ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 2564
Скачиваний: 8
111
ствами. Таким образом, некоторые из них обладают бо́льшим
суверенитетом в формировании мирового порядка.
Вопрос суверенитета включает в себя не только
юридические права и вопрос гражданства и ответственности,
но также распределение ресурсов и жизненных шансов,
поскольку они связаны с возможностями для человеческой
автономии и социального выбора. Таким образом, покуда
существует мировая система и зависимость, где теоретики
выделяют «ядро, «полупериферию» и «периферию», как
понятия, которые отражают иерархию государств и состояние
социально-экономического развития (и возникающих отсюда
ограничениях и возможностях), мы также отметим, что данное
положение может быть применено как внутри, так и между
государствами. Таким образом, в случае с ЕС существует не
только неравномерность социально-экономического развития
в различных регионах, но также и внутри регионов, и даже
внутри некоторых городов: сегодня это явление можно ясно
проследить в США (не только в случае с растущей нищетой
сельских районов), где Нью-Йорк представляет собой
микрокосм подобных моделей. Эта точка зрения является
состоятельной, если взять в расчет модели внутренней
миграции и урбанизации в странах Третьего мира, а также
в таких городах, как Лагос, Рио и Шанхай. Таким образом,
даже если мы сосредоточим наше внимание на относительно
привилегированных, богатых странах Западной Европы, мы
все еще можем говорить о «перифериализации ядра», тем
самым расширив концептуализацию, включив сюда вопросы
жизненных шансов, личной безопасности и небезопасности и
формах сознания.
Характер этих изменений указывает на противоречия
между логикой сил глобализации и политическими условиями
существования для действия этих сил. Структурная
перестройка в Латинской Америке распространила много
государственных возможностей и создала новые социальные
Стивен Гилл
Грамши и глобальная политика
112
Часть I. Контргегемония
движения и политические партии, которые со временем могут
бросить вызов неолиберальной ортодоксии, например, как это
сделал Лула в Бразилии [5]. В Восточной Европе повторное
введение неолиберальных рыночных отношений порождает
сочетание широко распространенного разочарования и
негодования, чувств, которые в определенной степени отражают
возрождение популизма, расизма, фашизма и бандитизма. Так,
в современной России идея рыночных отношений все чаще
ассоциируется с отчаянием, массивным ростом преступности
и жестокостью (в процитированном докладе, отрывок которого
приведен ниже, сказано, что в России каждые двадцать две
минуты совершается убийство). В настоящее время «Рынок»
восстанавливается в условиях общего развала законности и
порядка. Так, в одном западном финансовом журнале недавно
было отмечено, что социальные и экономические условия не
протяжении 900-дневной блокады Ленинграда в 1941 г. были
лучше, чем в переименованном городе Санкт-Петербург в марте
1992 г. [6]. Журналист рассказал о своем впечатлении, которое
он получил на рынке, прилегающем к привокзальной Площади
Мира в центре Санкт-Петербурга:
Следовало бы привлечь Хогарта, Гойю и Иеронима Босха,
чтобы изобразить этот заброшенный «рынок», где около 5000
человек совершали покупки и продажу… Обычно это слово вы-
зывает воспоминания с аккуратными киосками и размещенной
на витринах продукцией. На Площади Мира же стояло всего
лишь несколько киосков, увязших в слякоти и черной грязи. Те,
у кого было мало товаров для продажи, стояли в очередях, до-
ходящих до ста человек; люди держали карточки, банки шпрот,
банки западного сухого молока, выдававшегося для детей, ржа-
вые краны или горсти гвоздей… использованные лампочки, во-
енные награды, ношеные меховые шапки или сломанные быто-
вые приборы... торговцы ходили с плакатами «обмен валюты,
российской и иностранной». Пьяные подпирали стенки. Все и
вся выставлялось на продажу. Бартер был образом жизни, осо-
113
бенно с возникновением нового дефицита. Это звучит неверо-
ятно, но рублей не было. Банки закрывали свои двери, люди
не получали зарплату, западные бизнес организации сходили
с ума, пытаясь найти деньги, чтобы заплатить местному пер-
соналу… Я спрашивал у бизнесменов, спекулянтов, полиции,
банков, куда делись все рубли. Во всех случаях я получал один
и тот же ответ — люди пожимали плечами: «Мы не знаем. Это
наша еще одна великая русская тайна».
исторические изменения и социальный выбор
Мое краткое рассуждение относительно понятия суверени-
тета, периферии и рынка предназначено, чтобы показать, как
создание истории отличается интеллектуальным и историче-
ским осуществлением в том смысле, что теоретик сам придает
смысл сложному историческому развитию. Создание истории
включает взаимодействие между прошлым, настоящим и буду-
щим. В качестве еще одного примера приведем события, про-
изошедшие в 1991 г. в Персидском заливе:
Это самая новая глава нашего времени в исторической борь-
бе между арабским миром и Западом за контроль над нефтью.
