромным  пинцетом, мы  неизбежно  стали  бы  втягивать  голову  в  плечи  и «выражать
протест», извиваясь из стороны в сторону тазом и ногами.

Эта  интерпретация  не  означает, что  мы  приняли  на  себя  роль  объективистов,

которые утверждают, что «воспринимают только свои ощущения и ничего больше», и что
реальности, соответствующей  нашим  ощущениям, не  существует. Реакции  червя  на
пинцет сходны с нашими собственными реакциями в такой же ситуации, а боль и защита
—- подобные  друг  другу  реакции. Эта  функциональная  идентичность  человека  и  червя
позволяет  нам  точно  и  объективно  безошибочным  образом «прочувствовать», что
выражает  корчащийся  червь. Экспрессия  червя  представляет  собой  как  раз  то, что  мы
переживаем через идентификацию. Но мы не можем напрямую ощутить боль червя и его
протест и воспринимаем  эмоциональное проявление, которое подобно той, что возникла
бы  у нас  самих в  такой же  ситуации. Из  этого  следует, что  нам понятны  выразительные
движения и эмоциональная экспрессия другого живого организма, так как они идентичны
нашим  собственным  эмоциям  и  эмоциям  всего  живого. Мы  понимаем  язык  живого  на
основании функциональной идентичности биологических эмоций.

Если  мы  понимаем  выраженное  на  биологическом  языке  экспрессии, мы

накладываем на него «слова», то есть переводим на вербальный язык сознания. Но «нет!
нет!» вербального языка не более соответствует экспрессивному языку живого, чем слово
«кошка» реальному животному. Слово «кошка» и особая оргонотическая плазматическая
система, которую мы видим перед собой, в реальности не имеют ничего общего. Просто,
поскольку существует много терминов, применимых к феномену «кошка», то выбирается
один  из  этих  неточных  расплывчатых  терминов, обозначающих  реальный  феномен,
движения, эмоций и т. д.

Все  это  напоминает  естественную  философию. Обыватель  не  расположен  к

естественной  философии  и  будет  склоняться  к  тому,  чтобы отложить  эту  книгу,  потому
что, наверно, подумает, что она «не имеет отношения к суровой действительности». Это
ошибочно. Мне хотелось бы подчеркнуть, насколько важно думать

правильно,

используя

правильные слова и понятия. Можно заметить, что  целый мир механистично  думающих
биологов, физиков, бактериологов и  т. д., в последние десять лет, несмотря на открытие
функционирования  живого, на  самом  деле  уверен, что  движущееся  по  улице  существо
есть слово «кошка», а не сложный живой организм.

Вернемся  к «нет-нет» нашего  пациента. Разгадка  такова:

когда  плазматическое

течение  не  может  пройти  вдоль  тела  из-за  поперечных  блоков, преграждающих  путь,
развивающееся в результате этого поперечное движение на языке слов означает «Нет».

Вербальное «Нет» соответствует  выраженному «нет» на  языке  живого. Ничего
удивительного, что «нет» выражается  через отрицательное качание головы  из стороны в
сторону, а «да» — кивком. То «нет-нет», которое выражал наш пациент, покачивая тазом,
не  возникало  до  тех  пор, пока  не  был  пробит  диафрагмальный  блок. Это  движение
возникало вновь всякий раз, когда блок восстанавливался.

