Файл: Russkie_etnokulturnaya_identichnost.pdf

175

С.С. Крюкова

КРЕСтьяНСКОЕ ПРАвОСУДИЕ в лИцАх: 

СОцИОКУльтУРНАя АНтРОПОлОгИя 

СУДЕБНОгО ПРОцЕССА в РОССИИ втОРОй 

ПОлОвИНы XIX в.

Сегодня вопрос о «правовой культуре России», задаваемый ин-

формантам в ходе экспедиционных обследований, вызывает недо-

умение не только у населения, но и представителей администрации, 

судебных и правоохранительных органов. Мало кто соотносит право 

с  культурой:  представление  о  культуре  связано,  прежде  всего,  с 

положительным и созидательным опытом человека, категория же 

права  ассоциируется  в  обыденном  сознании,  в  первую  очередь, 

с  негативными  явлениями  –  правонарушениями  и  конфликтными 

ситуациями,  а  также  с  неудовлетворительной  работой  судебной 

системы. В исследованиях, посвященных проблемам права, также 

превалирует этот взгляд. Попытки ученых очертить контуры сво-

его предмета путем апелляции к санкции как основополагающему 

признаку права удачно прокомментировал Норбер Рулан, один из 

сторонников изучения права методами юридической антропологии: 

«Определять  право  через  наказание  означает  то  же  самое,  что 

определять здоровье через болезнь» (

Рулан Норбер

 1999: 9). 

Вместе с тем, правосудие как инструмент создания (производ-

ства) санкции, хотя и не охватывает всего объема правоотношений, 

представляет собой кульминационный момент в их развитии, некий 

маркер, которым можно выделить их ключевые узлы. Изучение же 

правосудия методами социокультурной антропологии позволяет по-

казать судебный процесс, что называется, «в лицах», когда право 

моделируется и реализуется на этом этапе не только и не столько 

путем  формальным  –  привлечением  какой-либо  законодательной 

нормы, сколько в ходе фактического исполнения участниками право-

вого поединка ситуативных, в каждом конкретном случае по-своему 

176

С.С. Крюкова

уникальных «ролей». Важнейшей задачей при этом является выявить 

социальные и культурные характеристики преступления и наказания, 

их особенности именно в крестьянской среде, а также раскрыть по 

возможности полнее образы основных фигурантов судебных дел. 

статистические данные о преступности крестьян 

и социальный портрет деревенского преступника 

Реформированная во второй половине XIX в. система правосудия 

предоставляла крестьянам право не только судиться, но и самим 

выступать в роли судей: 1) в рамках волостной и сельской общи-

ны в лице волостного старшин и сельского старосты при участии 

деревенского «мира» или без него; 2) в судах низших инстанций 

– волостных, разбиравших на местах мелкие имущественные и уго-

ловные дела, 3) в так называемых «больших», т.е. окружных судах, 

с участием присяжных, заседавших обычно в губернских центрах 

и рассматривавших тяжкие уголовные преступления. Кроме того, 

недостаточность опытных, профессиональных юристов, сложности 

в формировании российского законодательства, переживавшего в 

это время кодификацию, и в то же время наличие огромной массы 

малограмотного крестьянского населения, привыкшего либо к быв-

шему помещичьему управлению и правосудию, либо к волостным 

и сельским расправам (так назывались дореформенные суды для 

государственных  крестьян),  способствовали  сохранению  различ-

ных  форм  обычно-правовой  самоуправленческой  (самоуправной, 

самосудной) традиции. Некоторые из этих норм, обозначенные в 

законодательстве «обычаем», были легализованы в ходе Великих 

реформ:  Общее  положение  о  крестьянах,  регулировавшее  поре-

форменное  устройство  крестьянских  обществ,  «местные  обычаи» 

дозволяло применять в области имущественно-наследственных дел 

(ст. 38), опекунства (ст. 21), в сфере организации структуры суда 

и судебного процесса (ст. 93, 107), в избирательном праве (ст. 47, 

56, 77), в порядке отбывания экономических повинностей (ст. 173) 

(Реформы Александра II 1998: 38-142). Тем не менее, правосудие 

крестьян продолжало выходить за рамки официального правового 

поля,  регламентируемого  государством.  Часть  мелких  и  крупных 

конфликтов  деревенского  пространства  разрешалась  вне  закона 

предписанного, но по закону/обычаю крестьянской жизни. 

