Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

 видится  протекающим  как  бы  по  другому  ведению, например  ведению

психиатрическому, дефектологическому или криминалистическому, и аномальный
материал  рассматривается  по  преимуществу  как  одиозный, чужеродный  общей
психологии.

Для автора в этом плане была очень памятна одна из бесед с профессором П. Я.

Гальпериным. В  ответ  на  восхищение  богатством  материала  психиатрической
клиники (автор тогда только начинал свою работу в этой области) Петр Яковлевич
сказал: «Да, это все очень интересно, производит грандиозное впечатление, я сам в
свое время был захвачен этим впечатлением, но, поверьте мне, ничего не дает для
психологии. Ярко, но неприменимо». Слова эти были особенно весомы, поскольку
по  своему  базовому  образованию  П. Я. Гальперин — медик, психиатр  и, прежде
чем прийти в психологию, долгое время работал в клинике, знал ее  досконально.
Действительно, реальное  положение  дел  таково, что, за  исключением  отдельных
примеров  гротескного  извращения  какого-либо  свойства  личности, общая
психология пока крайне редко что берет из богатства клинических описаний. Но в
этом  виноват, разумеется, не  сам  по  себе  клинический  материал, а  не-
разработанность собственно психологических методов его анализа и ассимиляции.
Не будучи же ассимилированным научной психологией, материал этот и не может
стать чем-то иным, кроме как внешней, чисто поверхностно взятой иллюстрацией,
броской «картинкой», феноменологическая  яркость  которой  лишь  маскирует
искомые  психологические  механизмы, приводя  в  конце  концов  к  чувству
разочарования  и  скепсиса  по  отношению  к  действительной  научной  ценности
исследования аномалий личности.

Рассмотрение  аномального  развития  как  особого  рода  жизненного

эксперимента, нахождение способов его соотнесения с результатами лабораторных
экспериментов  и  является, на  наш  взгляд, наиболее  адекватным  для
психологического  освоения  данных  патологии. Понятно, что  первое, от  чего  мы
должны  при  этом  отказаться,— от  попыток  выведения  закономерностей  из
рассмотрения  законченных, определившихся  форм  аномальных  проявлений. На
этом  пути  нас  ждет  сначала  ослепление, энтузиазм  от  открывшегося  фено-
менологического  богатства  и  яркости, а  затем  неизбежные  разочарования  и
упомянутый выше скепсис по по-

162

воду 

психологической 

значимости 

этого 

материала. Внутренние

закономерности  могут  быть  открыты  лишь  через  анализ  развития  всего
«жизненного эксперимента», приведшего к появлению аномального феномена.

Сама  мысль  о  том, что  природа  явления  раскрывается  в  изучении  его

движения, истории  развития, отнюдь  не  нова. Гегель  писал, что  целое — это
Werden, т. е. весь процесс становления, а результат — только конечная точка этого
процесса, поэтому познание  сути  явления  закрыто для того,

KIO

хочет  иметь  дело

только  с  результатом. Применительно  к  психологии  важность  изучения  процесса
развития,  формирования  неоднократно  подчеркивали  Л.  С.  Выготский,  А.  Н.
Леонтьев, Л. С. Рубинштейн  и  другие  выдающиеся  отечественные  психологи. С
особой  последовательностью  этот  подход  был  воплощен  в  теории  поэтапного
формирования  умственных  действий (П. Я. Гальперин). Однако  в  работах  П. Я.
Гальперина, Н. Ф. Талызиной  и  их  многочисленных  учеников  и  последователей

речь шла о познавательных способностях и навыках, формируемых, кроме того, по
преимуществу  в  искусственных, лабораторно  поддерживаемых  условиях. Нас  же
сейчас  интересуют  свойства  и  феномены  личности, данные  в  их  реальном,
жизненном  развитии. А  в  изучении  этого  ракурса  психология, как  мы  знаем,
продвинулась  чрезвычайно  мало, в  результате  чего  в  большинстве  учебников,
научных  сочинений  и  оказалась  представленной  в  разных  аспектах  и  деталях,
скорее психология испытуемого, нежели психология человека.

Как  можно  конкретно  реализовать  намеченные  общеметодологические

принципы  применительно  к  задачам  данной  книги — анализу  аномального
развития личности?

