Файл: Russkie_etnokulturnaya_identichnost.pdf

185

Крестьянское правосудие в лицах

Несоблюдение  крестьянами  установленных  миром  правил  по-

ведения  имело  различные  последствия.  С  одной  стороны,  это 

могли быть официально-правовые санкции в виде общественного 

наказания  розгами,  денежного  штрафа,  тюремного  заключения, 

общественных работ, удаления из общины и выселения в другую 

местность, ссылки на каторгу и др. С другой, существовала иная 

система внесудебного воздействия на нарушителя действовавшей 

нормативной  практики  –  от  морально-нравственного  давления 

общества  до  крайне  суровых  физических  расправ.  Конокрадов  и 

поджигателей,  посягнувших  на  самое  ценное  и  совершенно  не-

обходимое в крестьянском хозяйстве имущество – лошадь и двор, 

включавший как жилые, так и хозяйственные постройки, истязали 

с особой жестокостью, нередко забивая их до смерти. Безжалостно 

относились и к колдунам, способным, по мнению крестьян, нанести 

вред  здоровью  и  благополучию  односельчан.  В  то  же  время  по-

кушение на изнасилование рассматривалось как личная обида, за 

которую достаточно было уплатить штраф (

Якушкин

 2: XXXIV). За 

убийство же человека иногда приговаривали лишь к церковному 

покаянию,  после  чего  убийцу  прощали  и  оправдывали  в  глазах 

общественности.  Допустим,  убийство  внебрачного  младенца  или 

одного из супругов, хотя и признавалось тяжким преступлением, 

осуждалось не так строго, как конокрадство, колдовство или хотя 

бы угроза поджога крестьянского двора. 

И сам образ жизни, и своеобразное отношение крестьян к тем или 

иным преступлениям, оценка ими их тяжести предопределяли и спец-

ифику вышеописанной уголовной статистики. Как отмечалось выше, 

она  характеризовалась  высоким  процентом  женщин-преступниц, 

осужденных  за  отравление  мужей  и  детоубийство.  Судебные  дела 

раскрывают мотивы совершенных преступлений и наиболее типич-

ный образ деревенской преступницы. Как правило, это доведенная 

до отчаяния крестьянка, решившаяся на убийство мужа вследствие 

невыносимых условий супружеской жизни, непрекращающихся побоев 

со стороны как мужа, так и остальных членов большой неразделенной 

семьи. Материалы расследований рисуют страшные картины крайне 

жестокого обращения с женщинами в семьях. В частности, при до-

просе подсудимой Ефросиньи Цуркиной в Курском окружном суде она 

объяснила, что муж ее Иван и дед последнего Филипп Цуркин «на-

носят ей побои палками, рогачом и плетью, что однажды, привязав 

ее к сволоку потолка косами, так что ноги ее не доставали пола, муж 

придерживал ее, чтобы она не оборвалась, а дед порол ее полчаса 

186

С.С. Крюкова

плетью, так что из спины сквозь рубашку и фуфайку текла кровь, а 

потом и муж стал ее бить и бил до тех пор, пока не оборвались у нее 

косы» (ГАКО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 785. Л. 1). 

Нередко браки устраивались родителями по сугубо хозяйствен-

ным соображениям, без учета личных симпатий молодых, что не 

способствовало в дальнейшем согласию и любви между супругами. 

Так, одна из молодых женщин подожгла сарай во дворе мужа лишь 

только потому, что «выйдя замуж с праздника Рождества Христова 

начала испытывать нужу (тоску – 

К.С.

), в голове делался шум и она 

не знала, что с собой делать, мужа перестала любить, “так меня от 

него и отворачивает”» (ГАКО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 150. Л. 4об.). Из по-

казаний мужа следовало, что «несмотря на ласки его, он не встречал 

со дня свадьбы от своей жены ласкового слова». 

Право мужа-домохозяина быть полным и бесконтрольным судьей 

жены и всех домочадцев без различия, признанное крестьянским 

сообществом  и  выражавшееся  в  народной  пословице  «муж  жене 

закон» (

Кузнецов

 1909: 49), реализовывалось в суровых физических 

расправах:  по  отдельным  сообщениям,  женщина,  которую  редко 

бил муж, считалась счастливой (АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 907. Л. 4). 

Причинами насилия могли быть ревность, непочтение родителей, 

непокорность и леность (АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1455. Л. 31). Пьянство 

зачастую сопровождало и обостряло ссору, доводило ее до траги-

ческой  кульминации.  Так,  крестьянин  с.  Скородное  Суджанского 

у. Курской губ. 12 июля 1873 г. отправился утром в шинок, т.к. «у 

него болел живот». Выпив там 4 стакана водки, он пришел домой и 

застал всю семью на току молотящими хлеб. Полежав немного, он 

захотел есть и велел жене собрать ему пообедать. По дороге домой 

жена стала укорять его и бранить за то, что он опять «налопался» 

(напился допьяна – 

К.С.

