Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

«Они (КЖ и РЖ. — В. Д.) соотносятся как событие общения (экстралингвистически и социально обусловленная форма коммуни- кативного взаимодействия) и форма его речевой (текстовой) реали- зации. Жанр коммуникативного события — это форма организации коммуникативного (речевого и неречевого) взаимодействия (дея- тельности и поведения) партнеров общения в определенных услови- ях общения. Речевой жанр — это форма структурирования речевой продукции, иными словами, — форма организации текста» [Борисо-

ва 2001: 42–44].

Обычно подчеркивается первичность жанра коммуникативного события по отношению к речевому жанру, то, что именно КЖ в ко- нечном счете определяет тип речевого поведения, задаваемый рече- вой ролью и регулируемый жанровыми предписаниями и/или взаим- ными ожиданиями партнеров по общению, допустимые и социально одобряемые нормы и правила речевого поведения, наконец, конкрет- ные стратегию и тактики речевого поведения, стандартные в данной ситуации речевые поступки коммуникантов (ср.: [Борисова 2001: 40;

Долинин 1998: 39]).

«Жанр коммуникативного события есть социальная конвенцио- нальная форма организации коммуникативной и практической дея- тельности участников общения, — пишет И. Н. Борисова. — Речевой жанр — это форма речевой реализации актов коммуникативной дея- тельности в коммуникативном событии» [Борисова 2001: 42].

Таким образом, отношение коммуникативного жанра и речево- го жанра представляется достаточно ясным. В то же время решение данной проблемы производно от позиции исследователя по вопросам общего характера — соотношение коммуникации и речи, вербальной и невербальной коммуникации, а также речи, коммуникации и языка. Решениетакихвопросоввыходитзапределытеорииречевыхжанрови лингвистики в целом — оно лежит скорее в сфере лингвофилософии.

В то же время проблему отношения речевого жанра и коммуника- тивного / речевого события мы считаем самостоятельной, хотя и близ- кой проблемой и рассматриваем отдельно (см. ниже § 2.3.4).

2.3.2. Речевой жанр и речевой акт

Бахтинская теория речевых жанров, по мнению большинства кол- локвиалистов, неотделима от созданной примерно в то же самое вре- мя английским логиком Дж. Л. Остином [Остин 1986] теории речевых актов (само бахтинское «высказывание», определяемое триединством

«тема — стиль — композиция», нередко просто отождествляется с «речевым актом» Дж. Остина).

Генетическая близость теории речевых жанров и теории речевых актов неоднократно отмечалась в литературе [Вежбицка 1997: 108; Кожина 1999а; Москвин 2005; Федосюк 1997a: 105–108; Шмелева

1997: 92; Dönninghaus 2001: 74–77].

А. Вежбицкая, в 1983 г. сравнивая положения теории речевых актов, тогда очень популярной и авторитетной в лингвистике речи, и бахтинской теории речевых жанров, почти не известной широкой лингвистической аудитории, подвергает первую жесткой критике за то, что, декларативно ставя целью анализировать именно реальные единицы речевого общения, ТРА в действительности недостаточно освободилась от присущих предшествующей научной парадигме в лингвистике ограничений и в осмыслении речи не вышла за пределы предложения:

«Исследователю, просматривающему списки “речевых актов”, обсуждаемых в лингвистической литературе, трудно не вынести впечатления, что “речевой акт” является понятием не только никогда

инигде не определенным, но и не поддающимся определению, что это, по сути, гетерогенное понятие, мнимый продукт высвобождения прагматикиизжесткихрамок“мертвого”грамматическогоописания,

апо сути, пересечение чисто грамматического понятия — “предло- жения” — с нерешительно и непоследовательно популяризируемым понятием вербальной интеракции людей — носителей языка. Какие же «речевые акты» обычно привлекают внимание исследователей? Прежде всего вопросы (литература, касающаяся вопросов, пожалуй, больше, чем литература, касающаяся всех других “речевых актов” вместе взятых); затем последовательно приказы, просьбы, обещания, предостережения и угрозы, приветствия и прощания, поздравления

