Файл: Геополитика номер 19.pdf

76

Геополитика XIX

пределом нашего понимания», создавая в процессе становящееся «глобальное 

сознание» (Игнатьев 1997, 11).

Обычно концептуализируемое как «эффект CNN», после развития системы 

сети круглосуточного новостного вещания медиа магнатом Тедом Тернером, фе-

номен «глобального телевидения» широко воспринимается как повлиявший на 

популярность войны в Персидском заливе, решения администрации Буша вме-

шаться в гражданскую войну в Сомали, последующее решение администрации 

Клинтона об уходе из Сомали в связи со смертью американских солдат, а также 

американским стратегическим расчетом о вмешательстве в Гаити, Боснию, Косо-

во и Восточный Тимор. Исследования эффекта CNN самими журналистами, тем 

не менее, имели тенденцию дискредитировать точку зрения, которую отобра-

жает медиа, и по которой технологии манипулируют иностранным процессом 

принятия решений (Говинг 1994; Натсиос 1996; Ньюман 1996). Стробел (1996: 

5) утверждает, что эффекта CNN, определенный как «утрата политического 

контроля», не существует; взаимоотношение между медиа и иностранными по-

литиками более тонко и ситуационально. При правильных условиях новостные 

медиа имеют мощный эффект на процесс, утверждает он, но «эти условия почти 

всегда устанавливаются самими иностранными политиками или растущим чис-

лом политических акторов на международной сцене» (1996: 5). Однако, такой 

аргумент кадров, работающих внутри геоинформационных империй, имеющий 

тенденцию отражать свое понимание себя, рассматривает медиа скорее как зна-

чительный «трубопровод» для новостей, чем как сетевой актор, определяющий 

что будет новостью, почему это новость, и как это будет представлено в качестве 

новости (Люк и О’Туатайл 1997). В стремлении опровергнуть узкие линейные 

модели влияния, такие исследования терпят неудачу в схватывании того, как со-

временные телекоммуникации подают мировую политику в скорости и представ-

лении медиа культуры. 

Способность новых медиа организаций развертывать спутниковые системы, 

которые могут ретранслировать в живом времени изображения из горячих гео-

политических точек, ускорила темп дипломатии и государственного управления 

в конце двадцатого века. Эти изображения предоставляют уникальный интеллек-

туальный ресурс для иностранных политиков и обозревающей общественности, 

позволяя им лучше визуализировать как определенный кризис проявляет себя в 

отдаленном регионе (хотя они могут дать далеко не полную картину сложности 

кризисов). Но эти изображения и информационные потоки придают кризисам 

непосредственность и близость, которая может подорвать ограниченные страте-

гии и моральную географию иностранных политиков. Некоторые постоянные те-

левизионные образы могут создать императивы обязательств и ответственности, 

особенно в отношении вопиющих нарушений прав человека в регионах, которые 

стратегически маргинальны и географически отдаленны (Ротберг и Вейс 1996). 

Герард О’Туатайл

77

Индия

Это может создать затруднительные дилеммы для иностранных политиков, так 

как они попадаются в универсальную географию моральной ответственности, 

ассоциируемую с «человеколюбием», а также гораздо более ограниченную гео-

графию «жизненных национальных интересов», основанных на стратегических 

вычислениях и обязательствах (Най 1999).

В то время как телевизионные изображения имеют способность подстрекать 

и возбуждать «глобальное сознание», «электронный интернационализм» сти-

рает пределы. Современные телекоммуникации и сетевые акторы медиа имеют 

тенденцию представлять геополитический конфликт как телевизуальные спектак-

ли, в которых фигурируют ясно закодированные протагонисты в драматическом 

конфликте на локальной сцене. Концептуализация и презентация геополитиче-

ской реальности имеет тенденцию быть в большей степени визуальной, с драмати-

ческими картинками и острыми сценами, управляя спектаклем и ставя проница-

тельные вопросы аудитории. Без хорошей визуальности — беженцев, рыночной 

резни, концентрационных лагерей, горящих зданий, волн демонстраций, войск 

на улицах — определенные события не освещаются как область соответствующе-

го и «реального». Без легко схватываемой сюжетной линии и соответствующих 

картинок, определенные спектакли представляют трудности концептуализации 

и репрезентации для масс медиа. Только кризисы со значительно захватывающим 

значением способны пробиться на экраны общественности. Принцип развлече-

ния неизбежно заражает освещение и коммуникацию, представляя геополити-

ческие конфликты как глубоко драматичные с борющимися главными героями, 

высокими ставками и потенциалом высокотехнологичных спецэффектов. Также 

существенным является заполнение геополитических конфликтов в качестве 

серьезных дилемм иностранной политики при помощи сенсационности знаме-

нитостей. Дело О.Дж. Симпсона, смерть принцессы Дианы и роман Клинтона с 

Левински представляют собой случаи безумства манипулирования через знаме-

нитостей, которые раздули из относительно банальных и незначительных собы-

тий в мировые новости. Также затеряны в вихре предвзято поданной информа-

ции такие вялотекущие геополитические кризисы, как российский финансовый 

кризис, или усугубляющаяся экологическая деградация на планете.