Данные факты имеют большое значение для понимания языка тела. Наш пациент,

как  правило, проявлял  негативизм; его  основной  характерной  установкой  тоже  было
«нет». Он сильно страдал от этого, боролся с этой установкой, но безуспешно. Несмотря
на сознательные и интеллектуальные попытки сказать «да», то есть проявить позитив, его
характер постоянно выражал «нет». Это характерное «нет» было нетрудно понять, как с
функциональной,  так  и  с  исторической  точки  зрения.  Как  и  многим  другим  детям,  его
строгая мать  ставила  ему  клизмы. Как и  других детей, это очень пугало его и  вызывало
внутреннюю злость. И вот, чтобы подавить в себе эту злость и справиться с этой мукой,
он «обуздал себя», подтянув тазовое дно, стеснив дыхание и, таким образом, сформировав
телесную  позу «нет-нет». Поскольку  живое  в  нем  хотело выразить «нет-нет» в  ответ  на
нападение и не могло этого сделать, оно возвело незыблемый «рубеж» для сохранения его
жизни: жизненная система стала выражать всем и вся «нет-нет». Хотя характерное «нет-
нет» было  весьма  ощутимым  симптомом, оно  в  то  же  время  было  еще  и  выражением
злобного протеста, который изначально был рационально объясним. Но этот изначальный
рациональный протест принял форму хронического панциря и был чрезвычайно устойчив
и защищал от всего.

Я  уже  неоднократно  упоминал, что  травмирующее  детское  переживание  может

иметь  эффект  в  реальной  взрослой  жизни  человека, только  если  оно  зафиксировано  в
устойчивом  панцире. Исходно  рациональное «нет-нет» со  временем  обернулось
невротичным иррациональным «нет-нет». Это произошло из-за панциря, который, как мы
увидели, выражал «нет-нет». Когда  в  процессе  терапии  панцирь  разрушился, данная
экспрессия ослабилась. Вместе с этим исторически значимая угроза действием, исходящая
от матери, тоже утратила свое патогенное значение.

С  точки  зрения  глубинной  психологии, правильно  было  бы  сказать, что  в  этом

случае  защитный  аффект, то  есть  протест «нет-нет», был «подавлен». Из  глубинной
биологии, однако, следует, что  это «нет» не  подверглось  сдерживанию, но  организм  не
мог  сказать «да». Позитивная  установка  самоотдачи  возможна  только  тогда, когда
организм  функционирует  как  единое  целое, а  плазматические  возбуждения  с
соответствующими  эмоциями  могут  свободно  охватывать  все  органы  и  ткани. Если
сохраняется хоть один панцирный блок, проявление самоотдачи нарушается. Так, можно
увидеть  детей, неспособных  полностью  отдаться  игре, не  успевающих  в  школе
подростков,  взрослых,  функционирующих  как  автомобили,  в  которых  срабатывает
аварийный  тормоз. Своей  деятельностью  они  создают  впечатление  лености,
безалаберности или неприспособленности. Заблокированный индивид воспринимает себя
как  человека, «все  усилия  которого  пропали  даром». В  переводе  на  наш выразительный
язык  живого  это  означает:

организм  всегда  начинается  с  биологически  правильного

достижения, то  есть  со  свободного  течения  и  самоотдачи. Однако  в  процессе
прохождения 

оргонотического 

волнения 

сквозь 

организм 

функционирование

сдерживается, и, таким образом, выражение — «достижение, приносящее радость» —
превращается в автоматическое — «Нет, я ничего не хочу».

Это значит, что организм не

отвечает за отсутствие достижений.

Данный процесс имеет огромное значение. Я выбрал клинические примеры, исходя

из  того, насколько  они  значимы  с  точки  зрения  сдерживания  человеческого
функционирования и насколько четкое они могут дать объяснение достаточно большому

числу  вызывающих  сожаление  социальных  явлений, которые  невозможно  постичь, не
опираясь на их

биофизическую

основу.

После  этого  длинного, но  необходимого  отступления  давайте  вернемся  к  пятому

панцирному  сегменту. В  верхних  сегментах  было  несложно  разглядеть  эмоциональное
проявление. К  примеру, «пустые» или «скучные» глаза  выражаются  сдерживанием
глазных мускулов; скованный подбородок может выражать «подавленную злость»; «узел
в  груди» разрешается  плачем  или  криком. Здесь, в  четырех  верхних  сегментах, мы
воспринимаем  эмоциональное  проявление

напрямую,

и  язык  тела  легко  переводится  на

язык слов. С диафрагмальным сегментом и его атрибутами гораздо сложнее. Когда этот
сегмент  разрушается, мы

больше  не  способны  перевести  выразительный  язык  на

вербальный.