исоболезнования, благодарности и извинения. Т. е. прежде всего вы- сказывания очень короткие, в большинстве случаев однофразовые. Поэтому говорят: речевой акт — единица совершенно другого по- рядка, чем морфемы, слова или предложения; в действительности же понимают по-прежнему: предложение. Языковед чувствует, что, пока он опирается на предложение — даже если он смотрит на это предложение с новой, неграмматической точки зрения, — до тех пор у него под ногами твердая почва. Многофразовое высказывание — это, как ему представляется, зыбкая почва, подобная теории литера- туры и другим подозрительным областям «не-точного» знания.

Но с функциональной точки зрения «речевые акты» — это, конеч- но, не только короткие, однофразовые формы — такие, как вопросы,

приказы или ритуальные формы вежливости, — но и также формы средние, бóльшие и совсем больш е — такие, как манифест, заяв- ление, проповедь, выступление, беседа, дискуссия, ссора, а также трактат, биография, хроника, мемуары и т. д. По сути, здесь вообще не может быть речи о длине, измеряемой в таких единицах грамма- тической структуры, как предложение» [Вежбицка 1997: 100].

Таким образом, в теории речевых актов наметился тупик. Для выхода из тупика, по мнению А. Вежбицкой, следует начать именно с перенесения акцента с понятия «речевой акт» на бахтинское поня- тие «речевой жанр»:

«Речь здесь отнюдь не о замене терминологии. И речь также со- всем не о противопоставлении чего-то статичного чему-то динамич- ному. “Речевой жанр”, как его понимает Бахтин, является действием, а не продуктом (точнее говоря, он является кодифицированной фор- мой действия). Слово “жанр” все же лучше, меньше вводит в заблуж- дение, чем слово “акт”, потому что “акт” вызывает представление о высказывании коротком, одноразовом (а следовательно, вообще го- воря, однофразовом). В результате исследование речевых действий человека часто превращается (чтобы не сказать “вырождается”) в исследование типов предложений — в особенности тех типов предложений, которые специализировались как орудия определен- ных жанров. “Дело в том, что существуют типы предложений, ко- торые обычно функционируют как целые высказывания определен- ных жанровых типов. Таковы вопросительные, восклицательные и побудительные предложения”. [Бахтин 1996: 194]. ... Понятие ре- чевых жанров, сформулированное и развитое в многочисленных ра- ботах Бахтина, представляется мне чрезвычайно плодотворным как для литературоведческих, так и для лингвистических исследований (а также для исследований культуры вообще). Особенно важен, в моем понимании, упор, который Бахтин делает, с одной стороны, на разнородность речевых жанров, а с другой — на необходимость еди- ной методологии их исследования» [Вежбицка 1997: 101].

Следуетотметить,чтонекоторыежанроведы,напримерМ.Ю.Фе- досюк, определяют эти отношения как полное тождество: «Что же касается полного перечня содержательных признаков речевого жанра, входящих в анкету Т. В. Шмелевой, то он, по-видимому, и составля- ет ту предназначенную для распознавания адресатом характеристи- ку коммуникативных намерений говорящего, которую М. М. Бахтин называл речевым замыслом говорящего и которая в теории речевых

актов именуется иллокутивной силой высказывания» [Федосюк 1997a: 107]. Приходя к такому, несколько неожиданному решению, исследователь далее разграничивает данные теории в основном по внешним — экстралингвистическим и экстратеоретическим призна- кам. Автор признает, что «существенное достоинство теории речевых актов состоит в детальной разработанности ее терминологии, чем, к сожалению, не может похвастаться теория речевых жанров» [Там же: 105]. Однако в конечном счете М. Ю. Федосюк отдает предпочтение бахтинской теории речевых жанров — правда, по таким же экстра- лингвистическим признакам:

«Говоря о тех преимуществах, которые имеются, по нашему мне- нию, у бахтинской теории речевых жанров, следует прежде всего от- метить ее бóльшую филологичность: она вписывает объект исследо- вания в контекст уже известного филологам явления — литературных жанров,которыеМ.М.Бахтин,какизвестно,квалифицировалкаквто- ричные,илисложные,жанры.ПриэтомтеорияМ.М.Бахтина концен- трирует свое внимание на типах текстов, а не действий, как это делает теория речевых актов, которая обращается к рассмотрению и таких не получающих языкового отражения факторов, как искренность или не- искренность говорящего» [Федосюк 1997a: 105].

