Файл: Russkie_etnokulturnaya_identichnost.pdf

225

Русский героический эпос в связи с самосознанием...

Да глядел он под сторону под северну, – 

Да стоят там да ледяны горы; 

Да смотрел он под сторону в полуночну, – 

Да стоит там наше да сине море,

Да и стоит-то наше там чисто поле… 

(Былины 1988: 165).

Народная  память  довольно  хорошо  сохранила  топонимию 

времен Киевской Руси. В былинах постоянно упоминаются Киев, 

соперничавший с ним Чернигов, Новгород. У исследователей не 

вызывала сомнений историчность изображения в былинах Новго-

рода Великого, большая роль заморской торговли в жизни города, 

значение власти боярства и купечества сравнительно с княжеской 

властью, новгородские братчины, отголоски ушкуйничества, стол-

кновения между жителями разных пятин на Волховском мосту.

Не всеми признавалась историчность былинного Киева, в ко-

тором  некоторые  видели  некий  мифологический  центр.  Однако 

северные сказители постоянно пели о расположенной под Киевом 

реке Почайне (Пучайне, Пучай-реке), известной по историческим 

источникам  и  сохранившейся  до  наших  дней  в  топонимических 

названиях  на  Подоле.  Также  упорно  сказители  помещали  Киев 

на Днепре, помня, что по реке можно доплыть до Царь-града и в 

Корсунь. Известны северянам киевские Золотые ворота, Печерский 

монастырь; помнят они и такую подробность: чтобы попасть в Киев 

из Чернигова, нужно переправиться через Днепр. Особенно хорошо 

помнят северные сказители роль Киева как стольного города всей 

Руси, где правит «стольно-киевский» князь Владимир. Характерно, 

что былины не называют Варшаву, а говорят о бывшей польской 

столице Кракове; не упоминают они Перекопа, Азова, с которы-

ми пришлось иметь дело Руси в ХVI – ХVII веках, однако в них 

постоянно, наряду с Киевом, Черниговым, Галичем, Новгородом, 

Муромом и Брянском, называется Царь-Град, связь с которым пре-

рвалась в ХV в. (

Марков

 1904; 

Плисецкий

 1962).

Упоминаются в былинах, хотя и не так часто, как Киев, Чернигов 

и Новгород, другие города и веси, существовавшие в рассматривае-

мую эпоху: Муром и село Карачарово, откуда родом Илья Муромец; 

Рязань, с которой связан род Добрыни Никитича; Ростов 

–

 родина 

Алеши Поповича; Смоленск и смоленские грязи; Суздаль, с кото-

рым связаны былины «Братья суздальцы» и «Суровец-суздалец»; 

Ореховец в былине о Вольге и др. Былинам, можно сказать, неиз-

вестны названия городов более позднего времени. М.М. Плисецкий, 

226

С.И. Дмитриева

просмотрев все известные сборники былин, пришел к выводу, что 

редкие упоминания в эпосе таких городов, как Астрахань, Казань, 

Саратов,  Питер  имеют  случайный  характер,  не  связанный  с  по-

вествованием былин (

Плисецкий

 1962: 192). 

 Выше говорилось, что в былинах чаще упоминаются торговые и 

прочие связи с северо-западными европейскими странами; замор-

ские гости обычно прибывают с Балтийского моря. О том, что это 

неслучайно, говорит анализ географической номенклатуры текстов 

одной из самых распространенных былин – о «Дюке Степановиче». 

Название земли и города, откуда главный герой былины прибывает 

в Киев, а также указание на его путь, пролегающий через «Корелу 

упрямую», позволили исследователям предположить, что начало 

пути нужно искать в районе Балтийского моря и прилегающих к 

нему акваторий (

Вилинбахов

 1963).

Лингвистический анализ упомянутых в былинах мест, откуда, 

согласно  сюжету,  выезжает  Дюк,  как-то  –  «Волын-город»,  «Во-

лын-земля», «Волынское море»  –  показал, что топонимы связаны 

с названием Балтийского моря, произошедшего от имени запад-

нославянского города Волина – крупного по тому времени порта, 

располагавшегося  на  побережье  Балтийского  моря  (

Вилинбахов 

1963: 107). 

В  упоминаемых  в  былинах  «Волынской  земле»  и  «Волынских 

островах» исследователи видят название островов в устье Одры; на 

одном из них располагался город Волин, который, по свидетельству 

исторических хроник, был важнейшим центром в торговле с Востоком. 

В называемой в былинах «Индии богатой», в которой находился Во-

лын-город, можно видеть ничто иное, как «Виндию», землю виндов, 

венетов, венедов. Показательно, что под именем «индов» они были 

известны римским историкам до новой эры, а также средневековым 

французским хроникам (

Вилинбахов

 1963: 108).