Выразительность, с  которой  мы  имеем  дело, приводит  нас  в  еще  не  совсем

понятые глубины функционирования живого. Мы сталкиваемся здесь с проблемой, каким
образом  человек,  как  животное,  связан  с  примитивным  животным  царством  и  с
космическим функционированием оргона.

Диафрагмальный  сегмент  панциря  можно  разбить, если  неоднократно  вызывать

рвотный  рефлекс, не  прерывая  при  этом  дыхания. Этот  способ  приносит  успех, только
если  все  верхние  сегменты  были  разбиты  и, таким  образом, оргонотический  поток
свободно охватывает голову, шею и грудь.

Когда диафрагма приходит в свободное колебание, то есть когда появляется полное

спонтанное дыхание, торс начинает «складываться» с каждым выдохом. При этом верхняя
часть  тела  стремится  к  тазу, а  верх  брюшной  полости  оттягивается. Это  картина

оргастического  рефлекса,

которая  впервые  предстает  перед  нами, хотя  он  все  еще

страшит, поскольку таз по-прежнему не освобожден. Наклон торса вперед, в то время как
голова отклоняется назад, немедленно приводит к явлениям «самоотдачи, капитуляции».
Это  нетрудно  понять. Гораздо  сложнее  понять, что  выражают  конвульсии  передней
стороны  тела  при  оргастическом  рефлексе.

Проявление  конвульсий  при  оргастическом

рефлексе  сначала  непонятны. Их  невозможно  перевести  на  язык  слов.

Мы  должны

уловить 

некоторое 

базовое 

отличие 

между 

выразительным 

движениями,

обнаружившимися  до  сих  пор, и  выразительностью  всего  тела, которая  появляется  с
разрушением диафрагмального блока.

Я  бы  попросил  читателя  набраться  терпения, так  как  здесь  дело  именно  в

окончательном результате. Более десяти лет я кропотливо работал над тем, чтобы понять
оргастический рефлекс. Все эти годы я периодически склонялся к тому, чтобы отказаться
от  этих  попыток, поскольку  казалось, что  сделать  это  достаточно  вразумительно  не
получится. Но я прилип к этому, потому что не мог допустить, что хотя во всех других
областях  живое  имеет  непосредственно  понимаемый  экспрессивный  язык, при
оргастическом  рефлексе  оно  должно  выражать «пустоту». Это  выглядит  слишком
противоречивым и совершенно «лишенным смысла». Я пытался уверить себя, что живое
просто  функционирует  и  что  это  не  имеет  никакого «смысла», что, возможно,
бессмысленность  оргастических  конвульсий  всего  лишь  демонстрирует  это. Поза
отдавания  или  самоотдачи, сопровождающая  оргастический  рефлекс, наполнена
выразительностью  и  смыслом, так  же, как  и  оргастические  конвульсии. Пришлось
заключить, что  естественная  наука  еще  не  научилась  понимать  смысл  основного
проявления  живого, иными  словами, «выразительное  движение  без  эмоциональной
выразительности» казалось полным абсурдом.

Понять проблему помог процесс рвоты, которой часто сопровождалось разрушение

диафрагмального  панцирного  сегмента. Например, одни  люди  не  могут  заплакать, а
другие  не  в  состоянии  вызвать  рвоту. Отсутствие  этих  способностей  легко  понять  с
оргонно-биофизической  точки  зрения. «Узел» в  груди, «сглатывание» и  напряжение
глазных  мышц  сдерживают  плач, точно  так  же  диафрагмальный  блок  вместе  с
панцирными  кольцами, расположенными  выше  него, сдерживают  движения
перистальтики, направляющие  энергию  тела  вверх от  живота  ко  рту. Во многих случаях