Всовременной теории речевых жанров не решен до конца вопрос

отом, может ли отдельный РА быть основой РЖ. На это указывает В. П. Москвин, который полагает, что РА (предложение, фраза) может являться:

1) единицей зависимой как звено: а) монологического текста;

б) иллокутивной пары в диалоге — к примеру, ответ на вопрос в разговоре, равно как и любая другая реплика диалога;

2) единицей самостоятельной, независимой и самодостаточной (как, например, РА, лежащие в основе пословицы, поговорки, скоро-

говорки, моностиха и т. д.) [Москвин 2005: 67–68; 2006: 108–109].

Рассмотрев эти возможные типы и роли РА в целом тексте / жан- ре, В. П. Москвин приходит к выводу, что «речевой основой жанра являются только те речевые единицы, которые могут функциониро- вать независимо от других, а именно:

1)текст (понимаемый как неоднофразовое единство);

2)самостоятельный РА (соответственно, в состав первичных РЖ должны войти только те РА, которые способны к самостоятельному существованию)» [Москвин 2005: 69; 2006: 109].

Представляется, что наиболее четко сформулировала важнейшие, сущностные различия речевого акта и речевого жанра (соответствен- но, предмета и задач теории речевых актов и теории речевых жанров) М. Н. Кожина в своих известных статьях «Речевой жанр и речевой акт (некоторые аспекты проблемы)», «Речеведческий аспект теории языка» [1998, 1999].

Указывая, как и другие названные выше исследователи, на зна- чительную генетическую близость данных теорий (общими в ТРА и ТРЖ являются исходные позиции и определение изучаемой единицы как речевой, как единицы речевого общения; общим у них является

идинамический аспект: РА и РЖ как единицы процесса языкового общения и речевой деятельности, как звенья (элементы) в динами- ке речи, в процессе построения текста, дискурса; слово как действие

идеятельность общения; отсюда общим у них является и принцип изучения этой единицы — непременно в контексте экстралингвисти- ческих факторов [Кожина 1999a: 54]), исследовательница подчерки- вает, что важнейшие различия лежат не в количественных, а в значи- мых качественных плоскостях — теоретических, методологических, идеологических, начиная с общих мировоззренческих установок соз- дателей теорий: «Имеющиеся различия между этими понятиями обу- словлены своеобразием национальных (или региональных) научномировоззренческих интересов и устремлений ученых, выдвинувших, с одной стороны, РА и разработавших ТРА (имеем в виду прежде все- го основателей теории — Дж. Л. Остина и Дж. Р. Серля), с другой — концепцию М. М. Бахтина о РЖ» [Там же: 52].

«По-видимому, если отвлечься от семантико-прагматического аспекта и предположить возможность рассмотрения РЖ и РА с уче- том других аспектов, то с чисто количественной стороны — объе- ма (размера) единиц — РА и РЖ все же удобнее рассматривать как разные явления. Речевой акт — это (действие) отдельная реплика в диалоге, наделенная определенной иллокутивной силой и вызываю- щая, предполагающая определенный перлокутивный эффект. Это может быть и диалог — в смысле единства двух реплик собеседни- ков (адресата и адресанта). Иначе говоря, это элементарная единица речи (одна из элементарных, если учесть высказывание). ... Речевой же жанр — особенно если учесть вторичные РЖ — это более раз- вернутое и сложное речевое построение, состоящее из нескольких речевых актов. Вторичные же РЖ могут быть представлены как мно- жество (цепь) речевых актов с видоизменяющимися конкретными целями» [Кожина 1999а: 58–59].