Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

оценкам  экспериментатора  и  другим, по  сути  мотивационным, личностным
компонентам. Иными словами, по сравнению с левиновс-кими опытами здесь  как
бы сменились фигура и фон:

если  для  Левина  главными  были  поведенческие  реакции  и  стоящие  за  ними

механизмы, тогда как познавательные, интеллектуально-мнестические способности
испытуемых оставались фоном, то в опытах Б. В. Зейгарник и ее школы последнее
стало «фигурой», основным объектом внимания, а личностные реакции — фоном
исследования. Помимо этого в школе Зейгарник были непосредственно повторены
многие  опыты  Левина  в  применении  к  различным  вариантам  психических
отклонений.

Однако  дальнейшее  продвижение  в  каждой  из  перечисленных  областей

обнаружило  и  ряд  недостатков, тормозов, ограничений  применяемого
экспериментального  подхода, главным  из  которых  продолжала  оставаться
оторванность от жизненных реалий и контекс-

* Б. В. Зейгарник в своих лекциях о Левине, которые

она

 в течение долгих лет

читала  на  факультете  психологии  МГУ,  любила  шутить:  «Подобно  тому  как,  по
словам  Достоевского, вся  русская  классическая  литература  вышла  из «Шинели»
Гоголя, так  и  вся  американская  социальная  психология  вышла  из  работ  Левина».
Доля истины в этой шутке весьма велика.

157

 тов, тех  самых, которые  с  такой  тонкостью  описывали  в  это  время писатели

или  клиницисты-феноменологи. Иначе  говоря, разделение  двух  психологии
роковым образом останавливало продвижение и здесь. «Эксперименты в вакууме»
— так  охарактеризовал  современную  социальную  психологию  известный
исследователь в этой области Анри Тешфел

20

, подчеркивая их основную черту —

оторванность  от  жизни. Что  касается  экспериментальной  детской  психологии, то
она, по  свидетельству  американского  психолога  Ури  Бронфенбрен-нера,
постепенно  превратилась  в «науку  об  искусственном  поведении  детей,
помещенных в искусственные ситуации с необычно ведущими себя взрослыми»

2

'.

Явные 

ограничения 

обнаружило 

и 

патопсихологи-ческое

экспериментирование. Как  мы  говорили, описание  личностных  особенностей
служило здесь в основном лишь фоном, оттеняющим те или иные характеристики
интеллектуально-мнестической  деятельности  больного; что  касается  попыток
перенесения  левиновс-ких опытов  на  изучение патологического материала, то эти
попытки, несмотря на смену теоретических позиций, продолжали нести общий для
экспериментирования в области личности недостаток — оторванность от реальных
смысложизненных  контекстов. С  особой  остротой  этот  недостаток  обнаружился,
когда  практика  поставила  перед  психологией  задачу  коррекции  мо-тивационных
аномалий, что потребовало перехода от сугубо диагностических задач, от анализа
познавательной  сферы  к  анализу  конкретных  личностных  особенностей, к
построению  новых, более  приближенных  к  жизненной  реальности  методов
исследования.

Итак, дальнейшее  продвижение  в  исследовании  личности  подразумевало

нахождение  способов  сближения «двух  психологии», внесения  конкретных  смы-
сложизненных контекстов в опытное изучение личности, или, что то же, придание
анализу реального жизненного материала статуса объективности и научности.

Для  решения  требовалось  по  крайней  мере  следующее: 1) доступ  к  этому

жизненному материалу, к получению необходимых данных об интересующих нас
феноменах, формах  и  особенностях  их  протекания; 2) нахождение  адекватных
способов «прочтения» этих эмпирических данных, перевода их с языка феномено-
логических  описаний  на  язык  научной  психологии  и  построение  на  этой  основе
соответствующих гипотез

158

о  внутренних  механизмах  процесса; 3) обеспечение  возможности

осуществления  необходимых  для  проверки  наших  гипотез  вариаций  условий
(независимых  переменных) исследуемого  процесса; 4) построение  целостной
психологической  модели, в  которой  могли  бы  быть  обобщены  полученные
результаты  проверки  гипотез, рассмотрения  отдельных  сторон  и  механизмов
изучаемого  явления; 5) нахождение  достаточно  надежных  способов  проверки
адекватности  построенных  моделей, возможностей  их  теоретического  и
практического применения.

Выполнение этой программы сразу наталкивается на ряд труднопреодолимых

препятствий, особенно  в  применении  к  так  называемому  нормальному  развитию.
Трудности  начинаются  с  первого  же  пункта — получения  необходимых
эмпирических данных и описаний. Выше мы не раз говорили, насколько бедна пси-
хология  такими  данными, насколько  они  недостаточны  для  начала

соответствующих исследований и в  то же время  какие  значительные ограничения
лежат  на  возможностях  привлечения  в  этом  отношении  богатейшего  архива
литературно-художественных  исследований. Еще  более  серьезные  препятствия
возникают на пути выполнения третьего пункта. Искусственные вариации условий
протекания  жизненного  процесса, нужные  нам  для  проверки  психологических
гипотез,  весьма  ограниченны,  причем  не  только  и  даже  не  столько  из-за  огра-
ниченности  самих  принципиальных  возможностей  и  способов  такого
вмешательства, сколько  из-за  элементарных  этических  соображений —
нравственного запрета сколь-нибудь серьезно, а тем паче кардинально менять ход
личностного  развития  ради  внешних  по  отношению  к  этому  развитию, в  данном
случае чисто научных, опытных целей.