при наличии диафрагмального блока вместе с неспособностью к рвоте имеет место более
или  менее  устойчивая  тошнота. Нет  сомнения, что  так  называемый «невротичный»
желудок  является  результатом  панциря, сковывающего  эту  область  тела. Рвота
представляет собой биологически выразительное движение, функция которого направлена
на  достижение  как  раз  того, что  оно «выражает»: конвульсивного  сотрясения  тела. Она
основана  на  движении  перистальтики  брюшной  области  и  пищевода  в  направлении,
противоположном  естественному  функциональному  направлению, то  есть  корту
(антиперистальтика). Рвотный  рефлекс  разрушает  диафрагмальный  сегмент  панциря
быстро  и  радикально. Рвота  сопровождается  конвульсивными  движениями  тела,
порывистым  сгибом  пищевода, причем  голова  двигается

вперед,

так  же,  как  и  таз.  В

случаях  детского  клонизма  это  может  сопровождаться  диареей.

Сточки  зрения

энергетики мощные волны возбуждения прокатываются от середины тела вверх и вниз,
по направлению ко рту и анусу.

Это сопровождается настолько простейшим проявлением,

что ее глубинная биологическая природа не вызывает сомнений, дело лишь за тем, чтобы
постичь ее.

Во  время  рвоты  общее  движение  тела  не  эмоционально, а  чисто  физиологически

точно  такое  же, как  и  при  оргастическом  рефлексе. Это  подтверждает  и  клинический
опыт: разрушение  диафрагмального  блока  неизменно  предваряют  конвульсивные
сотрясения  тела, которые  постепенно  переходят  в  общий  оргастический  рефлекс  и
которые  сопровождает  глубокий  вдох  и  волна  возбуждения, прокатывающаяся  от
диафрагмы к голове и к гениталиям.

Известно, что  для  возникновения  тотальных  телесных  конвульсий  необходимо

разрушить  верхние  панцирные  сегменты. Двигаясь  к  тазовой  области, волна
оргонотического  возбуждения  наталкивается  на  блок  посередине  брюшной  полости, и  в
этот  момент  либо  резко  сокращается  живот,  либо  таз  оттягивается  и  остается  в  этом
положении.

Сокращение  середины  брюшной  полости  представляет  собой

шестое

панцирное

кольцо. Спазм прямых мышц живота (Rectus abdominis) сопровождается специфическим
сокращением  косых  мышц  живота (Transversus abdominis), которые  начинаются  от
нижних  ребер  и  прикрепляются  к  верхнему  краю  таза. Это  легко  прощупывается  как
жесткие, болезненные  жгуты. На  спине  этот  сегмент  представлен  нижними  отделами
мышц, проходящими вдоль позвоночника (Latissimus dorsi), крестцового отдела и т.д. Их
тоже  можно  определить  как  болезненные  и  жесткие. Разрушение  шестого  сегмента
проходит  легче, чем  остальных. После  этого  открывается  путь  к

седьмому

тазовому

сегменту.

Тазовый  панцирь  в  большинстве  случаев  включает  в  себя  все  мышцы  тазовой

области. Таз  напряжен  и  оттянут, мышцы  живота, расположенные  над  симфизом,
болезненны, поскольку являются проводящими мышцами бедер, как поверхностными, так
и  глубокими. Анальный  сфинктер  сжат, и  анус  приподнят. Ягодичная  мускулатура
болезненно  напряжена. Таз «бесчувственен» и  лишен  выразительности. Подобная *
невыразительность» сама по себе является  эмоциональным проявлением асексуальности;
в  отношении  чувств, ощущения  или  возбуждение  не  воспринимаются, а  вот
патологических симптомов, напротив, достаточно много.

Имеют  место  запоры, люмбаго, различные  виды  опухолей  прямой  кишки,

воспаления  яичников, маточные  полипы, доброкачественные  и  злокачественные
новообразования, раздражимость  мочевого  пузыря, вагинальная  нечувствительность,
нечувствительность  поверхности  пениса  с  раздражимостью  уретры. У  мужчин  тазовая
аноргония  вызывает  эрективную  импотенцию  или  преждевременную  эякуляцию. У
женщин  можно  обнаружить  полную  вагинальную  нечувствительность  или  спазм
вагинальной  мускулатуры (Vaginismus). Часто  имеют  место бели, а анализы показывают
наличие микроорганизмов в вагинальном эпителии (Trichomonas vaginaьs).

