Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

Вместе с тем прямая коммуникация, разные аспекты и уровни ко- торой гораздо более широко исследованы в лингвистике и смежных дисциплинах, чем НК, представляет собой лишь незначительную, более того — необязательную часть общего пространства коммуни- кации.

Непрямая коммуникация охватывает целый ряд речевых явле- ний, при использовании и интерпретации которых как в повседневной речевой практике, так и во вторичных, книжных или официальных сферах общения оказываются недостаточными одни лишь правила языка. Часто использование данных явлений вообще осуществляется без непосредственной опоры на систему языковых значений и зна- чимостей. Более того, многие типичные ситуации общения допуска- ют и даже требуют от коммуникантов обращения к нестандартным (неформализованным, не принятым в данном коде) языковым сред- ствам, грамматическим конструкциям, типам предложений, какие должны были бы быть использованы для оформления данного содер- жания в данном языке, требуют выбора «неподходящих» по стилю синонимов и т. д.

Явления, которые мы включаем в обширное поле непрямой ком- муникации, с разных точек зрения привлекали внимание лингвистов, логиков, филологов и рассматривались в ряде научных дисциплин под разными наименованиями, например: имплицитность — как один из принципов передачи содержания текста; эвфемизмы / дисфемиз- мы — как стилистическое средство; косвенные речевые акты типа

Не могли бы вы открыть окно?; тропы типа Ах, Эривань, Эривань! Не город — орешек каленый! Улиц твоих большеротых Кривые люблю вавилоны (О. Мандельштам); иронические высказывания типа: —

... Вы умрете другою смертью. — Может быть, вы знаете, какой именно? — с совершенно естественной иронией осведомился Берли-

оз (М. Булгаков); разновидности знакового общения, определяемые Э. Берном как «игры», типа КОВБОЙ: Не хотите ли посмотреть конюшню? — ДЕВУШКА: Ах, я с детства обожаю конюшни! [Берн

1988: 25] и мн. др.

В традиции, идущей от Э. Бенвениста, все эти явления понимают- ся как отражение общего несемиотического начала в языке, принад- лежности языка к системам особого, «семантического» типа [Бенве-

нист 1974: 80–81, 88].

Данное свойство языка проявляется в том, что в интерпретацию знака включен человеческий фактор, делающий результирующий

смысл в конечном счете непредсказуемым. Истоки семантического начала в языке лежат в огромном количестве и разнообразии знаков, в частности, в том, что существуют знаки трех типов: иконические, ин- дексальные и символические [Peirce 1960: 161; ср. также: Кравченко

1999: 4; Кубрякова 1993: 26].

ОтражениемкатегорииНКвязыкеявляетсявсето,чтонепозволя- ет значениям, выражаемым единицами естественного языка, прибли- зиться по прямоте к значениям, выражаемым символами формализо- ванных кодов, — асимметрия, человеческий фактор, проявляющийся в организации и функционировании языковых единиц разных уров- ней, градуируемыеединицы, образующие поля, и т. д.:«Полиморфизм языка — это один из способов допущения “нестрогости” логики при “внешнем” сохранении видимости дедуктивной строгости: он позво- ляет вводить в нашу систему суждений ту “рассогласованность”, без которой она была бы неполна» [Налимов 2003: 79–80].

Для осмысления жанров как средства формализации коммуника- ции является существенным понимание явления РЖ как переход - ного между языком и речью. С одной стороны, жанры — это не коммуникация, а только ее формы [Бахтин 1996: 192]; с другой сто- роны, это форма речевая, хотя здесь уже очень много стандартного. РЖ, таким образом, не язык, но и «не совсем» речь: это переходное явление, обладающее гибридными свойствами. Жанр — это единица такого высокого уровня, когда стираются границы между речевым и языковым. Именно речевые жанры составляют буферное простран- ствомежду«отчужденной»отчеловекасистемойязыкаиеереальным использованием. Жанры привносят в речь и коммуникацию систем- ность, стандарт и семиотическое начало (по Э. Бенвенисту), способ- ствуя развитию и кристаллизации языка в «борьбе» с недостатками непрямой коммуникации, препятствующими эффективному обмену возможно более точными смыслами.