Эти и целый ряд других ограничений в значительной степени снимаются, когда

мы переходим к анализу аномального развития. Мы уже упоминали, что описания
отклонений  в развитии  личности представлены  значительно богаче, чем описания
развития нормального. Парадокс современных представлений о личности как раз и
состоит в том, что мы куда больше знаем, по крайней мере в сугубо эмпирическом
плане, о ее аномалиях, нежели о том, что есть личность нормальная. Но пожалуй,
наиболее  важное преимущество состоит  в  том, что область  аномального развития
дает уникальную

159

 возможность проследить влияние самых различных вариаций условий на ход и

качество внутриличностных процессов. Варьирование  условий, введение действия
«независимых  переменных», порой  кардинальным  образом  меняющих  судьбу
человека, осуществляются при этом отнюдь не лабораторным, оторванным от кон-
текста жизни путем (что, впрочем, было бы и невозможно), но характером событий
самой  реальной  жизни, будь  то  внезапная  болезнь, сдвиг  социальных  обстоя-
тельств, нарушение  отдельных  психических  функций  и  т. п. По  сути  даже  с
достаточно  строгой  научной  точки  зрения  можно  сказать, что  речь  идет  об

эксперименте,

отличающемся  от  лабораторного  тем, что  вмешательство  в

исследуемый  процесс  организуется  и  осуществляется не  самим  исследователем, а
обстоятельствами, нами  фиксируемыми  как  случившиеся, данные. Искусство
состоит здесь, следовательно, не в создании и варьировании стимульных ситуаций,
а  во-первых, в  выборе  из  представляемого  патологией  широчайшего  диапазона  и
точной фиксации условий, необходимых для проверки интересующих нас гипотез,
и, во-вторых, в «чтении», интерпретации происшедшего жизненного эксперимента.
Сразу  оговоримся, что  подобный  эксперимент (его  можно  вполне  подвести  под
рубрику того, что в литературе обозначается как «эксперимент, на который можно
ссылаться» или «эксперимент  уже  случившийся»

22

) отнюдь  не  противоречит

эксперименту традиционному, лабораторному. Более того, и это надо подчеркнуть
сразу, они  дополняют  и  даже  подразумевают  один  другого, ибо  лабораторное
поведение  не  может  быть  до  конца  понято  вне  жизненного  контекста,  равно  как
существенные  психологические  детали  нередко  оказываются  пропущенными  в
анализе  жизненного  эксперимента  и  могут  быть  восполнены  лишь  в  тонком
лабораторном опыте.

Итак, если до сих пор мы были заняты в основном тем, что старались подвести

общепсихологическую  базу  под  изучение  аномального  развития  личности, по-
казать, что  вне  общепсихологического, даже — более  широко — философско-
психологичёского,    контекста эти исследования не могут быть сколь-нибудь зна-
чимыми и серьезными, то теперь мы подошли к тому, что патологический материал
в  свою  очередь  чрезвычайно  полезен  для  общего  понимания  психологической
природы человека, поскольку дает уникальную воз-

160

можность анализа жизненных экспериментов, с разных сторон испытывающих

эту природу.

Для  естествоиспытателей  мысль  об  особой  ценности  патологического

материала  давно  стала  очевидной. Что  касается  врачей-психиаторов, то  мы  уже
говорили, насколько высоко многие из них ставили изучение душевной патологии
именно как путь к «человеко-знанию», к пониманию психики конкретных людей. В
истории  психологии  мы  также  встречаем  имена  очень  авторитетных  ученых,
подчеркивающих значение патологического материала. Можно назвать, например,
Теодюля  Рибо, который  был, видимо, первым  среди  психологов, кто  предложил
рассматривать область психической патологии как эксперимент. «Болезнь,— писал
он,— является  самым  тонким экспериментом, осуществленным самой  природой в
точно  определенных  обстоятельствах  и  такими  способами, которыми  не  рас-
полагает  человеческое  искусство». Однако  надо  признать, что  это  был  скорее
призыв, нежели  разработка  и  реализация  конкретного  подхода. Не  случайно  поэ-

тому  взгляд  этот  фактически  не  получил  развития,  и  в  дальнейшем  пути
клинического  и  научно-психологического  исследований, как  мы  знаем,
существенно  разошлись: интересы  первого  сосредоточились  на  описании
феноменологии душевных отклонений и поисках их причин в прямых корреляциях
с  патофизиологическими  процессами; интересы  второго — на  изучении  взятых
изолированно от жизненных контекстов механизмов  и  качеств личности. Понятие
же  эксперимента  по  сравнению  с  предложением  Рибо  сузилось  до  лабораторного
или  в  лучшем  случае  естественного, полевого, понимаемого  как  изучение  некоей
сложившейся и, как правило, недолго длящейся ситуации. Все же, что выходит за
эти  рамки,  способно  удостоиться  лишь  эпитета  «наблюдения»,  т.  е.  метода,  по
научному рангу значительно нижестоящего, чем метод экспериментальный. И хотя
многие крупные ученые (в отечественной психологии достаточно назвать имена Л.
С. Выготского, Б. В. Зейгарник, А. Р. Лурии, В. Н. Мясищева и др.) не раз говорили
о  важности  использования  данных  патологии  и  не  раз  доказывали  в  своих
исследованиях  правоту  этих  слов, превалирующее  отношение  к  ценности
патологического  материала остается  среди  психологов  весьма  скептическим. Все,
что выходит за грань (чаще совершенно умозрительно определяемую) нормы,

161