Файл: Russkie_etnokulturnaya_identichnost.pdf

145

Италия и итальянцы в русском путешествии начала XIX в.

сийских императоров и героев XVIII столетия с древнеримскими, 

иногда даже не в пользу последних: «Буду ли искать примеров 

бескорыстной  добродетели  в  деяниях  Эмилия,  Цинцинната,  Фа-

бриция, когда знаю Пожарского, который, дав Отечеству доброго 

Царя, и сим исполнив свои желания, сам для себя избрал тихое 

и отдаленное уединение и искал новой славы, быв всеми забвен-

ным?» (

Лубяновский

 1805, 2: 179, 3: 44-45). 

Таким  образом,  россияне,  по  исследуемым  материалам,  наде-

ляются теми же достоинствами, что и древние Римляне, и так же, 

как  древние,  противопоставляются  современным  им  обитателям 

Италии. В эпизодах итальянских «путешествий», посвященных рус-

ским, наглядно проявляется процесс процесс самоидентификации. 

Сравнение  себя  с  итальянцами,  по-видимому,  имеет  для  россиян 

особое значение в силу того, что рассматриваемый период – время 

активного поиска концепции собственной идентичности, становле-

ния национального сознания. Представление о себе при этом стро-

ится в том числе за счет противопоставления себя – другим. Для 

авторов «путешествий» одним из таких значимых других становится 

Италия  и  итальянцы.  В  связи  с  этим  Италия  в  рассматриваемых 

материалах часто выступает как антипод России. Здесь все не так, 

и даже – наоборот: «В то самое время, как у нас теперь, вероятно, 

зима шлет пред собою из льдистого севера холод и вьюги, там на 

полях  зеленеют  недавно  взошедшие  жатвы»  (

Лубяновский

  1805, 

2:  153);  «Матросы  поражены  удивлением,  сравнивая  30º  морозу 

в России с тем, что они видят прелестную зелень вместо глубоких 

снегов.  Счастливая  страна!»  (

Панафидин 

1916:  35;  Броневский 

1837, 4: 17; 

Броневский

 1825, 2: 16; 

Левенштерн

 1994: 242); «Здесь 

ночь служит днем, а день – ночью; обедают в пять и шесть часов 

вечера, ходят в театр в девять» (

Тургенев

 1915: 66); «Венециане 

ужинают в четыре или в пять часов утра, ложатся спать на рассве-

те, встают в полдень» (

Броневский

 1825, 2: 240; 

Броневский

 1837, 

4:  74).  Итальянцы  изображаются  противоположными  русским  не 

только обыкновениями, но и нравами, и даже антропологическим 

обликом: они мелкие, юркие, хитрые, ужимистые, ленивые, тогда как 

русские – сильные, большие, стройные, прямолиненйные, храбрые, 

трудолюбивые (

Левенштерн

 1994: 229). Иногда русское предстает 

органически  чуждым  итальянцам:  «все  требовали  Русcких  блюд, 

Шотландцы находили их вкусными; а Итальянцы утверждали, что 

от наших щей и гречневой каши можно умереть от несварения в 

желудке» (

Броневский

 1836 2: 118-119).

146

П.С. Куприянов

 Итак, образы русских и итальянцев в рассматриваемых материалах 

представляются авторами как взаимно противоположные, а культурные 

различия – непреодолимыми. Такова общая схема, выстраиваемая ав-

торами и предъявляемая читателю как результат личных наблюдений, 

в качестве некой чистовой, итоговой картины. Между тем, она (как и 

положено чистовику) включает в себя лишь часть зафиксированных 

путешественниками фактов: при ближайшем рассмотрении в анали-

зируемых записках обнаруживается немало фрагментов, существенно 

корректирующих такое представление, а иногда и противоречащих 

ему. Оказывается, что между двумя столь разными народами может 

существовать и симпатия, и кооперация, и даже сходство.