Речевые жанры, представляя собой коммуникативные аттракторы, накладывают ограничения на интерпретацию речевых высказываний, тем самым делая интерпретацию более стандартной и снижая степень неопределенности («непрямоты») коммуникации (ср.: [Богин 1997]). Одна из важнейших функций РЖ — служить опознанию адресатом интенции, на что справедливо указывает М. Ю. Федосюк: «Что же касается полного перечня содержательных признаков речевого жанра,... то он, по-видимому, и составляет ту предназначенную для рас- познавания адресатом характеристику коммуникативных намерений

говорящего, которую М. М. Бахтин называл речевым замыслом гово- рящего и которая в теории речевых актов именуется иллокутивной си- лой высказывания» [Федосюк 1997а: 107]. Ср. определение речевого жанра Ст. Гайды: это «горизонт ожидания для слушающих и модель построения для говорящих» [Гайда 1986: 24]. На данное свойство РЖ как «когнитивно-конструктивный аспект речевого жанра» указывает К. А. Долинин: «Знание жанровых канонов ... обеспечивает иденти- фикацию жанра получателем (для чего часто бывает достаточно не- большого отрезка дискурса), т. е. ориентировку в речевом событии, в котором он участвует, активизацию соответствующего сценария, хра- нящегося в долговременной памяти, и, следовательно, настройку на нужную волну, включение соответствующей установки, перцептив- ной и деятельностной, и как следствие возможность прогнозировать дальнейшие речевые действия партнера, дальнейшее развертывание дискурса и адекватно реагировать на него» [Долинин 1999: 10]. Жан- ры принимают самое активное участие в организации и интерпре- тации семантики коммуникативной ситуации: «В основе РЖ лежат устойчивые, типичные комбинации определенных значений па- раметров коммуникативной ситуации» [Долинин 1998: 38] (выделено мною — В. Д.).

Два типа коммуникативных смыслов, организуемых речевы- ми жанрами, выделяет Ф. С. Бацевич: узуальный коммуникативный смысл (умение строить типичный РЖ с присущей ему интенцией в конкретной конситуации общения и привычное восприятие именно этого смысла адресатом) и очень важный окказиональный коммуни- кативный смысл, само наличие которого свидетельствует о том, что РЖ — не просто тип, жесткая, застывшая форма организации речево- го действия, а «мягкая», гибкая категория живой коммуникации, фор- мирования дискурсов [Бацевич 2005: 118–122].

Системность в речи / коммуникации проявляется в существовании интенциональных диалогов и характере отношений инициальных ре- плик к «вынуждаемым» ответам [Баранов, Крейдлин 1992; Ширяев 2000]. Здесь мы вступаем в область диалога, тех диалогических отно- шений, о которых М. М. Бахтин писал, что они «не поддаются грам- матикализации и сохраняют свою специфическую природу, принци- пиально отличную от отношений между словами и предложениями» [Бахтин 1996: 173–174]. Отношение реплик-стимулов к «вынуждае- мым» ответам в интенциональных диалогах далеко не столь четкая система, как языковые соответствия (например, в синтаксических

типах повествования, вопроса, побуждения, отрицания значения до-

статочно жестко закреплены за стандартной формой). Многочислен- ные попытки исчислить закономерности «вынуждения» реакций вся- кий раз демонстрировали очень большую вариативность.