Сведения о балтийских славянских землях имеются еще в одной 

былине – о «Соловье Будимировиче», герой которой приплывает 

на Русь из города «Леденца», из земли «Веденецкой». Тот факт, 

что былинный герой едет через море Волынское, т.е. Балтийское 

и через город «Леденец», под которым нужно понимать эстон-

ский  город  – 

Lyndanissa

,  а  не  через  Корелу,  свидетельствует, 

что  Соловей  Будимирович,  в  отличие  от  Дюка  Степановича, 

воспользовался  иным  вариантом  Балтийско-Днепровкого  пути, 

проходившего через Эстонию. В упоминаемой в былине «Земле 

Веденецкой», как и в былине о Дюке Степановиче, речь идет о 

227

Русский героический эпос в связи с самосознанием...

земле Венедской. Как показывают исторические источники, связь 

прибалтийских племен с восточными славянами, прослеживаемая 

с древнейших времен, прекратилась в связи с упадком Волина 

в ХII в. Таким образом, былины, довольно точно фиксирующие 

пути,  по  которым  мореходы  балтийских  славян  добирались  до 

берегов Восточной Европы, могли возникнуть не позднее этого 

срока (

Вилинбахов

 1971: 229). 

В былинах сохранились еще более удивительные свидетельства 

исторических реалий Древней Руси. К примеру, подобные следы 

Б.А. Рыбаков находит в былине о Святогоре, рассказывающей о бо-

гатырях князя Олега Черниговского, отправившихся в «раздольице 

широкое воевать силу» князя Додона. В поле они повстречались с 

киевскими богатырями – Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем 

и Алешей Поповичем и вместе поехали к синему морю. «От силь-

ного зною, от жара палящего они стали в синем море купатися». 

Купаясь в море, богатыри старались «переплыть струи», которых 

оказалось пятнадцать. Выкупавшись, они поехали чистым полем и 

«завидели в поле камень велик; у того камня гроб велик стоял». 

Богатыри стали по очереди залезать в гроб, а когда очередь дошла 

до Святогора, «они наложили крышку на гроб ту белую», а снять не 

смогли. Б.А. Рыбаков считает: «Данная запись былины сохранила 

довольно точные географические подробности: прежде, чем по-

пасть к морю, богатыри проехали степи; струйное течение с четко 

отделяющимися потоками известно только в Керченском проливе. 

Очевидно, богатыри… ездили в подвластную Олегу Святославо-

вичу Черниговскому Тмутаракань, на берег Керченского пролива. 

Рядом с городом находился огромный античный акрополь, в со-

ставе которого было много склепов с великолепными мраморными 

саркофагами.  Знаменитый  Таманский  саркофаг,  находящийся  в 

Историческом музее в Москве, может быть хорошим образцом того 

“гроба нового” с “крышкой белою”, который примеривали богатыри 

на берегу моря… Крышка весом в 500 кг пригнана так плотно, что 

если ее надвинуть на саркофаг, то отделить ее без специальных 

приспособлений совершенно невозможно» (

Рыбаков 

1963: 9). Автор 

предполагает, что дружинники времен Олега Черниговского, оказав-

шись в Тамани, пошутили над товарищем, закрыв его в саркофаге, 

открыть который они не смогли сразу. «Эта фактическая основа могла 

послужить сложению былины-сатиры о незадачливых шутниках Олега 

Черниговского, и лишь впоследствии народная фантазия расцветила 

и углубила ее» (

Рыбаков 

1963: 9).

228

С.И. Дмитриева

*  *  *

Исследователи и собиратели былин, задавались вопросом, каким 

образом в былинах, доживших до ХIХ – середины ХХ в., сохранились 

реалии, а порой и мелкие подробности, столь отдаленных времен. 

А.Ф. Гильфердинг так писал об этом: «Мы не замечаем, что сохра-

нение обстановки приднепровской природы в былинах Заонежья 

есть такое же чудо народной памяти, как, например, сохранение 

образа “гнедого тура”, давно исчезнущего, или образа богатыря с 

шеломом на голове, с колчаном за спиною, в кольчуге и с “палицей 

боевою”… Знает ли он, что это такое “ковыль-трава”. Он не имеет 

о ней ни малейшего понятия. Видал ли он хоть раз на своем веку 

“раздолье чисто поле”. Нет, поле как раздолье, на котором можно 

проскакать, есть представление для него совершенно чуждое…: 

