ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 2335
Скачиваний: 4
она, таким образом, получила наибольшее распространение. Существуют другие способы решения данного вопроса. Например, Амстердамская школа создала нетелеологическую концепцию социализации (Vergesellschaftung), которая является центральной в ее интеллектуальных устремлениях, это понятие связано с объектом размещения всеобъемлющей истории и социальной теории, лежащей в основе анализа:
Отношения между обществом и государством, как и отношения между государствами как последовательность социальных интеракций, должны быть помещены в условия социализации как распространяющегося процесса. То, каким образом капитал (в смысле общий капитал, т.е. самоподдерживающаяся, квази-тоталитарная совокупность конкурентного накопления прибавочной стоимости) действует как агент социализации, одновременно ограничивая своей потенциал (в смысле разделения труда и универсальной культуры/нормативной структуры), необходимо уточнить и связать с другими структурами социализации естественных сообществ — семья, национальность, этническая принадлежность, наравне с правом и государством, как официальными соглашениями, устанавливающими правовые/законные средства [3].
Включенный сюда тип исследования необходимо согласовать с более широкой теоретической разработкой, например, учение, имеющее более «локальный» или «национальный» характер, связать с «глобальным». Это позволит создать новый интеллектуальный и практический синтез. Подразумевая это, в остальной части статьи я исследовал некоторые другие важные темы.
Диалектика интеграции — дезинтеграции и мировой порядок: вид сверху
Одна из тем посвящена кризису послевоенной гегемонии. Частично объяснение кризиса связано с рядом сил глобализации, которые интегрируют экономическую, политическую, социальную и культурную жизнь очень многих людей на земле, но в
то же время дезинтегрируют ранее устроенные формы социально-экономической и политической организации (эта идея отчасти соответствует историческому процессу Vergesellschaftung). Этот диалектический процесс наиболее ярко проявляется в Восточной и Центральной Европе и в бывших советских республиках, а также в так называемых странах Третьего Мира и в капиталистических странах-метрополиях. На деле он может быть исследован как часть органического «тройного кризиса» послевоенного мирового порядка, который описан ниже. Одним из индикаторов изменений является недавний рост волны мигрантов и беженцев, «глобализация» людей обусловлена перестройкой мирового производства и финансов, и в целом растущими различиями в экономике и окружающих условиях, в также войной и политическими конфликтами.
Однако некоторые неореалисты, например, Джон Миршей-мер (1990), наоборот предполагают базисную преемственность в международных отношениях. Для них состояние анархии в мировой политике сохраняется, и межгосударственное соперничество и небезопасность, которые сопровождают эту ситуацию, вновь будет заявлять о себе, несмотря на окончание Холодной войны в Европе. Нестабильность прогнозируема, поскольку надстройка Холодной войны, производящая порядок, была удалена. Другие нео-реалисты, используя более тонкие исторические аналогии (например, Лоуренс Фридман, сэр Майкл Говард), утверждают, что конец Холодной войны означает возрождение национализма и возврат к проблемам, которыми страдала европейская безопасность после окончания Столетнего мира. С этой точки зрения, изменилась именно надстройка безопасности Восток-Запад. С ее исчезновением и разрушением советской власти основополагающая (анархическая) структура международных отношений снова проявила себя, а растущее распространение глобальной силы в отсутствие устойчивого баланса сил связано с нестабильностью и конфликтами. Очевидный недавний рост межобщинного насилия, этнической
напряженности, центробежных сил в некоторых странах (в частности, в бывшем СССР и Югославии) представляют собой доказательства в пользу данной позиции.
Соответственно неореалисты рассматривают не только Большую семерку (G7), но также ООН и ЕЭС, процессы экономического и политического объединения в Западной Европе, а также возможности расширения ЕС путем включения других стран, скорее как отражение ряда межгосударственных сделок и, как следствие, лежащей в основе структуры власти между государствами, а не серии структурных изменений, которые порождают новые условия и способствуют изменению концепции интересов и идентичности, например, в общеевропейском контексте.