Как уже отмечалось в предыдущей главе, некоторые классифи- кации речевых актов являются таксономиями единиц речевого не действия, но взаимодействия, т. е. имеют дело с последовательно- стями (хотя бы на уровне последовательности «стимул—реакция»)

иобъясняют не только парадигматику, но частично и синтагматику речевых актов как структурных элементов РЖ. Большинство иссле- дований последней посвящены именно двухчленным единствам, при этом чаще всего противопоставляются интенциональные диалоги с вопросительной / побудительной исходной репликой — как имеющие наиболее жесткую и обязательную детерминированность ответной реплики — и все остальные интенциональные диалоги (прежде всего с повествовательной исходной репликой). Это не противопоставле- ние языковой системности и речевой — в обоих случаях имеют место чисто речевые, диалогические отношения, однако для первого случая характерна бóльшая определенность.

Отношения между членами интенционального диалога — это очень тонкие, трудноисчислимые, аморфные отношения. Они при- близительны и принципиально неточны — для коммуникативных смыслов, выражаемых посредством интенциональных диалогов, как

идля коммуникативных смыслов в целом, характерна очень большая вариативность.

Жанровая речевая системность складывается из собственно ре- чежанровых моментов стандартизации и формализации (присущих всем речевым жанрам) и риторических моментов формализации (при- сущих риторическим жанрам).

В риторических жанрах адресант стремится «построить вы- сказывание или их ряд с его точки зрения наиболее эффективным способом» [Сиротинина 1999: 28]). Риторические жанры, делающие коммуникативные действия более воздейственными, придают речи бóльшую организованность, системность. Так, специальное иссле- дование Г. М. Ярмаркиной показало, что в риторических просьбах больше конвенциональных речевых средств по сравнению с прось- бами нериторическими, спонтанными [Ярмаркина 2001: 43]. Автор, однако, не анализирует причину этого явления: используются ли кон- венциональные средства сознательно как более эффективные, воздей-

ственные или лишь как неизбежное следствие того, что обдумывание данных высказываний осуществлялось вне («до») конкретной ситуа- ции общения. Казалось бы, конвенциональных средств должно быть больше в нериторических жанрах, реализующихся в условиях спон- танногообщения,когданетвозможностидлявыборанаиболее эффек- тивного. Нериторические речевые средства обычно понимаются как автоматическое следование за языком, язык же подсказывает именно прямое, конвенциональное. К такому же выводу приходит Г. М. Яр- маркина [Там же: 59]. Остается нерешенным вопрос: откуда вообще

вречи (например, в просьбах) неконвенциональные высказывания? И где — в области речевых или риторических высказываний — источ- ник их? По-видимому, большое число неконвенциональных средств

внериторических жанрах есть следствие того, что наиболее есте- ственно порождаются не прямые (языковые), а неконвенциональные, затрудняющие восприятие коммуникативные средства, т. е. непрямая коммуникация.

Жанр может выступать не только средством уменьшения «непря- моты» коммуникации, но и средством ее увеличения. Естественно, уменьшению и увеличению информационной неопределенности под- вергаются разные участки коммуникации. Жанр, являясь средством индивидуации (по Г. И. Богину), определяет тип текста и тем самым снимает ряд степеней неопределенности, но жанр может требовать от коммуникантов обращения к косвенным речевым актам, эвфемиз- мам и т. д. Очень важно разграничение жанров поверхностной струк- туры высказываний (в таких высказываниях отсутствует смысловая многомерность) и косвенных речевых жанров, включающих такие

требования к организации речи, которые состоят именно в выборе не- прямой коммуникации. Правилами жанра определяется как причина обращения к непрямой коммуникации, так и ее речевое оформление, в том числе: способы взаимодействия коммуникации с контекстом и ситуацией общения (соответственно, способы кодирования и деко- дирования, включающие пошаговую интерпретацию непрямых вы- сказываний), конкретные формальные показатели, обусловленные интенциональными состояниями коммуникантов. Во всех жанрово типизированных высказываниях (это касается и высказываний, типи- зированных только со стороны жанровой системности) субъекту речи предоставляются возможности для творчества (ср. светскую беседу, тост, флирт). Важно, что понятие косвенного речевого жанра позво- ляет рассматривать жанры не только со стороны структуры и типоло-