Сила телевизионных образов обусловливать геополитику была очевидна на 

протяжении эволюции внешней политики США по отношению к Боснии и Ко-

сово. Войны в бывшей Югославии, начавшиеся в 1991 г. угрожали таким клас-

сическим стратегическим интересам западных держав, как нефтяные ресурсы 

или баланс сил. Следовательно, США и НАТО первоначально следовали поли-

тике ограниченных обязательств, представляя кризис как «гуманитарный», а не 

«стратегический». Однако когда Босния стала символическим местом для запад-

ных держав из-за последовательных провалов Европейского Союза, ООН и затем 

НАТО решительно прекратили этнические чистки в регионе (О’Туатайл 1999). 

Геополитические условия постмодерна

78

Геополитика XIX

Постоянные телевизионные изображения и медиа сообщения о резне и геноциде 

в этом маргинальном регионе европейского континента подрывали оправдания 

расширения НАТО на континенте. Босния стала «стратегическим знаком», ме-

стоположением, которое было значимо своей центрированностью в медиа, сим-

волическому значению и относительной географической близости к «Западу». В 

конечном счете, под руководством американцев, в августе 1995 г. НАТО реши-

тельно вмешалось, проведя бомбежку боснийских сербов, и война была законче-

на подписанием Дэйтоновского мирного соглашения. 

Когда телевизионные изображения новой резни граждан в Косово были по-

казаны на весь мир в 1998 и 1999 гг., доверию к НАТО, как к институту, который 

может поддерживать мир в Европе, был опять брошен вызов. Для западных по-

литиков Косово было значительным в регионе как потенциальное «этническое 

домино», нестабильность которого угрожало впутыванием соседствующего 

населения и государств. Косово «перепрыгнуло уровень» с локального бал-

канского конфликта на уровень европейского кризиса и общемирового знака 

живучести геноцида в конце века Освенцима. Как и Босния ранее, Косово было 

«де-балканизировано», европеизировано и универсализировано в дискурсе за-

падной геополитики. Косово также стало «стратегическим знаком», этической 

пьесой в «сердце Европы» о вековой борьбе ради создания свободной, мирной 

и стабильной Европы. Косово стало сценой для войны, которая была описана 

как «гуманитарная акция», реальной войны, которая была, что более важно, 

символической войной для нового подтверждения кредита доверия к НАТО 

как выдающегося института безопасности в Европе (не упоминая о доверии к 

американскому президенту с отброшенной на него тенью). Продвигаемая теле-

визионными изображениями, эта «война» была нравственно ограниченной, 

соответствующей местам из серии «стратегических знаков», ограниченная от-

носительной безопасностью в 15,000 футов в высоту от наименее неприглядных 

изображений НАТО, запятнанных геополитической демонстрацией силы. Как и 

многие телевизуальные драмы, войны со стратегическим знаком были спроекти-

рованы, чтобы избежать реальной смерти и смерти от западных акторов.

Обоюдные взаимоотношения между геополитическими практиками и масс-

медиа поднимают множество критических вопросов о власти и значении миро-

вой политики. Как и почему определенные геополитические кризисы становятся 

глобальными медиа событиями, а другие нет? Как, например, Косово оказалось 

спроектировано как глобальный кризис с использованием организованного во-

енного ответа, а события в Судане, Восточном Тиморе или Анголе, где убийства 

были такими же кровавыми и ужасными, нет? Ответ на такой вопрос актуали-

зирует постоянную важность не только континентальной географии и геополи-

тики, но также неявные культурные географии идентичности и информирован-

ности общностей о том, как и что мейнстримовые медиа показывают (или что не 

Герард О’Туатайл

79

Индия

показывают). «Стратегические знаки» обязаны своим символическим значени-

ем центрированности медиа, которая зависит от географических и культурных 

факторов: они не являются созданиями только медиа. Хотя спроектированные 

как «не имеющие границ» и «глобальные», телевизионные изображения и сети, 

которые передают их, включены в определенные государства, культурные фор-

мирования и системы идентичностей. Они узко глобальны в лучшем случае, и во-

влечены в упражнение геополитической силы даже несмотря на самих себя.

