ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 18.10.2020
Просмотров: 3140
Скачиваний: 7
155
Личностные аспекты трансформации традиции
Сердючкой акцентируются такие социально значимые черты как
доброта, отзывчивость, непосредственность, особо выделяемые в
данном персонаже и самим актером. Столь характерная для Сер-
дючки способность прямо высказывать свое мнение об окружающих
и оценивать их поступки в вызывающе дерзкой и даже вульгарной
манере имеет двоякое значение. С одной стороны, это желательная
модель социального поведения «честного человека», привыкшего
«рубить с плеча». С другой стороны, такая поведенческая стратегия
небезопасна и чревата межличностными конфликтами, а также
ассоциативно связана с различными девиациями, что усилива-
ется скрытой бисексуальностью этого персонажа. В результате,
социальные конструкты, задаваемые в ходе этой святочной игры,
могут получать негативный оттенок. Персонажи такого рода были
характерны и для традиционного ряжения – таков, например,
«Соломенный человек», «Сноп» или Сидор, персонажи-травести,
основной функцией которых было высмеивание недостатков при-
сутствующей на игрище молодежи. Основная задача подобного
рода инноваций – введение традиционных практик в современные
контексты, поскольку это существенно повышает степень их воз-
действия на целевую аудиторию.
Распространенной причиной трансформации традиционных
практик является существенное изменение прежних условий их
осуществления и применения. Если говорить об игровых практиках,
то хорошим примером могут послужить традиционные собрания
молодежи – посиделки и игрища. Хотя в современных городах их
функции отчасти восполняют дискотеки и клубные развлечения, су-
ществует очевидная потребность в неформальном общении в более
узком кругу. Этим объясняется возникновение специфических форм
молодежного общения в условиях мегаполиса. Например, в вечер-
ние часы на многих станциях московского метро можно наблюдать
множество общающихся молодых людей, часть из которых сидят
парочками на скамьях, другие передвигаются по залу, общаясь с
сидящими. По сути, этот тип досуга очень напоминает традицион-
ное повседневное уличное общение деревенской молодежи при
так называемом «сидении на бревнах». Конечно, со скидкой на
специфическую пространственную организацию столичной под-
земки и с учетом технических возможностей общения современной
молодежи, которая нередко обменивается смсками, даже находясь
в нескольких метрах друг от друга, и предпочитает живой музыке
аудиозаписи, прослушиваемые через наушники. Аналогичную кар-
тину можно наблюдать и в городских скверах и парках.
Еще одним примером может послужить устойчивый обычай
общения молодежи на лестничных пролетах и площадках много-
квартирных домов, по сути, дублирующий традиционные поси-
156
И.А. Морозов
делки. Пространство общения при этом оформляется при помощи
надписей и граффити, поддерживающих основную цель молодеж-
ной коммуникации – установление и закрепление предбрачных
связей. Это надписи с признаниями в любви или с констатациями
существующих в данной группе привязанностей, клятвы взаимной
верности и осуждение измен, включающее насмешки, издёвки,
проклятия изменившим, а также изображения различных симво-
лов любви: сплетенных или пронзенных стрелой сердец, колец,
фаллических символов и иных эротических изображений. По на-
шим наблюдениям, участники «посиделок» обозначают иерархию
в группе при помощи рассаживания. Сложившиеся пары обычно
располагаются на более высоком месте (например, на подоконнике
в межлестничном пролете), остальные участники группы расса-
живаются на ступенях, образующих своеобразный «амфитеатр»,
в центре которого находится лестничная площадка. На площадке
происходят непосредственные взаимодействия между участниками
«посиделок»: распитие алкогольных напитков (чаще всего – пива);
импровизированные танцы под музыку из мобильников или иной
звуковоспроизводящей аппаратуры; силовые соревнования между
парнями, иногда перерастающие в потасовки; демонстрация раз-
личных трюков на выносливость, ловкость и силу; состязание в
остроумии и умении привлечь к себе внимание при помощи анек-
дотов и рассказов о различных происшествиях; общение в парах и
проч. Нетрудно заметить, что большинство этих форм молодежного
общения вполне традиционно. В качестве современной специфики
можно отметить активное использование визуальных способов
общения от надписей и граффити на стенах до демонстрации фото-
графий и видеозаписей на мобильниках и айподах.