В появившейся в 1965 г. и ставшей вскоре широко известной патопсихологам

статье  профессор  Б. В. Зей-гарник  среди  других  подходов  к  изучению  личности
назвала  и

анализ  личностных  изменений  по  данным  историй

  болезни, предложив

рассматривать  его  как  важный  аспект  изучения  эмоционально-волевой  сферы
психически больных

23

. В последующие годы это предложение было реализовано

сотрудниками  Б. В. Зейгарник  применительно  к  исследованию  больных
шизофренией, хроническим  алкоголизмом, нервной  анорексией и  др. Конкретные
способы  использования  данных  историй  болезни  в  этих  работах  носили, однако,
довольно раз-

б*

163

 розненный и не всегда сопоставимый между собой характер; иными словами,

анализ  историй  оставался  еще  недостаточно  унифицированным  методом
исследования  личности. Первоначальная  попытка  такой  унификации, выделения
последовательности и задач  конкретных этапов анализа была  предпринята нами в
1976 г.

24

В качестве начального, исходного этапа  выделялось  тщательное  знакомство  с

историями  болезни  выбранной  для  изучения  группы  больных, демонстрирующих
те  или  иные  интересующие  нас  свойства  и  феномены  личности, их  основные
вариации и формы протекания.

Для  читателей-неспециалистов  стоит  сказать  несколько  слов  об  историях

болезни. История  болезни  в  психоневрологической  клинике  представляет  собой
особый, не  только  медицинский, но  и  психологический, жизненный  документ. В
ней помимо медицинских данных по возможности подробно собраны сведения, ха-
рактеризующие  жизненный  путь  больного, типичные  для  него  способы  действия,
общения, разрешения  конфликтов, круг  его  интересов  и  изменения  этого  круга  в
течение  болезни, его  взаимоотношения  в  семье, на  работе *. Так  или  иначе  для
врача-психиатра  важна  любая  деталь, «мелочь» из  жизни  пациента, потому  что
каждая  такая  деталь  помогает  ему  составить  целостное  представление  о  данном
больном  и  сопоставить  это  представление  с  опытом  психиатрии, отнести  его  к
определенной  нозологии, определенному  типу  психического  расстройства. Это
очень сложная работа, опирающаяся не только на научные знания, но и на особое
искусство, тонкую  интуицию, которая  столь  характерна  для  хороших  психиатров
**.

* Следует  признать, что, к  сожалению, сказанное  является  справедливым

далеко не для всех историй болезни, а лишь для наиболее полных, составленных по
всем правилам психиатрического искусства.

** Говоря  об  интуиции, обычно  имеют  в  виду  те  эмпирические  обобщения,

которые  создаются  у  специалиста  и  которыми  он  пользуется, часто  будучи  не  в
состоянии отчетливо сформулировать их в системе строгих понятий. Вместе с тем,
как  мы  уже  имели  случай  говорить  выше,  не  следует  резко  противопоставлять
искусство  и  интуицию  объективным  методам  хотя  бы  потому, что  построение  и
применение  последних  никогда  на  деле  не  обходится  без  изрядной  доли  первых,
приобретающих в подобном случае лишь эпитет научности (так говорят о научной
интуиции, искусстве научного поиска и т. п.) Еще С. П. Боткин писал, что в науке
всегда «нужно  и  искусство  исследовать, и  наблюдать, и  анализировать  добытые
сведения».

164

Конечно, история  болезни  не  являет  собой  легко  читаемого, связного

изложения  развития  и  изменения  образа  больного  наподобие  художественного
произведения, рисующего нам  образ героя. История  болезни — это прежде  всего
оперативный, рабочий  документ, и  сведения, помещенные  в  ней, по  своей  сути
редко  могут  быть  развернутыми  и  полными. Но  именно  эти  оперативные,
отрывочные  сведения  пунктирами  намечают  сложный  рисунок  психического
расстройства, документально раскрывают драму душевной болезни и борьбы с ней,
поэтому тщательное знакомство с историями болезни необходимо, а его отсутствие
ничем не может быть восполнено.

Нельзя, однако, составить  представление  об  особенностях  личности, минуя

непосредственное  общение  с  человеком, не  посмотрев, как  раскрываются
интересующие нас  качества в  специальных экспериментах. Поэтому знакомство с
историями  болезни  должно  обязательно  дополняться  опытом  общения,
клинических  бесед, уточняющими  лабораторными  экспериментами  с  больными
выбранной  нами  группы. Психиатрическая  клиника  представляет  при  этом
уникальную  возможность  общения  и  экспериментирования  с  больными,
находящимися  в  разных  стадиях  изучаемого  процесса, разных  его  вариантах  и
условиях протекания, что позволяет одновременно видеть не только конечные про-
дукты и симптомы, но и развертку, последовательность развития, приведшего к их
появлению.