Прежде всего, разные авторы с удовольствием приводят примеры, 

показывающие расположение итальянцев к России и русским (

Бро

-

невский

 1837, 4: 19-20, 40, 187; 

Броневский 

1825, 1: 211; 

Левенштерн 

1994: 241; 

Коростовец

 1905: 478), отмечают неожиданные сходства: 

«мундир  и  экзерциция  народного  ополчения  были  точно  такие, 

какие наша пехота имела в царствование императрицы Екатерины 

II» (

Броневский

 1837, 4: 123). Далее, при всем скепсисе россиян в 

отношении итальянской религиозности те и другие могут объеди-

няться в молитве Св. Николаю у Бари (

Броневский

 1837, 4: 190-191), 

русские  офицеры  нанимают  учителей  и  учат  итальянский  язык, 

причем, небезуспешно – настолько, чтобы флиртовать с дамами и 

дружить с мужчинами: «Я так полюбил дона Петра, как и он меня. 

Мы всякий день видимся, ходим за городом и вливаем друг в друга 

дружбу и искренность. У нас неисчерпаемый источник разговора. 

Алексей, как приятно найти человека состраждущего в иностранце! 

Вот, милые, новый сотоварищ, присообщите его к нашей дружбе!...» 

(

Коростовец

 1905: 482; 

Тургенев 

1915: 58-59). 

Наконец,  особенно  яркие  моменты  единения  связаны  с  наци-

ональными песнями – как русскими, так и итальянскими: «После 

обеда просили заставить петь матросов. 20 отборнейших певцов с 

помощью кларнета, рожка, бубна и барабана начали веселыя песни, 

зазвенело в ушах. Шотландцы были довольны, Итальянцы молчали; 

я спросил у одного сидевшего возле меня дворянина, нравятся ли 

ему наши песни? Сильной народ! – отвечал он, всплеснув руками. 

Но когда начали петь тихия протяжныя песни, когда явились под-

дельныя крестьянин и крестьянка, когда начали они плясать, то все 

гости пришли в удивление, стеснились вкруг, и сие так понравилось 

всем вообще, особенно Итальянцам, что плясуны принуждены были 

плясать до упаду» (

Броневский

 1837, 4: 189). 

147

Италия и итальянцы в русском путешествии начала XIX в.

Другой эпизод, из другого сочинения, также описывающий празд-

ник на корабле: «В каюте дона Пуда взяла мою гитару и с доном 

Балтазаром  пела  восхитительный  дуэт.  Заставила  и  меня  в  свою 

очередь петь. Соглашая кое-как гитару, пел я Итальянскую арию: 

Mio corpo

, пел 

mio cento

 etc. Почти то же, что и наша Русская: «Не 

то, чтобы печали» и пр., только разительнее еще. Все слушали и 

к стыду моему удивлялись. Мордвинов пел ее на русском. Словом, 

пение родило у нас меланхолию; все умолкли и всякой занялся с 

собою» (

Коростовец

 1905: 482).

Как видим, россияне легко включаются в повседневную жизнь 

итальянского города; в бытовой обстановке никакие различия не 

представляют препятствия для совместных праздников, дружеских 

разговоров, тесного общения и – что особенно важно – общих эмо-

ций. Надо заметить, что народные песни и пляски, очевидно, как 

наиболее выразительные элементы своей культуры, в путешествии 

неизменно фигурируют в качестве интимного символа родины, вы-

зывающего ностальгические воспоминания и острое чувство соб-

ственной инаковости в чужой стране

9

. Здесь же они не отделяют, а 

напротив сближают путешественника с местными жителями. Иными 

словами, выясняется, что итальянское, вполне может быть созвучно 

русскому сердцу. А значит, граница и разница между тем и другим не 

так велика и непреодолима. И возможность «сделаться итальянцем» 

(освоив язык, заведя друзей и спев дуэтом с молодой вдовой) для 

русского уже не кажется такой уж невероятной: «Италия для меня 

весьма опасна. Сердце невольно и не взирая на всю строгость моих 

правил, привыкает к какой-то неге. Самой воздух, кажется, к тому 

располагает. Почти не сроден я ни к каким важным размышлениям, 

и сам себя не узнаю. Все, что ни вижу, места, жители, произведения 

художеств, все приглашает к одним удовольствиям и рождает лишь 

приятные мысли» (

Лубяновский

 1805, 3: 199).