Однако она, главным образом, отражает не просто противосто-
яние между государствами, лежащее в основе неореалистских
и либералистских теорий, но также и борьбу за принципы ор-
ганизации общества, которая началась еще в Средние Века в
эпоху крестовых походов — между западным капиталистиче-
ским светским материализмом и метафизической социальной
доктриной ислама, а также более светских пан-арабских сил,
воплотившихся в иракском режиме. В этом смысле, войны Пер-
сидского залива уходят своими корнями в социальную борьбу
и преобразования, которые возникли еще много веков назад
(Гилл, 1991b: 275).
Крестовые походы были связаны не только с религиозным
столкновением ценностей, но также и с борьбой за расширение
экономической досягаемости торгового капитализма, а также
с ростом и развитием таких городов-государств, как Венеция
Стивен Гилл
Грамши и глобальная политика
114
Часть I. Контргегемония
и с ранним зарождением капиталистических социально-
экономических сил, которые частично предопределили
конфигурацию исторического развития регионов, окружающих
Средиземноморье в XII и XIII веках.
Таким образом, исследование с этой точки зрения может
относиться к политической пользе (или злоупотреблению)
истории, политического мифа: мифы о национальном проис-
хождении и идентичности, мифы о человеческом потенциа-
ле, включающие в себя экономическое развитие и междуна-
родное сотрудничество. Этот вопрос затрагивает отношения
между гегемонистским дискурсом и принципами включения/
исключения и господства/подчинения, которые содержатся или
подразумеваются. В контексте рассмотренного ранее раздела,
возникает вопрос не только об идее государства, рыночных от-
ношениях и политическом плюрализме, но также и об образо-
вании и массовой коммуникации. Одним из способов иссле-
дования данной проблемы является метод, рассматривающий
существующие структуры (традиционно они были в какой-то
степени «национально ограниченными» и определенными), ко-
торые в настоящее время подвергаются усилению и/или транс-
формации посредством процесса социализации. К подобным
вопросам нужно подходить критически, опираясь на обширные
исторические исследования, чтобы избежать простого сопо-
ставления, например, отождествление прогресса с распростра-
нением либеральной и пост-просвещенческой экономической
рациональности (обращаясь к отчетам о развитии Всемирного
банка) и фундаментализмом «отсталости» и/или провалов «ре-
ального социализма».
В этой связи следует отметить, что политический дискурс,
относящийся к вопросу иммиграции в ЕС в начале 1990-х гг. в
условиях роста расизма, фашизма и партий нео-нацистов (Фран-
цузский национальный фронт набирает все большую силу)
предназначен для неявного и явного ограничения свободы пере-
движения в пределах рынка труда и институционализации ие-
115
рархии юридических прав. Он связан с дебатами, которые стре-
мятся определить принципы для включения и исключения из
расширяющегося социоэкономического и политического про-
странства для более интегрированного ЕС. Помимо вопиющего
расизма и гендерной дискриминации, которая имеет широкое
распространение (и может быть обнаружена в большинстве по-
литических партий Франции), существует еще более рассеян-
ный дискурс европейской идентичности. Он основывается на
таких мифологических истоках Европы, как греко-романский и
иудео-христианский миф и теология, на которых держится вся
историческая идея христианства. Данный дискурс исключает
иммигрантов из Северной Африки, Ближнего Востока и Азии,
и из тех земель Восточной Европы и Русского Православия, где
царит «инаковость» и «неевропейскость» [7]. Практическим
применением этого дискурса является создание категории «эко-
номических мигрантов», которым не нужно приспосабливаться
к «политическому убежищу» и постоянному проживанию в ЕС.
И это несмотря на то, что вопрос о миграции связан с реструк-
туризацией производства и характера глобального неравенства.
Он взаимодействует и перекрывает многие формы насилия,
связанные с межобщинным, националистским возрождением,
религиозной нетерпимостью и преследованиями.
Изменения и политическая борьба на Ближнем Востоке
и в Европе имеют общие черты в том, что они связаны
с продолжающимся распространением модернистской,
секулярной и материалистской социальной системы. Это
исторически соотносится с особенными европоцентристскими
формами религиозного и культурного империализма.
Модернистский глобализирующийся капитализм, по всей
видимости, является ключевой силой современной истории,
которая неизменно приводит к росту противоречий в
социальных силах [8].
Некоторые из приведенных выше комментариев
свидетельствуют об учении, которое определяет формирование
Стивен Гилл
Грамши и глобальная политика