Проблематика информационализации геополитики гораздо более значи-

тельна, чем вопрос телевидения и геополитических кризисов. Системы инфор-

мационных технологий, от военной C4I2 (команда, контроль, коммуникации и 

компьютер, разведка и способность к взаимодействию) «системы систем» до си-

стемы глобального расположения NAVSTAR и Интернета, представляют собой 

некоторые технические средства, благодаря которым США поддерживает свое 

доминантное положение в мире. Пока менеджмент и манипуляция информацией 

будут решающими в практике геополитики нового тысячелетия, значения и по-

следствия американского «информационного доминирования» не всегда будут 

легко распознаваемы (Най и Оуэнс 1996). Информационализованные системы 

команды и контроля могут открыть возможность беспрецедентной интеграции 

и координации в таких областях, как военная, но незамеченные компьютерные 

жучки и тайные вирусы могут вывести из строя эти самые киберсистемы. Сеть 

спутников орбитального наблюдения может помочь обнаружить потенциально 

угрожающий ракетный запуск, но сбой в работе такой системы, как уже проис-

ходило некоторое количество раз за последние два десятилетия, может спровоци-

ровать случайную войну. В таких случаях проблематика информационализации 

размывается в проблематику глобального общества риска.

Безопасность: глобальное общество риска  

и детерриториализованные угрозы

В современном геополитическом воображении преобладают нарративы, каса-

ющиеся баланса политических сил между соревнующимися территориальными 

государствами. Безопасность всецело концептуализирована территориальными 

понятиями, с дружественными блоками и зонами, которые должны быть защи-

щены и объединены против внешних угроз от недружественных блоков и враж-

дебных пространств. Территориальный предел и досягаемость врага должна быть 

сокращена и сдерживаема. Сегодня проблематика безопасности, стоящая перед 

государствами, бесконечно более сложна, с интеллектуалами по защите, объявля-

ющими «революцию угрозы» или «новую парадигму угрозы» как последствие 

глобализации , информационализации и научно-технического развития (Картер 

и Пери 1999; Крауз и Виллиамс 1996). Пока территориальные измерения и им-

перативы безопасности не исчезли — западный истеблишмент по безопасности 

Геополитические условия постмодерна

80

Геополитика XIX

считает, что «неконтролируемые государства», такие как Северная Корея, Ирак, 

Иран и Куба, все еще должны быть сдерживаемы — риски, такие как экономиче-

ские, государства и общества в целом, пережили глобализацию и угрозы более не 

могут быть спатиализованы в территориальных терминах. В самом деле, послед-

нее десятилетие было свидетелем поразительного увеличения детерриториали-

зованных опасностей и попыток доминирующих военных комплексов и альянсов 

безопасности действовать в понятиях глобализации риска, производимого науч-

но-техническим модерном (О’Туатайл 1998). Бывший премьер-министр Израиля 

Шимон Перес (1993) заявил, что угрозы все более и более возрастают со сторо-

ны нетерриториальных «опасностей» и не только от территориальных «вра-

гов», хотя, президент Клинтон утверждает, что часто между этими двумя явле-

ниями есть взаимосвязь. Другие аналитики по безопасности описывают условия 

«постмодернистского терроризма», где угрозы теперь исходят от группировок 

смещенного центра из транснациональных террористов более чем от имеющих 

центр и иерархически организованных государств, где угрозы ставятся не терри-

ториям и границам, а «пространству потоков»: стратегическим транспортным 

системам, жизненным экономическим центрам и критическим инфраструктурам 

(Грей 1997; Laqueur 1996). Образы террористов, создающих оружие массового 

поражения или взламывающих центральную киберспатиальную инфоструктуру 

привели некоторых интеллектуалов по безопасности к вызову волшебным обра-

зом призрака «катастрофического терроризма» (Картер и др. 1998). Многие из 

этих опасностей не новы, но их значимость и профиль, накануне неопределенно-

го двухтысячного года значительно возросла. 

Угроза детерриториализации, которая более всего беспокоит западные уч-

реждения безопасности, является увеличением информации, нуждающейся в 

знаниях и материалах для конструирования оружия массового уничтожения. 

Бетс (1998: 27) отмечает, что оружие массового уничтожения более не пред-

ставляет собой технологический признак ведения войны. Это все более оружие 

слабых, единственная надежда ущемленных групп и бедных государств ответить 

ударом против подавляющей военной силы США или других доминирующих 

держав. Пока еще значительное технологическое знание требуется для созда-

ния химического, биологического и ядерного оружия, это знание сейчас более 

распространено и доступно в наем. Сообщество национальной безопасности 

США очень озабочено «свободными ядерными бомбами» бывшего Советского 

Союза, а также «учеными по свободным оружиям», так как бывшие советские 

эксперты по оружию ищут выгодное трудоустройство за пределами бывшего 

Советского Союза (Сопко 1996). Сдерживание быстрого увеличения знаний и 

материалов, нужных для создания оружия массового поражения, является при-

оритетом западной системы альянса безопасности, но этот вызов несет огром-

ные проблемы. Исследование Центра Наук и Международных дел Гарвардского 

Герард О’Туатайл