ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3143
Скачиваний: 7
140
П.С. Куприянов
Однако эта преувеличенная театральность проповедей и вообще
религиозной жизни Италии оказывается ничем иным, как проявле-
нием еще одной «природной склонности» итальянцев – любви к
театру. По свидетельствам путешественников, театры в Италии есть в
каждом городе (
Броневский
1837 4: 217), и везде они играют важную
роль в общественной и культурной жизни. Записки россиян содержат
многочисленные рассказы о посещении представлений, характери-
стику актеров и пьес, рассуждения об особенностях итальянского
театра (
Левенштерн
1994: 239, 240, 242; 244;
Коростовец
1905: 202,
210;
Тургенев
1915: 59;
Броневский
1825, 2: 247, 277, 323). Очевидно,
что россияне активно включались в местную театральную жизнь,
хотя отзывались о ней довольно сдержанно. В частности, многих
смущала «непристойность» как самих пьес, так и актерской игры. В.Б.
Броневский замечает, что «страсть к театральным зрелищам до того
в Италии распространилась, что и самый католицизм ей уступает. В
великий пост представляют комедии, драмы или Трагедии: право, не
знаю, как их назвать, ибо они ни то, ни другое» (
Броневский
1837
4: 222). Специфически итальянским и «уникальным в своем роде»
(
Левенштерн
1994: 242), признают россияне театр Буф, главным
образом, потому, что именно в буффонаде в наибольшей степени
проявляется итальянский характер: «Оригинальные и чудные в
своем роде фарсы, где Арлекин играет славную ролю, есть поистине
странное произведение веселого ума» (
Броневский
1837, 4: 220; ср.
Коростовец
1905: 202-203). Музыкальные таланты итальянцев также
признаются их «природным свойством»: «Достоинство музыки в
операх и балетах столь велико, что оно только одно превосходит все
другие. Итальянцы рождены музыкантами; они имеют от природы
нежнейшие чувства к музыке <…> Талант сей у них никто оспаривать
не может; музыка их в превосходной степени изображает нежность,
любовь, печаль, страх, ревность» (
Броневский
1837, 4: 226.). «При-
родные» музыкальные способности итальянцев становятся в глазах
путешественника своего рода культурным маркером: «по музыке и
пению тотчас догадаться можно, что находишься в одной из столиц
Италии (
Броневский
1836 2: 135).
«Веселость» и «живость» итальянцев наиболее ярко проявляется
в их моторике и мимике. Е.Е. Левенштерн противопоставляет «ма-
леньких, юрких итальянцев» статным русским офицерам (
Левенштерн
1994: 229), и почти все авторы отмечают оживленную жестикуляцию
итальянцев, особенно – неаполитанцев и сицилийцев (
Броневский
1837, 4: 79-81), так что «пантомима попов» на проповеди (
Левенштерн
141
Италия и итальянцы в русском путешествии начала XIX в.
1994: 229) – лишь частный случай общего пристрастия к «знакам
телодвижениями» (
Лубяновский
1805, 2: 93). Исключительная спо-
собность итальянцев к невербальной коммуникации в полной мере
проявляется во время маскарадов, также являющихся объектом
внимания путешественников. Примечательно, что разные авторы де-
монстрируют сходное двойственное отношение к этому празднику. С
одной стороны, их поражает разнообразие костюмов и сама атмосфера
маскарада: «Нигде, как только в Италии, не можно видеть такого раз-
нообразия и замысловатости в одеждах <…> Ничего не может быть
забавнее, как видеть в смешении все народы мира в своих одеждах.
Римлян, Греков, монахов различных орденов, Индейцев, диких Аме-
риканцев, богов, богинь, амуров и чертей, между которыми ходят
ветряные мельницы, башни и Харон в лодке разъезжает по зале»
(
Броневский
1837, 4: 229-230;
Коростовец
1905: 201, 205). С другой
стороны, россияне осуждают маскарад как форму легитимизации
внебрачных связей и явное свидетельство нравственного упадка ита-
льянцев: «Маскерадное платье, смешивая состояние и полы, весьма
покойно и удобно для любовных шалостей, и надобно время, чтоб
привыкнуть к сим черным мантиям и маскам, покрывающим порок»
(
Броневский
1825, 1: 255, 2: 331; ср.
Броневский
1837, 4: 82-86, 231-
232;
Лубяновский
1805, 2: 94-98;
Тургенев
1915: 67).