Рассматривая порядок крестьянского правосудия, как официаль-

ного, так и неофициального, невозможно обойти стороной вопрос 

о количестве и характере проступков и преступлений в деревне. 

177

Крестьянское правосудие в лицах

К сожалению, точных и полных данных об их количестве нет ни 

в  архивных  документах,  ни  в  литературе.  Соответственно,  было 

бы ошибочным рассуждать с какой либо долей вероятности о про-

центном соотношении числа дел, рассмотренных в ходе официаль-

но-правовых разбирательств и числа повседневных столкновений, 

решавшихся  крестьянами  на  месте  «по  обычаю».  Источники,  ис-

ходившие из деревенской среды в виде ответов грамотного насе-

ления на вопросы специальных программ, посвященных изучению 

юридического  быта  крестьян,  или  наблюдения  современников  и 

этнографические описания деревни, указывают на бытование той 

или иной имевшей локальный характер обычно-правовой практики 

регулирования правоотношений с помощью весьма расплывчатых 

категорий «часто» или «редко». Государственная статистика вовсе 

не учитывала специально эту категорию дел, да и в целом учет в 

области юстиции (как и само обновленное во второй половине XIX 

в. судопроизводство) находился в стадии становления, в силу чего 

данные о преступности и подсудимых отличают разнородность, не-

точность и неполнота. На этот недостаток указывал Б.Н. Миронов, 

отмечая, что «наименее точными были данные о количестве пре-

ступлений, большего доверия заслуживают данные о подсудимых» 

(

Миронов 

1999: 83). Тем не менее, попытки обработать собранный во 

второй половине XIX в. статистический материал предпринимались 

уже современниками, благодаря чему оказалось возможным выявить 

типичные для деревни правонарушения и основные характеристики 

их участников. Это позволило уже тогда сделать вывод о том, что 

сельская преступность не только количественно, но и качественно 

представляла собой «нечто отличное от преступности городской; 

это преступность – 

sui generis

» (

Трайнин

 1909: 25). 

Анализ данных об уголовных преступлениях с 1877 по 1879 г., 

касающихся подсудимых в целом (и городских, и сельских), показал 

существенную разницу показателей в зависимости от их пола и воз-

раста. Преступность мужчин оказалась почти в 10 раз выше, нежели 

преступность женщин. В общих (окружных) судах на 100 осужден-

ных обоего пола в 1879 г. пришлось 91% мужчин и 9% женщин, а 

в мировых 88% мужчин и 12% женщин. Что касается возраста, то 

наибольшая доля преступлений совершалась от 25 до 30 лет (18% 

в общих судах и 17% в мировых учреждениях) (Некоторые данные 

1884: 633). 

При исследовании семейного положения осужденных в указан-

ный период наблюдался значительный перевес состоящих в браке 

178

С.С. Крюкова

над холостыми и незамужними: в общих судах 58,7%, а в мировых 

учреждениях 57,6% всех осужденных находились в браке, тогда как 

холостых и незамужних было в том и другом случае 36%, а вдов-

ствующих около 5%. Объяснялось это более ранним вступлением 

в брак по сравнению с Западной Европой, что было особенностью 

России. В составе осужденных общими судами число преступников, 

имевших двух и более детей (31%), превышало вдвое число без-

детных (16,8%) и втрое число имевших одного ребенка (10,7%); в 

мировых учреждениях, напротив, осужденные почти исключительно 

принадлежали  к  разряду  бездетных  –  54,2%  при  0,6%,  имевших 

одного ребенка и 2,8%, имеющих двух и более детей (Некоторые 

данные 1884: 635). 