если и виднеется кое-где чистое, гладкое место, то это не раздолье 

для скакуна, это – трясина, куда не отважится ступить ни лошадь, 

ни человек. А крестьянин этого края продолжает петь про раздо-

лье чисто поле, как будто бы он жил на Украине» (

Гильфердинг 

1949-1951: 18). А.Ф. Гильфердинг объясняет подобный феномен, 

во-первых, необыкновенной хорошей, не испорченной цивилизаци-

ей памятью сказителей, а во-вторых, – их твердой убежденностью в 

том, что необходимо точно воспроизводить текст каждой исполняе-

мой былины. В том случае, если сказитель произносил какое-нибудь 

непонятное слово, в ответ на вопрос, что оно означает, сказитель, 

как правило, отвечал, что он не знает, но «так поется» или «так 

он слышал», и все слушатели довольствуются таким объяснением. 

Только благодаря такому отношению к текстам былин, по мнению 

исследователя, в былинах могла удержаться такая масса древних, 

ставших непонятными народу слов и оборотов, сохраниться черты 

другой эпохи, подробности вооружения, которого он никогда не 

видал, картины чуждой им природы. 

Возникает  вопрос,  чем  объясняется  подобная  убежденность 

сказителей  в  необходимости  точно  следовать  традиционному 

тексту. На наш взгляд, она связана с тем, что текстам былин и их 

исполнению придавалось сакральное значение. Об этом, в част-

ности, свидетельствуют тексты самих эпических произведений.

Одной из характерных черт былинных княжеских пиров было 

сопровождение застолья пением. Герои былин (Добрыня Никитич, 

Василий Буслаев, Садко) поют под аккомпанимент своих гуслей. 

Частые концовки былин, говорящие о том, что герою «поют славу», 

нередкое упоминание слов «славный», «слава» в текстах былин 

229

Русский героический эпос в связи с самосознанием...

позволили исследователям предположить, что величальные пес-

ни-славы, исполнявшиеся на пиру в честь того или иного героя, 

послужили основой или одной из основ при сложении эпических 

песен.  Д.С.  Лихачев  возводил  эпические  песни,  прославлявшие 

князя или богатырей, к языческим славам по умершим князьям, 

исполнявшимся во время тризн. С течением времени тризны как 

языческие обряды уходили в прошлое, а славы сохранялись и на-

полнялись историческим содержанием (

Лихачев

 1953: 240). Б.А. 

Рыбаков выявил в летописях «полупоэтические сказания», «хвалы» 

и «славы», которые повлияли на создание эпических песен, ис-

полнявшихся на пирах (

Рыбаков 

1963: 177). Р.С. Липец обратила 

внимание на часто употребляемый в былинах эпитет «почестный» 

применительно к княжескому пиру, что связано с исполнявшимися 

на пирах 

славами

 (

хвалами

) (

Липец

 1969: 131).

Славление (величание) свойственно не только былинам, но и 

другим  фольклорным  жанрам.  А.Фаминцин  указал  на  значение 

«слав» как организующего, повествовательного элемента не только 

в былинах, но и в колядках, новогодних подблюдных песнях, сва-

дебных величаниях и заговорах (

Фаминцин 

1889). П.В. Владимиров, 

проанализировав  с  этой  точки  зрения  упомянутые  фольклорные 

жанры, пришел к мысли, что славление (величание) в них восходит 

к языческим заклинаниям (

Владимиров

 1896). В пользу этой точки 

зрения говорит тот факт, что на Русском Севере, в районах рас-

пространения  былинной  поэзии,  народные  заговоры  назывались 

«словами» (

Дмитриева

 1986). В тех же районах были распростране-

ны величальные песни, прославлявшие участников того или иного 

торжества, исполнявшееся не только на свадебном пиру, но и на 

молодежных вечеринках и, в качестве колядных песен, во время 

зимних святок. Именно в этих местах самые привлекательные де-

вушки на выданье назывались «славутницами». 

Задаваясь вопросом, почему подмеченный собирателями факт, 

что  занятие  определенными  работами  побуждает  крестьян  петь 

эпические песни, нужно обратить внимание, что это, как правило, 

промыслы и ремесла, вынуждающие крестьян покинуть родные края. 

Биографии сказителей свидетельствуют о том, что былины они пере-

няли в молодости от отца или деда в странствиях по деревням, или 

слушая  сказителя  в  долгие  зимние  вечера  на  морских  промыслах. 

Помогая  в  работе,  будущий  сказитель  учился  не  только  ремеслу, 

но и былинам. Нередки свидетельства о том, что былины тот или 

иной  сказитель  «перенял»  от  сторонних,  или  «странных»,  людей,