Безнравственность и «вольность нравов», по мнению россиян, –
один из главных пороков тогдашней Италии: «Распутство: лучше до
сей струны не дотрагиваться. Может быть, в вышнем кругу оно еще
более, нежели между простолюдинами. Муж обыкновенно считает
жену свою мебелью в доме; жена тем же ему платит; муж иногда
в доме живет невидимкой, а и видя его, никто не примечает. Быть
любовником – особое звание» (
Лубяновский
1805, 2: 94). Институт
официальных любовников –
cavaler serviente
– непременно упо-
минается и безоговорочно осуждается всеми авторами (
Тургенев
1915: 67;
Броневский
1825, 1: 261, 2: 234, 333;
Броневский
1837,
4: 83-86).
Резюмирая анализ характерных свойств, отличающих, по мне-
нию россиян, Италию и итальянцев, заметим, что указанные черты
представляют собой универсальные стереотипные характеристики,
культурные маркеры, по которым итальянца и Италию «сразу уз-
нать можно». Свои заключения авторы непременно иллюстрируют
конкретными примерами, подчеркивая тем самым, что в основе их
описаний – личный опыт и непосредственные наблюдения. Между
тем, надо признать, что наблюдаемая действительность – лишь один
142
П.С. Куприянов
из источников создаваемого образа. Если по перечисленным устойчи-
вым характеристикам представить Италию того времени, получится
весьма причудливая картина: на фоне классических «древностей» и
чудесной природы – многочисленные монахи, нищие и разбойники
всех мастей, церкви, украшенные сомнительными изображениями,
где месса напоминает концерт, а проповедник – актера, и народ,
склонный к живости и веселью, но при этом суеверный, ленивый и
развращенный. Если это и «слепок реальности», то весьма причуд-
ливый. Очевидно, не в меньшей степени, чем личным опытом автора,
он обусловлен столь значимым для просвещенного путешественника
классическим римским идеалом, перевернутым отражением которо-
го, фактически и является. «Тень» древнего Рима просматривается
практически за каждой из перечисленных черт новой Италии – будь
то нищенство и бедность (вместо римского богатства и роскоши),
нравственный упадок (вместо римских добродетелей) или пресло-
вутая «пантомима» и «живость» (вместо римской сдержанности
и хладнокровия). Порой об этом говорится прямо. Так ироничное
описание праздника, установленного Папой в память о землетря-
сении, бывшем за сто лет до этого, заключается на первый взгляд
неожиданной, но на самом деле вполне закономерной ремаркой:
«Не так древние Римляне торжествовали дни, приводившие им на
память опасности, от коих они кровию своею спасали отечество»
(
Лубяновский
1805, 2: 176).
Таким образом, современная российским путешественникам Ита-
лия определяется негативным образом, через противопоставление
известному прообразу. В этом смысле, вероятно, можно говорить о
«негативной идентификации».
* * *
Отдельной составляющей в русском образе Италии являются
вулканы и все, что с ними связано. Потрясенные путешественники
помещают в свои записки пространные драматические описания
гибели целых городов, осматривают вершины огнедышащих гор с
таким же любопытством, как и древности Помпеи и Геркуланума,
а затем оживленно делятся впечатлениями с товарищами. Судя по
анализируемым текстам, итальянские вулканы для россиян – пожа-
луй, самое впечатляющее и запоминающееся явление итальянской
природы, одна из главных местных достопримечательностей (
Лу
-
бяновский
1805, 2: 83-86, 128-135;
Коростовец
1905: 454-468, 463;
Броневский
1825, 1: 218). Этот факт хорошо осознается ими самими
и даже становится объектом иронии: «С каким жаром, друзья мои,
143
Италия и итальянцы в русском путешествии начала XIX в.
рассказывают Венусские и Прасковийские офицеры (с кораблей
«Венус» и «Св. Прасковия» –
П.К.
) о Везувии, Геркулануме и Помпее!
Терпите, скоро я стану рассказывать вам о чудесах, извержениях,
напущу целый ящик обломками сих подземных городов» (
Коростовец
1905: 453). Особенно сильное впечатление производит зрелище из-
вергающегося вулкана: «Вид сей представлял взору такую картину,
для изображения которой трудно найти художника. Извержение
огнедышащей горы делает сильное впечатление в том, кто еще не
привык к оному. Непонятно тому покажется, как Итальянцы могут
шутить и весело петь близ оных. Что может быть в природе ужаснее
землетрясения? <...> Должно согласиться что ничего нет храбрее
привычки» (Броневский 1837, 4: 177-178. Ср.: Коростовец 1905:
456). Иными словами, в глазах российского наблюдателя величие и
красота извергающегося вулкана как зрелища полностью перекры-
вается его огромной опасностью для жизни. Смертоносные вулканы
– оборотная сторона прекрасной итальянской природы: «Природа
является здесь во всем своем великолепии и богатстве и посреди
ужасов своих нравится взору; но жить в сих едемских садах – со-
всем другое дело. Признаюсь, я чувствую великое отвращение от
здешних землетрясений и можно ли спокойно оставаться на такой
земле, которая почти беспрестанно трясется под ногами? С чем
можно сравнить опасение быть раздавленным собственным домом?»
