Файл: Лекция 5 Литература эпохи Зрелого Средневековья. План Французский героический эпос. Испанский героический эпос.docx

Примером пародии на рыцарские романы может служить маленькая стихотворная повесть Пайена де Мезьер «Мул без узды», представляющая собой шуточный монтаж из эпизодов и мотивов встречающихся у Кретьена де Труа.

Описываемое приключение осложнено множеством не менее загадочных авантюр, которые автор рассказывает чрезвычайно живо и весело, явно подтру­нивая над «бретонскими небылицами». Эти симптомы разложения рыцарского романа предвещают торжество в XIII веке нового стиля, выдвигаемого городской литературой.

---

Городская (бюргерская) литература.

XIII век для большинства стран Западной Европы знаменует вершину развития средневековой культуры. Во всех областях политической, обществен­ной и умственной жизни наблюдается интенсивное движение. Основной причи­ной этого расцвета является быстрый рост производительных сил и обусловлен­ный им подъём городов-коммун.

Опираясь на города, королевская власть стремится обуздать крупных феодалов. При этом, однако, она нисколько не посягает на интересы рыцарства в целом, которое остаётся господствующим классом. Ярким выражением этих новых тенденций является огромный сдвиг в тогдашней философии и науке. Правда, та и другая продолжают ещё оставаться «служанками богословия».

Больше того, именно в XIII веке папство производит полную мобилизацию сил в целях насаждения «правоверия». Полчища доминиканцев, специализирующихся на борьбе с ересями, и францисканцев наводняют Италию, Францию, Германию, захватывая почти все университетские кафедры.

Однако схоластика, достигающая в XIII в. высокого развития, выполняет также известную прогрессивную роль, оказываясь примитивной формой рационализма Позиции рационализма ещё более укрепляются знакомством, через арабское посредство, с философией Аристотеля, которую церковь, при всём своём недове­рии к ней, оказывается всё же вынужденной включить в систему школьного обучения.

Отношения между верой и разумом изменяются: вместо прямолинейного подчинения разума вере религиозно-философская мысль стремится уже к более глубокому согласованию их между собой. Эту задачу выполняет итальянский доминиканец Фома Аквинский (1226-1274), который в своей «Сумме богосло­вия» пытался примирить всё рациональное знание, унаследованное от древних, с христианским учением.

Другие шли в этом направлении ещё дальше. Если немецкий доминиканец Альберт Великий (1193-1280), учитель Фомы Аквинского, пользовавшийся репутацией величайшего натуралиста своего времени, лишь собирал и популяризировал добытое античной наукой, то английский монах-францисканец Роджер Бэкон (1214-1294) становится на путь эмпирического естествознания. Он ищет новых путей, штудируя арабские рукописи, производит самостоятельные опыты, мечтает о создании телескопа, об изобрете­нии летательной машины.

Вслед за двумя старейшими университетами – Болонским и Парижским – в XIII в. возникает ряд других (в Салерно, Монпелье, Оксфорде и др.), где римское право и медицина как предмет обучения соперничают с богословием. Появляются первые ростки рациональной медицины, борющейся с богословским суеверием и знахарством; возникает столь необходимое для самоуправления городов и для деловых отношений целое сословие легистов, воспитанных уже не на исполненном предрассудков и произвола каноническом (церковном) праве, порождённом господствующими нормами феодального общества, а на возрождённом римском праве, которое в своих требованиях формальной справедливости и равенства перед законом служило обоснованием для зарожда­ющихся в недрах этого общества новых,

---

раннебуржуазных отношений, отлича­ясь в то же время от средневекового законодательства своим чисто светским характером и строго логической формой.

Новыми общественными отношениями определяется радикальный перево­рот в литературе, происходящий в XIII в. Наряду с всё более теряющей связь с жизнью и впадающей в абстракцию рыцарской поэзией поднимается новая, городская литература. Её поэтика, диаметрально противоположная поэтике куртуазно-рыцарской поэзии, характеризуется торжеством здравого смысла и трезвой рассудительности, склонностью к изображению обыденной жизни, нередко даже в её низменных и уродливых проявлениях, к гротескной игре красок и образов, взятых из жизни всех без исключения слоев общества, в частности – крестьянства и городских низов.

Всё то, что в рыцарской литерату­ре затушёвывается, здесь вырывается наружу с вызывающей откровенностью. В то же время городской литературе чрезвычайно свойственно стремление к дидактизму, сатире и назидательности, соответствующим деловому, критическому складу ума горожан.

Несмотря на некоторую связь городской литературы с литературой рыцарской, основу её образует народное творчество. Самые яркие сюжеты и образы, которые встречаются в городской литературе, восходят к фольклору, и наиболее острую и выразительную художественную сатиру мы находим в произведениях, имеющих народные корни. Однако народное творче­ство проступает здесь почти всегда в соединении с другими, нередко книжными или специфически городскими элементами.

Городская литература осваивает целый ряд жанров рыцарской поэзии, существенно их видоизменяя. Возникают публицистическая, сатирическая или просто шуточная лирика, уже лишённая музыкального сопровождения, краткие стихотворные рассказы бытового содержания, большие сатирические и аллегорические романы, богатая и разнообразная дидактическая литература. Новше­ством является создание художественной прозы, причём, однако, первые образцы её (историография и прозаические переложения рыцарских романов), хотя и возникли в обстановке развивающихся городов, не принадлежат к специфической городской литературе.