Понятно, что данные формы времяпрепровождения спонтанно
возникают в первую очередь там, где не существует специальных
площадок для общения молодежи, а имеющиеся места проведения
досуга находятся под жестким контролем взрослых. Именно в этих
случаях происходит активная реанимация традиционных форм и
способов организации досуга, использование более «примитив-
ных», но надежных и исторически многократно апробированных
форм, в ткань которых имплантируются современные технические
средства воспроизводства развлечений (медиаплееры, мобильники,
айподы и проч.).
Традиционные формы, адаптируясь к условиям современного
мегаполиса, достаточно свободно, иногда до неузнаваемости из-
меняют внешнюю форму или «план выражения», сохраняя при этом
свои сущностные характеристики, «план содержания», который в
упомянутых выше случаях связан со спецификой подростковых и
молодежных коммуникаций: установлением предбрачных контактов
157
Личностные аспекты трансформации традиции
и борьбой за территориальное доминирование в пространстве, сим-
волически обозначаемом при помощи граффити или рассаживанием
участников общения, порядок которого определяется правилами,
устанавливаемыми данным молодежным сообществом.
исчезающий текст.
Трансформация традиции в большин-
стве случаев тесно связана с трансформацией «окормляющих» ее
текстов. Конечно, в первую очередь это относится к традициям,
опирающимся на книжно-письменные тексты, прежде всего, к раз-
личным направлениям старообрядчества (
Никитина
1993, с. 31-60;
Никитина
2004). Среди них есть традиции, всецело зависящие от
текста, целиком и полностью погруженные в него, из него произ-
растающие. Изменение текста для них равносильно сущностному
изменению традиции, поскольку это часто напрямую связано с
коррекцией основополагающих мировоззренческих концептов и/
или установлений, влияющих на индивидуальные или групповые
поведенческие стратегии и установки. Это соображение относится
и к современным вариантам «народного православия», то есть
народным истолкованиям догматов православия и основанным на
этих истолкованиях религиозным и бытовым практикам (
Панченко
1998;
Розов
2003), особенно если речь идет о случаях исправле-
ния церковных треб не священниками, а самими представителями
местной православной общины, «монашками» или начётниками.
Подчеркнем, что отношение к каноническому тексту богослуже-
ния носителей традиции в данном случае основывается на тех же
принципах, на которых строится отношение носителей фольклор-
ной традиции к фольклорному тексту в целом. Фольклорный текст
по определению достаточно гибок и подвержен варьированию.
Предполагается, что исполнитель может его видоизменять в соот-
ветствии с определенными обстоятельствами и ситуациями, при-
спосабливая к конкретной аудитории и условиям исполнения. Это
позволяет фольклорному тексту выживать даже при исчезновении
тех контекстов, для которых он первоначально предназначался
и получать новые воплощения, порой вызывающие изумление у
даже опытных собирателей и исследователей фольклора, когда,
например, грубоватый тяжеловесный текст свадебной песни с не-
большими «косметическими» правками и вставками трансформи-
руется в детские прибаутки, а современные лирические авторские
песни легко вписываются в контекст свадебного обряда. Такие
трансформации фольклорных и постфольклорных текстов уже
достаточно хорошо изучены и неоднократно исследовались на
различном материале.
В последние десятилетия появились также работы, которые по-
казывают, что аналогичным трансформациям могут подвергаться
канонические богослужебные тексты, существующие в ситуации
158
И.А. Морозов
живого бытования. В качестве примера можно привести активные
контаминации пасхального тропаря с текстами весенних закличек в
западнорусской традиции (
Енговатова
1996), существенные транс-
формации рождественских тропаря и кондака, инкорпорированных
в ткань традиционных поздравительных рождественских и ново-
годних обрядов (
Розов
1999), или использование заупокойного
богослужебного текста «Вечная память» в календарных сценках
ряженых с «покойником» (
Морозов, Слепцова
1996). Подобное
употребление можно было бы счесть «ошибками» исполнителей,
случайной, непреднамеренной «порчей» текста и исключить эти
варианты из рассмотрения как «неправильные» или «дефектные».
Однако нам представляется более правильной точка зрения, кото-
рая настаивает на том, что данная трансформация является обяза-
тельным условием живого бытования любого фольклорного текста.