Тем не менее, вполне возможно, что ХХ век открыл новую эру в мировой политике, поэтому теперь следовало бы говорить о более глобально интегрированном наборе структур или, как их назвали Дэвид Ло и я, «глобальной политической экономики». Хотя эти структуры, по крайней мере, до конца 1980-х гг., являлись конфигурацией диалектической борьбы между докапиталистической, капиталистической и коммунистической общественно-экономической системой, недавние изменения в Восточной и Центральной Европе, СССР и Китае, а также в таких странах, как Вьетнам, предполагают, что капитализм снова распространяется в качестве преобладающей формы социально-экономической организации, не только среди государств, но также и внутри них путем маркетизации и коммодитизации, углубляющих социальную и географическую досягаемость. В то же время, растущее планетарное осознание экологических и природоохранных вопросов отражает сложную взаимосвязь между совокупными силами экономического развития и отсталости, взаимодействие между городом и деревней, богатыми и бедными, войной и миром в формирующемся мировом порядке. Однако иногда утверждается, что нынешний уровень интернационализации экономической деятельности ниже, чем тот,
который существовал до 1914 г. В поддержку этого утверждения может быть приведено несколько показателей. Тем не менее, сейчас мы живем в мире, который характеризуется ростом глобальной интеграции производства и финансовых структур, сложными коммуникационными сетями, стремительным развитием инноваций и распространением новых технологий, и возможным появлением объединенных форм самосознания, которые включают также и изменения в структурах безопасности и стратегических союзах. Таким образом, существующая сегодня глобальная мировая экономика подразумевает систему планетарного охвата, а не только систему независимой национальной экономики, функционирование которой координировалось, прежде всего, при помощи биржи, ценных бумаг и спекулятивных потоков капитала, т.е. «международной» политической экономики девятнадцатого века, которая существовала вплоть до 1960-х гг. — периода, который совпал с началом массового роста на европейских рынках и существенным ростом активности транснациональных компаний как в добывающей, так и в обрабатывающей промышленности.
Несмотря на появление структуры неофициальной глобальной власти, по крайней мере, на высшем уровне, существует частичное развитие глобального гражданского и политического общества, и, как следствие, слаборазвитая интернационализация политической власти. Действительно, несмотря на инсти-туционализацию глобальных экономических отношений и отношений безопасности в рамках международных организаций и союзов, главные рычаги политической власти в значительной степени продолжают оставаться территориально ограниченными границами формально суверенных государств, хотя эта ситуация начинает меняться, как будет показано дальше.
В контексте бурных событий 1989 — 1991 гг., мы, тем не менее, можем наблюдать своего рода «структурный беспорядок». Под этим я подразумеваю попытку движения на уровне правящих кругов к консолидации новой формы гегемонии в центральной
системе, которая базировалась на социальной основе, отличной от предыдущей, существовавшей с 1945 по 1970 гг.. Обсуждения 15-19 июля 1991 г. на саммите «Большой Семерки» были интересны, отчасти, из-за повестки дня (которая включала перестройку в СССР; воссоздание Организации Объединенных Наций; неудавшиеся экологические инициативы, в том числе спасение бразильских тропических лесов; а также вопросы, касающиеся торгового протекционизма и макроэкономических отношений). Форумы, подобные саммиту «Большой Семерки» (и такие его аналоги, как Мировой Экономический Форум и Трехсторонняя Комиссия), важны также потому, что их существование выдвигает на первый план передовые силы, которые могут использоваться для выработки стратегических соглашений при формировании того, что можно было бы назвать «Пирамидами привилегий» в структуре мирового порядка, который пытаются сохранить лидеры Большой Семерки. Не в последнюю очередь эти форумы определяют условия вступления в «основные» институты глобальной политической экономики. Попытки Большой Семерки прийти к объединенному согласию по поводу концепции президента Буша о «новом мировом порядке» отражают сложное взаимодействие между идеями, институтами и материальными возможностями (производством и вооруженными силами) и то, как, при определенных условиях, они могут быть объединены в согласованный план действий. Тем не менее, обсуждения, проходившие после окончания холодной войны, выявили также раскол мнений и конфликты внутри Большой Семерки (например, о том, как реагировать на просьбы Горбачева, а затем Ельцина о помощи: Франция, Германия и Италия, а также страны ЕС выступили против Канады, Японии, США и Великобритании по поводу характера и объема помощи; разногласия США и ЕС на переговорах ГАТТ). Пока, тем не менее, можно было бы оспорить, что наблюдается движение в сторону объединения и переустройства «центральной»