Соответственно изменяется и стиль. Поэты сплошь и рядом стараются копировать действительность, выписывая всё доступные их наблюдательности бытовые подробности, не избегая грубых моментов, относящихся к голой физио­логии. В противоположность изысканности и изяществу рыцарской поэзии стиль здесь максимально приближается к бытовой речи и в языке появляется множе­ство слов и выражений ремесленного, народного, даже жаргонного происхожде­ния.

---

Описанный выше общественный процесс совершился раньше и полнее всего во Франции. Соответственно этому в области городской литературы, так же как и в области литературы рыцарской, Франции принадлежит ведущая роль. Имен­но здесь возникли наиболее яркие и значительные образцы городских жанров, оказавшие немалое влияние на литературное творчество других стран, развив­шееся на сходной основе, хотя и с некоторым запозданием.

Одним из излюбленных жанров городской литературы являются во Франции фаблио – небольшие стихотворные рассказы о забавных или нелепых происшествиях из обыденной жизни, долженствующих вызывать смех. Но ха­рактер смеха в фаблио бывает различным.

Простейший вид их сводится к анекдоту или чистой юмористике, осно­ванной на «случайно» возникшей комической ситуации, игре слов и т.п. Таким фаблио чужда какая-либо социальная мысль или сатирическое содержание: они подобны шутовству раешника, единственная их цель – грубоватый, но здоровый смех, доставляющий отдых и развлечение.

Вторую группу образуют фаблио с более развитыми сюжетами, в которых смех имеет уже определённую социальную направленность. В соответствии с духом времени их мораль сводится к восхвалению качеств, более присущих горожанину, нежели рыцарю, – сметливости, расчётливости, ловкости рук и ума.

Особенно типично фаблио «Крестьянин-лекарь», послужившее источником для мольеровского «Лекаря поневоле». На грани сатиры и циничного сочувствия более хитрому находится фаблио «Кречет», разрабатывающее популярную в средние века тему женской неверно­сти.

Подлинная социальная сатира появляется в третьей группе фаблио, в которых разоблачаются определённые пороки, свойственные разным сослови­ям и кругам общества, по преимуществу городского. Главные объекты сатиры – жадность, скупость, душевная чёрствость, чревоугодие зажиточных горожан, лицемерие и порочность священников, грубость глуповатых рыцарей, проделки профессиональных мошенников и т.п.

Такое разнообразие типов фаблио объясняется сложностью породившей и воспитавшей их социальной среды. Наряду с горожанами, духовенством, крестьянством фаблио адресовались также к рыцарству, для которого они слу­жили легкой юмористической литературой. Занимательность сюжетов и комизм фаблио безотносительно к их сатирическому содержанию делали их любимым чтением лиц всех сословий и кругов общества.

---

Сатирический элемент в фаблио также имеет всегда одинаковый смысл и направленность. В центре внимания фаблио – горожане, те их типические черты, которые были порождены зарождающимися товарно-денежными отноше­ниями. Однако в оценке этих черт наблюдается двойственность. С одной сторо­ны, в ряде случаев изворотливость и ловкость изображаются как положитель­ные свойства, почти вызывающие в авторе восхищение; с другой стороны, эти же свойства, когда они служат целям стяжательства и угнетения других людей, резко обличаются и высмеиваются. Это критика с позиции широких масс город­ского населения, крестьянства, народа.

Многие сюжеты фаблио находят близкие аналогии в сказках, новеллах, назидательных рассказах других народов различных стран и эпох. В частности, ряд очень точных параллелей к ним обнаружен в буддийских «апологах» (мо­рально-назидательных рассказах). Это послужило основанием для возникшей в середине XIX в. теории «восточного» или «индийского» происхождения фаб­лио, которая господствовала в европейской науке до конца XIX в. и ещё до сих пор насчитывает многих сторонников.

Выраженная в такой общей форме, она, безусловно, неверна. Не подлежит сомнению, что в течение всего раннего средне­вековья происходило в широких масштабах блуждание сказочных и новеллистических сюжетов, беспрерывный международный обмен их, происходивший устно, нередко и письменным путём.

Учитывая культурные влияния, шедшие в XII-XIII вв. преимущественно с Востока в Западную Европу, нельзя отрицать восточного происхождения некоторых фаблио. Однако вполне доказанным это можно считать лишь в отношении очень немногих из них, и притом наиболее поздних.

Большинство же фаблио, по всей вероятности, местного французского происхождения, сюжетное сходство их с рассказами других народов, в том числе восточных, объясняется аналогичными общественно-бытовыми условиями, порождающими, без каких-либо взаимных влияний, аналогичные сюжетные схемы и сходную мораль.

Фаблио оказали значительное влияние на последующую французскую (отчасти и на другие европейские) литературу. Они дали материал для некото­рых новелл Боккаччо и других итальянских рассказчиков. Многое из сюжетов и стиля фаблио перешло в фарсы XV в., кое-что в роман Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», в комедии (фарсового типа) Мольера, в «Сказки» Лафонтена. Отголоски фаблио мы встречаем уже в XIX в. – в «Озорных рассказах» Бальза­ка и в некоторых (преимущественно крестьянских) новеллах Мопассана.

---