Более того, внимательное изучение характера подобных текстовых
изменений позволяет сделать выводы об общих закономерностях
функционирования традиции в целом, особенно если исходить из
семиотического толкования традиции как некого текста.
В этом смысле весьма символична ситуация, за которой мы
наблюдали во время пасхального богослужения, проводившегося
представительницами местной православной общины в с. Потьма
Карсунского р-на Ульяновской обл. в 2005 г. (ЛА МИА 2005). По-
скольку церковь в селе не функционирует, служба проводилась
в доме одной из местных жительниц – В.В. Тихоновой, которая
владеет навыками чтения богослужебных книг и пользуется вы-
соким авторитетом у односельчан. Во время литургии женщины
использовали экземпляр Евангелия, сохранившийся от их роди-
телей, представителей старообрядческой общины (
кулугуров
) в
данном селе, которые, впрочем, давно перешли в православие,
сохранив при этом в качестве семейных реликвий богослужебные
книги и инвентарь (кресты, складни, иконы). Некоторые страницы
Евангелия сохранились лишь фрагментарно, и на них с трудом уга-
дывались отдельные куски текста, которые чтица воспроизводила
по памяти. При чтении одной из страниц между присутствующими
внезапно возникла полемика по поводу способа прочтения части
текста. В дискуссию вступили другие авторитетные члены сообще-
ства, которые настаивали на своей трактовке данного высказыва-
ния. Участники дискуссии собрались вокруг книги, разглядывая
полуистлевшую страницу, и каждый из них при этом апеллировал
фактически не к каноническому тексту, поскольку разглядеть его
было невозможно, а к своим воспоминаниям. При этом в ход шли
отсылки к авторитету их родителей, некоторых из которых были
в свое время служителями церкви либо уважаемыми членами
общины. Фактически возникла ситуация, напоминающая широко
159
Личностные аспекты трансформации традиции
практикуемую в еврейских общинах практику интерпретации кано-
нических текстов, которая связана с традицией истолковательных
текстов-
мидрашей
(
Львов
1999).
В данном случае нам кажется не столь важным какой вариант
истолкования оказался в конечном счете верным (поскольку он
отсылал к авторитету дяди-священника). Сама ситуация «исчезаю-
щего текста», который носитель традиции стремится восстановить
по известным ему фрагментам, опираясь при этом на устные или
письменные источники, на свое собственное знание или авторитет
предков, кажется нам типологически значимой. Можно сказать, что
«исчезающий текст», как некая метафора трансформирующейся
традиции, и связанная с ним коллизия «восстановления прототи-
па», может рассматриваться как некая реконструктивная модель,
распространяющаяся и на другие ситуации, в частности, на быто-
вание традиции в современных условиях. То, как «текст традиции»
считывается людьми, которые считают себя ее продолжателями,
во многом определяется не только их идентичностью, но и их лич-
ной историей, личностными характеристиками в самом широком
смысле слова. То есть, в данном случае важна не только память
как психофизиологический и культурный фактор, способствующий
сохранению и передаче традиции, но и социальная активность ин-
дивида и окружающая его социальная среда. Важно подчеркнуть, и
на этом мы еще остановимся, что сохранение значимых элементов
в традиции, их поддержание в законсервированном, «спящем» со-
стоянии нередко совершается неосознанно. Отдельные элементы
могут продолжать длительное существование, не получая при этом
истолкований, либо их интерпретация опирается на актуальные
контексты, весьма далекие от традиционных.
Хорошей иллюстрацией к этому тезису может быть описанная
нами практика использования кукол в современных интерьерах
(
Морозов
2002). Внимательное ее изучение указывает на наличие
аналогов в традиционной обрядности, связанной с символикой
выпроваживания и проводов, а также с символическими репре-
зентациями умерших родственников. Современные практики не
предполагают таких интерпретаций или ограничиваются их реду-
цированными формами. Например, куколку вешают на стену или
сажают под иконы «на память» о дочери или уехавшей внучке.
Вместе с тем существование подобных редуцированных объясни-
тельных формул оставляет возможность для реанимации и более
архаических «первоначальных» форм, если этому способствуют
определенные обстоятельства или свойства личности индивида.
Так, среди приведенных нами в упомянутой публикации примеров
упоминается случай из Каргопольского р-на Архангельской обл.
с изготовлением женщиной куклы умершего мужа, с которой она