Эта идея превращения в итальянца явно противоречит много-

кратно воспроизведенному в разных текстах (в том числе и тем же 

автором) негативному образу жителей Италии, к тому же коренным 

образом отличающихся от россиян. Подобного рода «нестыковки», 

несовпадения и логические противоречия, встречающиеся в рас-

сматриваемых текстах – характерная черта итальянского «путеше-

ствия» россиян начала XIX в. Заметные внимательному читателю, 

они, безусловно, разрушают стройный образ Италии и итальянца, 

старательно выстраиваемый авторами на страницах своих траве-

логов. Необходимость такого образа обусловлена, очевидно, двумя 

148

П.С. Куприянов

факторами: во-первых, законами жанра «путешествия», требовав-

шего от автора как просвещенного наблюдателя содержательного 

и стройного рассказа о стране и народе, а во-вторых, актуальной 

потребностью  в  самоидентификации,  выстраивании  собственного 

образа, в том числе через противопоставление себя – другим. Так 

идентификация Италии оборачивается поиском российской иден-

тичности. Многочисленные же препятствия, сопровождающие этот 

процесс определения Италии и итальянцев, передают всю сложность 

и нелинейность процедуры идентификации, обнажая сложный поиск 

грани между собой и другим, своим и чужим – иногда совершенно 

очевидной, а иногда почти неуловимой. 

примечания

1.  Исчерпывающим  исследованием  по  истории  Первой  Архипелагской 

экспедиции является недавняя монография: (

Смилянская

 и др. 2011). 

Здесь значительное место уделено пребыванию россиян в Италии и 

русско-итальянским контактам (с. 219-332). В то же время процесс 

взаимовосприятия  все  же  не  является  главным  объектом  анализа 

– речь идет преимущественно о повседневной жизни русских в ита-

льянских городах. 

2. В качестве исключения можно указать статью, посвященную художе-

ственнным впечатлениям русских путешественников от итальянских 

галлерей: (

Стефко

 2009).

3. В ряде случаев античные реминисценции сменяются средневековыми 

сюжетами: наряду с Овидием и Горацием вспоминается Петрарка и 

Ариосто (

Лубяновский

 1805, 2: 16; 

Коростовец

 1905: 229-230).

4. Cм., например, фрагменты, посвященные Греции: (

Броневский

 1836, 2: 

82-83, 

Броневский

 1837, 3: 4, 54, 77-79; 

Панафидин

 1916: 33, 48-49, 

54; 

Свиньин

 1818: 242-243, 

Свиньин

 1819: 12, 13, 215 и др.)

5. Сокрушаясь о судьбе Греции, П.П. Свиньин восклицает: «Как можно 

примириться с мыслью, что варварские мечети заступили место вели-

колепных храмов; что там, где Солоны и Ликурги начертали законы, 

там сластолюбцы построили гаремы и наполнили их евнухами; там, где 

восседало правосудие, там висит шнурок жестокого и слабого деспота; 

там, где мудрость и благородное красноречие Демосфенов поощряло 

народ к патриотизму и вело Греков по стезе добродетели – там раз-

вращенные Мусульмане сонным питием подкрепляют изнуренное тело 

свое» (

Свиньин 

1819: 217-218).