). Испугавшись, что он побьет ее, она по-

бежала  от  него,  однако  это  так  его  рассердило,  что  он  схватил 

лежавшую вблизи палку и бросил в жену. Удар пришелся в висок, 

вследствие чего она скончалась. Виновного оправдали, поскольку 

убийство было признано «без умысла по неосторожности» (ГАКО. 

Ф. 32. Оп. 1. Д. 907. Л. 77). 

Умышленное убийство доказать было сложно. Даже показания 

судебно-медицинской экспертизы, свидетельствовавшие, например, 

о наличии в желудке умершего сулемы и т.п., не могли служить бес-

спорным аргументом в пользу намеренного отравления. В одном из 

таких дел Рязанского окружного суда, выяснявшего обстоятельства 

смерти крестьянина Абрама Косырева из д. Сергеевки Сапожковского 

187

Крестьянское правосудие в лицах

у. в 1872 г., подозреваемая (жена покойного) объяснила наличие 

мышьяка в желудке тем, что якобы муж лечил больной желудок и 

принимал какое-то лекарство (ГАРО. Ф. 640. Оп. 1. Д. 3). 

Желание «уморить» свою половину, не прибегая к физическому 

насилию,  способствовало  формированию  представления  об  иных 

возможных вариантах достижения этой цели. Так, в Арзамасском 

у. Нижегородской губ. крестьяне рассказывали о следующих сред-

ствах, якобы способствовавших смерти жены: 1) «обидящая» свечка: 

обиженный ставит свечку «обидящему» за упокой на канун; 2) до 6 

недель ставить неугасимую свечу в часовне; 3) в течение 40 дней 

подавать три милостыни, «чтобы Бог прибрал»; 4) заказать чтение 

Псалтири; 5) молитва Пресвятой Богородице («трешницу заплатить 

надо»); 6) ездить «по врагам и тоску нагонять»; 7) «в монастырь 

надо подать – в годовую поминанью. В монастыре хорошо это знают 

и тем не менее получают, одобряют: погоди год. Без языка делается 

и помирает» (АРГО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 14. Л. 65). Вера крестьян в силу 

религиозных обрядовых действий способствовала трансформации 

основных  функций  атрибутов  православного  богослужения,  пре-

вращая их в инструменты «заочного» преступления. 

Мотивом побоев или убийства жены нередко служила ее измена 

и, как следствие, нежелательная беременность. Так, например, 6 

октября 1876 г. Курским окружным судом рассматривалось дело по 

обвинению крестьянина Венедикта Васильева Переверзева, побу-

дившего жестоким обращением жену к самоубийству. В ходе рас-

следования выяснилось, что после свадьбы Переверзев поступил в 

военную службу, во время которой его жена прижила двоих детей. 

По признанию соседей, он «дурно жил с женой и часто сильно бил 

ее, особенно когда бывал пьян» (ГАКО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 1160. Л. 

34). 6 и 7 июля он бил ее так сильно кулаками и ногами, что соседи 

были вынуждены вызвать старосту, который и обнаружил женщину 

с сине-красной полосой на шее. На все расспросы она отвечала, что 

муж ее не бьет, что она им довольна, что полосу на шее она на-

терла зипуном, но была очень слаба и на следующий день умерла. 

Согласно приговору, обвиняемый, хотя и был признан виновным, но 

заслуживал снисхождения и был осужден на 4 месяца заключения 

в тюрьму без всякого ограничения прав и преимуществ и предан 

церковному покаянию. Вероятно, столь мягкий приговор суда ис-

ходил из убеждения крестьян в том, что «убить прелюбодея другому 

супругу (без различия жене или мужу) вполне законно и можно» 

(АРГО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 13. Л. 44). 

188

С.С. Крюкова

Нежелательная  беременность  иногда  вынуждала  крестьянок, 

дабы не стать жертвой мужа, вернувшегося со службы или заработ-

ков, решаться на убийство новорожденных, зачатых вне брачных 

отношений.  Солдатки  или  же  забеременевшие  незамужние  кре-

стьянки старались любыми способами избавиться от нечаянного и 

нежданного потомства как во время протекания беременности, так 

и сразу же после рождения младенца. Участь незаконнорожденных 

детей была незавидной, да и репутация таких женщин оставалась 

испорченной навсегда – осуждение со стороны деревенской обще-

ственности нередко вынуждало незамужних женщин покидать род-

ные места после обнаружения неопровержимых и позорных «улик» 