(
Броневский
1837, 4: 188).
Намеченный здесь образ Италии как рая, … непригодного для
жизни, кажется, довольно точно отражает итальянские впечатления
россиян. Описывая итальянскую жизнь «вблизи», путешественники
разрушают идеальный образ Италии; в их текстах она предстает
местом, предназначенным скорее для постороннего наблюдения и
«наслаждения взора» (
Броневский
1825, 1: 163), чем для постоян-
ной жизни, с которым расстаешься без сожаления: «Наслаждайтесь
жизнью в ваших гондолах, добрые Венециане, быстро обтекайте
ваши островки, скитайтесь под окнами ваших любовниц, а мне
скоро, скоро надобно переселиться в места, где нет ни гондол, ни
любовниц. Бореи! Я скоро у вас буду (
Броневский
1825, 2: 253).
Следует заметить, что «Бореи» (олицетворение северных ветров,
в литературной традиции XVIII в. обозначающие север, «полуноч-
ные страны», в данном случае – Россию) возникают здесь совсем
не случайно: в представлении русских путешественников Италия
непригодна для жизни не вообще, а именно для россиян. В рассказе
русских путешественников об Италии Россия занимает особое место,
144
П.С. Куприянов
выступая как еще одна значимая точка, по отношению к которой
определяется современная им Италия.
Во-первых, итальянское нередко сравнивается с российским, при-
чем, как правило, в пользу последнего. Это касается и церковной
службы (
см. выше
), и городской архитектуры, например, мостов и
набережных («Кто не видал Петербургских, тому Флорентийские
покажутся великолепными» (
Лубяновский
1805, 3: 150; ср.
Бро
-
невский
1825, 2: 252), и морского дела (
Броневский
1837, 4: 177).
Преимущества россиян, по словам авторов записок, признаются и
самими итальянцами, которые восхищаются ловкостью, мужеством,
доблестью, русских моряков, находящихся в итальянских городах.
В.Б. Броневский подробно рассказывает о том, как команда россий-
ского фрегата «Венус», находившегося в порту Палермо, отказалась
сдать фрегат неприятельской английской эскадре, решив сражаться
с ней и «расстреляв весь заряд, фрегат сжечь», на что российский
посланник в Сицилии Д.П. Татищев воскликнул, обращаясь к од-
ному из офицеров: «скажите вашему капитану, что я узнаю в нем
Русского! Намерение ваше самое геройское» (
Броневский
1837, 4:
149). Другой автор с восторгом описывает, как российские моряки в
порту Неаполя пришли на помощь купеческому кораблю, терпевшему
кораблекрушение во время шторма на виду у местных жителей, до-
бавляя при этом, обращаясь к воображаемому читателю: «Поверишь
ли, мой друг? Здешний народ спокойно смотрел на сих погибающих;
никто и не думал о том, чтоб им подать руку помощи. Один Русский
офицер между тем прибежал с десятью матросами; тотчас берут
они якорь пускаются в море на лодке и разсекая веслами высокие
волны, приближаются к несчастным <...> Как мне прискорбно, что
ты не был вместе со мною свидетелем бодрости и рвения Русского
духа, везде неустрашимого, идет ли он карать врагов своей отчизны
или спешит на помощь ближнему! (
Лубяновский
1805, 2: 38-39).
Подобные примеры самоотверженности, жертвенности, патри-
отизма, единения матросов и офицеров, вызывают неизменные
возгласы изумленных итальянцев: «Che gente!» (Какой народ!)
и «Сильный народ!» (
Броневский
1837, 4: 144-173). Заметим при
этом, что в данных фрагментах в фокусе внимания автора оказы-
ваются не итальянцы, а русские – выделяющиеся на фоне местных
жителей своими достоинствами, по которым их узнают, так же
как итальянцев – по музыке и пению (
см. выше
). В связи с этим,
достойными «соперниками» россиян становятся прежние жители
Италии – древние римляне. Путешественники сопоставляют рос-