Существуют специфическая

тазовая тревога

и специфический

тазовый гнев.

Как

и  плечевой  сегмент  панциря, тазовое  кольцо  накапливает  эмоции  тревоги  и  гнева.
Оргастическая  импотенция  порождает

вторичный

импульс  к  достижению  сексуального

удовлетворения  при  помощи  силы. Когда  импульс  к  половому  акту  начинает
соответствовать  биологическому  принципу  удовольствия, происходит  следующее:

приятные  ощущения  неизбежно  оборачиваются импульсами гнева, потому  что  панцирь
препятствует  развитию  непроизвольных  конвульсивных  движений

этого  сегмента;

возникает  болезненное  чувство «необходимости  прорваться», которое  нельзя  назвать
иначе, как  садистским. Как  везде  в  сфере  живого, сдерживаемое  в  тазовой  части
удовольствие  оборачивается  гневом, а  обуздываемый  гнев

—

мышечными  спазмами. В

ходе  клинических  исследований  можно  увидеть, что  независимо  от  того, насколько
продвинулось  разрушение  тазового  панциря  и  насколько  подвижным  стал  таз,  в  этой
области  тела

не  возникнет  приятных  ощущений, пока  тазовая  мускулатура  не

высвободит гнев.

Как  и  в  других  панцирных  сегментах, здесь  имеет  место  резкие  толчковые

движения таза в форме «битья» и «прокалывания». Сопровождающие их эмоциональные
проявления  не  вызывают  сомнений. Помимо  выражения  гнева, имеет  место  еще  одно:
презрительное  отношение  к  тазу  и  всем  его  органам,  к  половому  акту  и,  в  частности,  к
сексуальному партнеру. Опираясь на богатый клинический материал, я пришел к выводу,
что  только в редких случаях люди нашей цивилизации основывают свой половой акт на
любви. Захватывающая  ненависть, ярость, садистские  эмоции  и  презрение  составляют
неотъемлемую  часть «любовной  жизни» современного  человека. Я  не  говорю  о  тех
случаях, когда  половой  акт  основан  на  корысти; я  имею  в  виду  большинство  людей  из
всех социальных слоев. Это составляет основу того, что стало теперь научной аксиомой:
«Omne animal post coitum triste» — «Каждое  животное  грустит  после  полового  акта».
Человек  совершает  ошибку, приписывая  свое  разочарование  животному. Гнев  и
презрение, связанные  с  сексуальным  взаимодействием, точно  выражены  в  расхожем
«ругательстве», которое употребляется для обозначения собственно полового акта.

4. ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ

ОРГАСТИЧЕСКОГО РЕФЛЕКСА

И СЕКСУАЛЬНОЕ НАЛОЖЕНИЕ

Мы  уже  выяснили, что  проявление  тазового  панциря  легко  переводится  на  язык

слов, и высвобождающаяся в этот момент эмоция говорит сама за себя. Однако это верно
лишь  для  эмоций  панциря. А  вот  с  выразительными  движениями, которые  возникают

после

исчезновения  тревоги  и  ярости, дело  обстоит  иначе. Они  представляют  собой

мягкие  движения  таза  вперед, которые  отчетливо  выражают  желание. Они  напоминают
ритмичные  движения  хвостового  конца  насекомых, например  пчел  или  ос, их  также
можно  увидеть  во  время  спаривания  стрекоз  или  бабочек. Основная  форма  этого
движения представлена на

рис. 9.

Рис. 9

Движение  выражает  отдавание. Субъективное  восприятие  говорит  нам, что  такой

позе соответствует

влечение.

Но: влечение к чему? отдавание чему?