Среди осужденных общими судами крестьяне, получившие хоть 

какое-то образование, составляли самый ничтожный процент (около 

2%); 25,8% принадлежали к числу грамотных, а 72,2% неграмотных. 

Что же касается судившихся в мировых учреждениях, то в их среде 

неграмотных было еще больше, а именно 78% при 21% грамотных 

и 0,8% прошедших минимальное обучение. Процент лиц, имевших 

образование и грамотных, был значительно выше средней нормы 

в Петербургском (45%) и Московском (33,4%) судебных округах. 

Как в общих, так и в мировых судах процент крестьян-преступ-

ников был ниже, нежели процент преступников из других сословий: 

крестьяне в общем числе жителей государства составляли 82%, а 

среди осужденных общими судами только 61%, а мировыми учрежде-

ниями – 63%. Согласно дореволюционному статистическому обзору 

за 1884 г., преступность всех остальных сословий была значительнее 

(наиболее высокими показателями отличались мещане и отставные 

чины: если численность их по отношению к остальным составляла 

немногим более 6%, то среди подсудимых в общих судах мещане 

составили 12%, а в мировых судах – 14%). Сельским хозяйством 

среди преступников занималось всего 48%, а осужденных в мировых 

учреждениях только 39%. Эти данные позволяли некоторым доре-

волюционным исследователям заявлять «о благотворном влиянии 

земледельческих занятий на нравственное состояние населения» 

(Некоторые данные 1884: 636-637). 

Цифры уголовной статистики 1897-1904 г. также говорили о зна-

чительно меньшей преступности деревни по сравнению с городом. 

Иным был и сам характер деревенской преступности. А. Трайнин, 

изучивший особенности деревенской уголовной статистики, писал: 

«В общем движении преступности деревня представляет величину 

179

Крестьянское правосудие в лицах

более постоянную, и все изменения совершаются главным образом 

за счет непостоянства числа городских преступлений. Нельзя до-

пустить, чтобы условия сельской жизни обладали исключительной 

устойчивостью; напротив, исследователи русской деревни всячески 

подчеркивают периодические колебания крестьянского благополу-

чия в зависимости от неурожайных лет. Здесь, следовательно, имеют 

силу другие влияния; приходится заключить, что деревня обладает 

определенной преступной емкостью, которая в силу хронического 

расстройства хозяйства и в обычное время заполнена. В годы эко-

номических кризисов повысившаяся преступность ищет выхода во 

вне  и  местом  совершения  преступления  естественно  становится 

город» (

Трайнин

 1909: 13).

таблица 1.

 Преступность города и деревни в России: 

процентное отношение отдельных видов преступлений 

к их общему числу (

Трайнин

 1909: 23) 

Место 

совершения

Название преступлений

Кражи

Против порядка 

управления

Телесные 

повреждения

Убийство

Детоубийство

Служебные

Религиозные

Конокрадство

Самоуправство

Столицы

52,67

5,50

6,25

2,89 0,43 1,66 0,21 0,03 0,11

Города

42,35 12,97

9,28

2,92 0,53 2,89 0,63 0,42 0,32

Уезды

21,75 14,07 21,07 6,32 2,49 4,06 1,11 1,97 1,02

Самым распространенным преступлением как в городе, так и в 

деревне, была кража, однако город значительно опережал деревню 

по этому показателю (

см. таблицу 1

). Деревня же лидировала в пре-

ступлениях против порядка управления, что объяснялось «крайней 

запутанностью земельных отношений» в пореформенной общине, 

приводившей к различным формам протестных волнений крестьян. 

Кроме того, более распространенным правонарушением в деревне в 

сравнении с городом было самоуправство: в разряд таких действий 

попадали самосудные расправы крестьян (с ворами, конокрадами, 

поджигателями, колдунами и др.) Типичным для деревенской среды 

преступлением было конокрадство. Отличительной чертой деревен-