греховной связи. Так, материалы дела, рассматривавшегося Рязан-

ским окружным судом 15 ноября 1867 г. показывают неоднократные 

и тщетные попытки крестьянки-солдатки Прасковьи Марковой (30 

лет) из с. Чернава Скопинского у. Рязанской губ. прервать беремен-

ность (ГАРО. Ф. 640. Оп. 1. Д. 9. Л. 3-3 об.). Из показаний подсудимой 

стало известно, что муж ее был отдан в солдаты 5 лет назад и «она 

без него в первый раз забеременела, почему желая скрыть стыд 

свой,  обратилась  к  крестьянке  того  же  села  Марфе  Пантелеевой 

за лекарством от беременности». Получив от Пантелеевой раствор 

сулемы,  она  пыталась  его  принимать,  однако,  якобы  прекратила 

это  делать  из-за  горького  вкуса  смеси.  По-видимому,  поняв  без-

успешность предпринятых мер, солдатка обратилась за помощью к 

повивальной бабке того же села Лукерье Яковлевой и рассказала ей 

о своем намерении вытравить плод лекарством, полученным ранее. 

Об этом Лукерья Яковлева заявила местному священнику и, по его 

совету, у Марковой и было взято само лекарство (раствор сулемы) и 

представлено священником в Скопинское полицейское управление, 

что и послужило началом расследования дела. 

Нередко  уголовные  дела  возникали  после  обнаружения  уже 

мертвых младенцев. Так, Рязанским окружным судом обвинялась 

«незамужняя крестьянка д. Афанасьевой Егорьевского у. Рязанской 

губ. Прасковья Устинова Антропова, 28 лет, в том, что 16 августа 

1894 г., разрешившись в первый раз от бремени незаконнорожден-

ной девочкой, волнуемая стыдом, немедленно после родов лишила 

ребенка жизни посредством удушения, зажав рот его и нос рукою, 

и бросила затем труп в реку Гуслянку» (ГАРО. Ф. 640. Оп. 28. Д. 

25. Л. 4 об.). Столь откровенное признание Прасковьи Антроповой 

повлияло на судей неожиданным образом: она была оправдана в 

убийстве младенца. Судебные разбирательства проливают свет на 

189

Крестьянское правосудие в лицах

жестокие подробности аналогичных преступлений. Из уст подсуди-

мых, как правило, звучали уверения в том, что ребенок либо родился 

уже мертвым, либо умер сразу же после родов, однако результаты 

экспертиз доказывали обратное (См.: ГАРО. Ф. 640. Оп. 32. Д. 14; 

оп. 26. Д. 45; оп. 33. Д. 12; оп. 32. Д. 15; оп. 25. Д. 30; оп. 24. Д. 

13). Тем не менее, несмотря на очевидность преступных намерений 

и действий, изучение судебных дел показало, что самым суровым 

наказанием, назначенным присяжными в аналогичных случаях, было 

заключение в тюрьму на 3 недели. Мягкость приговоров в делах о 

детоубийстве  была  обусловлена  особым  отношением  судей-при-

сяжных к такого рода делам (в большинстве своем из крестьян). 

Жизнь неразделенной семьи в одном дворе создавала благоприят-

ную почву для возникновения различных, в том числе, потенциально 

конфликтных и опасных ситуаций не только между супругами, но и 

остальными членами семейства. Драки между домашними регулярно 

пополняли графу уголовной статистики «телесные повреждения», 

одну из наиболее распространенных разновидностей деревенских 

преступлений. Сюда попадали и ссоры между родителями и деть-

ми, снохами и родителями мужа или другими его родственниками, 

между братьями. 

Совместное проживание, а также длительное отсутствие мужа 

на  военной  службе  или  заработках  создавали  предпосылки  для 

развития  такого  специфического  явления  деревенской  семейной 

жизни как снохачество. Снохачество (с точки зрения официально-

го  законодательства,  уголовное  преступление)  крестьяне,  хотя  и 

считали греховным, не относили к серьезным преступлениям, со-

провождая утверждение о наличии связи между свекром и снохой 

комментарием: «Сноху любит» (АРЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1475. Л. 34; 

д. 947. Л. 2, 6; д. 1464. Л. 35). По свидетельству из Моршанского 

у., «снохачей много, их сами снохи укрывают, потому что их жизнь 

через это улучшается, хотя она работает не меньше прочих снох, 

она одевается лучше, имеет вес в семье и пользуется благосклон-

ностью большака» (АРГО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 13. Л. 8-9). Обнаружение 

снохачества или отказ крестьянки от роли «фаворитки» приводили 

к конфликту в семейных отношениях. Как правило, предпочитали 

разбираться в подобных ситуациях внутри семьи «своим судом» или 

же на сельском сходе. По сообщению из Тамбовской губ., «сходка 

обратилась к попу с заявлением, что один мужик – снохач; его при-

говорили на 3 года на моление» (АРГО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 13. Л. 4-5). 

Однако  часть  таких  дел  все  же  попадала  в  судебные  инстанции