6.  Нельзя  не  заметить,  что  рассматриваемая  проблема  соотношения 

идеальной и реальной Италии является универсальным топосом ита-

льянского текста русской культуры. Один из ярких примеров – «разлад 

с действительностью», переживавшийся русскими 

7. Блестящий очерк этой образной динамики на примере Флоренции в 

XVI – XX вв. см.: (

Белкин

 2000). 

149

Италия и итальянцы в русском путешествии начала XIX в.

8. Кажется, единственным исключением является Ливорно, о котором Ф.П. 

Лубяновский говорит: «Здесь в первый раз не видал я праздных лю-

дей, коими в Италии все города полны...» (

Лубяновский

 1805, 3: 216).

9. «Матросы наши от бездействия, собравшись на палубе в кружок, пели 

заунывные песни. Печальные звуки оных, сливаясь с тихим журчанием 

воды, производимом бегом судна, напоминали мне о милой родине. 

Кому не приятно знакомыми звуками, простыми выражениями народ-

ных песен переноситься в отечество и на минуту забывать разлуку с 

оным?» (

Броневский 

1837, 4: 189).

Литература

Белкин

 2000 – 

Белкин М. 

Зачем и за чем? Путешественник и турист в 

исторической перспективе // Интеллектуальный форум. 2000. № 1. 

Броневский

 1825 – 

Броневский В.Б. 

Письма морского офицера, служащие 

дополнением к Запискам морского офицера. Ч. 1. СПб., 1825.

Броневский

 1836 – 

Броневский В.Б.

 Записки морского офицера в продол-

жение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала 

Д.Н.Сенявина от 1805 по 1810 гг. Ч. 1, 2. СПб., 1836.

Броневский

 1837 – 

Броневский В.Б.

 Записки морского офицера в продол-

жение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала 

Д.Н.Сенявина от 1805 по 1810 гг. Ч. 1, 2, 4. СПб. 1837.

Италия в российских архивах – Италия в российских архивах – Россия в 

итальянских архивах» – http://centro-it.rsuh.ru/news.html?id=1630015

Кара-Мурза

 2001 – 

Кара-Мурза А.А.

 Знаменитые русские о Венеции. М. 2001. 

Кара-Мурза

 2001a – 

Кара-Мурза А.А.

 Знаменитые русские о Риме. М., 2001; 

Кара-Мурза

 2001b – 

Кара-Мурза А.А.

 Знаменитые русские о Флоренции» 

М., 2001.

Кара-Мурза

 2002 – 

Кара-Мурза А.А.

 Знаменитые русские о Неаполе. М., 2002.

Коростовец

 1905 – 

Коростовец Н. 

Из путевых записок моряка Николая 

Коростовца // Русский Архив. 1905. Кн. 1. № 1. С. 43-69; № 2. С. 201-

237; № 3. С. 444-486.

Куприянов 

2010 – 

Куприянов П.С.

 Свое и чужое в русском заграничном 

путешествии начала XIX в. // Росийская история. 2010. № 5. С. 27-38.

Левенштерн

 1994 – 

Левенштерн Е.Е.

 Путевой дневник, веденный на кора-

бле «Азия» с 1.08.1799 по 31.05.1800 // Кунсткамера. Этнографические 

тетради. 1994. Вып. 4. С. 227-246.

Лотман 

1966 – 

Лотман Ю.М.

 О понятии географического пространства в 

русских средневековых текстах // Учен. зап. Тарт. гоc. ун-та. 1965. 

Вып. 181. С. 210–216. (Труды по знаковым системам. [T.] 2.).

Лубяновский

 1805 – 

Лубяновский Ф.П. 

Путешествие по Австрии, Саксонии 

и Италии в 1800-1801 и 1802 гг. Ч. 1–2. СПб., 1805.

Михайлова

 2000 – 

Михайлова М.Б. 

Русские архитекторы-пенсионеры в 

Италии  (вторая  половина  XVIII  –  первая  треть  XIX  в.)  //  Россия  и 

Италия. Встреча культур. М., 2000. С. 84-97;