Следующей  задачей  данного  этапа  исследования  является  составление

подробных, достаточно типичных для нашей группы больных историй протекания
личностных  изменений, в  которых  в  отличие  от  медицинских  историй  болезни
представлены  не  отрывочные  сведения, а  связный, документированный
конкретными  клиническими  и  экспериментальными  фактами  рассказ  о
возникновении и развитии интересующих нас особенностей психики.

Может  возникнуть  возражение, что  в  работах  психиатров  уже  есть

систематизированные истории болезни, в которых с документальной  точностью и
порой  художественной  яркостью  дано  описание  типичной  для  того  или  иного
страдания  картины  душевных  отклонений. Описания  эти, безусловно, ценны  для
психолога. Но  даже  на  этом  этапе  исследования, где  психолог  многому  учится  у
психиатра, не следует избегать разли-

165

 чий в  профессиональном мышлении психолога и психиатра, в  их восприятии

исследуемого материала. Нередко, например, для  психиатра важно показать  тече-
ние  определенного  болезненного  симптома  на  фоне  своеобразных  изменений
личности, тогда  как  для  психолога  фигура  и  фон  меняются  местами — главным
выступает все, относящееся к развитию и становлению личности, а не своеобразие
болезненной  симптоматики. Поэтому  материал, извлекаемый  психологом  и
психиатром из одного первоисточника — истории болезни, редко бывает одним и
тем  же, что  объясняется  разными  плоскостями  психиатрического  и
психологического  анализа. Тем  самым  психолог  никак  не  может «перепоручить»
психиатру составление нужных ему клинических описаний.

После  того  как  типичные  истории  интересующих  нас  личностных  изменений

составлены, необходимо тщательно их сопоставить, наложить друг на друга, с тем
чтобы  выделить, «синтезировать» все  те  основные, «осевые» моменты, через
которые  проходит  большинство  изучаемых  нами  случаев. Речь  идет  о  тех  мо-
ментах, которые  являются  наиболее  общими  для  всей  изучаемой  группы
клинических явлений, хотя, разумеется, в каждой конкретной истории болезни эти
моменты могут быть выражены в большей или меньшей степени, выступать явно
или в стертом виде.

Восстановление, «синтезирование» единой, наиболее  типичной  внешней

логики  развития  интересующего  нас  феномена  и  должно  явиться  конечным
выходом, продуктом данного этапа анализа. Лишь после этого можно переходить к
следующему, второму  этапу —

квалификации  полученных  данных  в  понятиях

современной психологической науки.

В рамках отечественной психологии основополагающими для характеристики

личности являются понятия деятельности, потребности, мотива, личностного смыс-
ла (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн и др.). Выше мы говорили о
развитии  этих  понятий, о  современных  разработках  концепции  смысловых  дина-
мических образований, о разных измерениях, плоскостях анализа личности и т. п.
Опираясь на теоретические разработки, психолог на этом этапе должен перевести
полученные  описания  на  принятый психологический  язык, дать  психологическую
характеристику основных видов деятельности исследуемых больных.

166
Однако, сделав  перевод  описания  явления  с  языка  клинического  на  язык

психологии, мы  по  сути  еще  остаемся  в  рамках  феноменологического  подхода,
хотя  понятно, что  возможности  применения  формализованного  языка  научной
психологии  значительно  богаче  и  перспективнее  для  решения  многих  задач, чем
возможности  оперирования  образным  языком  существующих  клинических
описаний. Напомним, что  сущность  явления  раскрывается  лишь  тогда, когда
известны  пути  его  формирования. Собственно  психологическая  сущность  может
быть  раскрыта, следовательно, если  мы  узнаем, по  каким  психологическим
закономерностям  возникает  данное  явление, что  движет  этим  процессом, какие
психологические  составляющие  его  образуют. Нельзя  надеяться  получить  ответы
на  эти  вопросы  путем  простого «подстрочного» перевода  описательного  текста
драмы болезни (пусть это будет даже описание «динамики»—последовательности
событий), поскольку  внешне  наблюдаемые  факты  и  события, как  и  их
определенная  последовательность, вовсе  не  указывают прямо на  психологические