Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

посвященной коммуникативно-прагматическому изучению англий- ской диалогической речи. Исследовательница устанавливает, что прагматическая валентность определяется в первую очередь илло- кутивным типом реплики-стимула и может быть сильной (директив,

вопрос, комиссив, экспрессив, констатив) и слабой (декламация и вокатив). В 90-е г. коммуникативно-прагматические аспекты связно- сти ДЕ продолжают активно изучаться в ряде школ по лингвистике текста, в частности в Перми, в рамках общего изучения синтаксиче- ской деривации под руководством Л. Н. Мурзина.

В целом представляется вполне закономерным, что наиболее зна- чительные перемены как в количественном, так и в качественном от- ношении к этому времени происходят в прагматике и теории речевых актов (см. в следующей главе о генетической близости понятий «ре- чевой акт» и «речевой жанр»). Именно данная предметная область в результате в наибольшей степени сближается с рядом важных поло- жений жанроведения.

По мнению А. Вежбицкой, популярность теории речевых актов (например, по сравнению с идеей языковых игр Л. Виттгенштейна) связана с аксиоматичным признанием существования какого-то, воз- можно, конечного набора речевых актов — «маленьких и разнообраз- ных единиц, близких традиционным объектам языкознания» [Веж- бицка 1997 (1983): 102]. Выбор структурных элементов РЖ из этого набора соотносим со «стилем РЖ» Бахтина.

Существует довольно много классификаций РА, построенных на различных основаниях. Наиболее распространенным является иллокутивно-перформативный критерий, впервые примененный в ставших классическими типологиях Дж. Л. Остина [Остин 1986], Дж. Серля и Д. Вандервекена [Серль, Вандервекен 1986: 180]; см. так- же [Почепцов 1981; Апресян 1986: 208–233] и др.

К классификациям, основанным на других критериях, относят- ся, например, таксономии Дж. Лича, Т. Баллмера и В. Бренненштуль, Д. Г. Богушевича, У. Стайлза.

У. Стайлз разрабатывает 8-классную таксономию, основанную на трех принципах: источнике опыта (отражает ли высказывание идеи, сведения, чувства и поведение говорящего или адресата), структуре референции (описывается ли говорящим опыт со своей точки зре- ния или с точки зрения, которую он разделяет с адресатом), фокусе (знание или незнание говорящим опыта или структуры референции адресата) [Stiles 1981].

Т. Баллмер и В. Бренненштуль строят таксономию по многосту- пенчатому иерархическому принципу. Выделяются шесть общих «моделей»: волюнтативная (воздействие на другого), языковой борь- бы, дискурсная (внешняя организация разговора, типы разговора), текстовая (производство, получение, манипулирование текстами) и

др. [Ballmer, Brennenstull 1981: 131].

Данные модели, учитывающие адресата высказываний, имеют дело с последовательностями (хотя бы на уровне последовательности «стимул—реакция»)иобъясняютнетолькопарадигматику,ночастич- но и синтагматику РА как структурных элементов РЖ. Абсолютное большинство исследований последней посвящено именно двухчлен- ным единствам, и прежде всего вопросо-ответным [Чахоян 1979: 67;

Гак 1982: 75; Бырдина 1985; Орлова 1968].

Основатель «теории сложных речевых актов» В. И. Карабан, анализируя возможные отношения между иллокутивными целями (включенность: РА1 → РА2, тождество: РА1 = РА2 — и отношение спо- собствования: РА1 → Æ → РА2, по Л. Ельмслеву), выводит три типа сложных (двухчленных) речевых актов: 1) комплексный акт с отноше- нием субординации между компонентными простыми актами; 2) ком- позитный акт с отношением координации между компонентами; 3) составной акт, в котором компонентные акты связаны отношением специфического способствования [Карабан 1989: 13–14].

Поскольку ДЕ «стимул—реакция», как уже было сказано, с не- избежностью вырывается из структуры целого диалога и отражает лишь одну локальную и однонаправленную связь между двумя ли- нейно последовательными репликами, на рубеже 70–80-х г. ведутся активные поиски другой единицы диалога, более содержательной и соответствующей сути диалога. Поиски эти идут в нескольких на- правлениях.

Часть лингвистов отмечают соотносительность ДЕ со сверхфразо- вым единством в монологической речи [Москальская 1981; Киселева 1978; Ковалева 1980; Серкова 1978; Бурвикова 1981; Борботько 1981]. Сюда же можно отнести работы Н. Д. Тамарченко, предлагающего ис- следовать отпечатки диалогичности (внешняя адресованность, семан- тическая двойственность) о т д е л ь н ы х реплик, входящих в диалог [Тамарченко 1982: 40]. Эти исследователи изучают диалогические тексты в категориях последовательности, главы (абзаца), ключевого слова. Однако большинство исследователей исходят прежде всего из диалогической сущности разговорного текста.

28Глава I. Лингвистика ХХ в.: от текста к жанру...

Вначале 1990-х г. А. Н. Баранов и Г. Е. Крейдлин публикуют в «Вопросах языкознания» свой ставший с тех пор широко извест- ным цикл статей об иллокутивном вынуждении в диалогических единствах. Исследователи вводят термин «минимальная диалоги- ческая единица» (МДЕ): «МДЕ, или минимальный диалог, — это

последовательность реплик двух участников диалога — адресанта и адресата, — характеризующаяся следующими особенностями: (i) все реплики в ней связаны единой темой; (ii) она начинается с абсолют- но независимого и кончается абсолютно зависимым речевым актом; (iii) в пределах этой последовательности все отношения иллокутив- ного вынуждения и самовынуждения выполнены; (iv) внутри данной последовательности не существует отличной от нее подпоследова- тельности, которая удовлетворяла бы условиям (i) — (iii) [Баранов, Крейдлин 1992: 82–84]. РА является независимым, когда его произво- дит человек согласно своим интенциям; РА зависим, когда его появле- ние в ы н у ж д а е т предшествующий РА. С а м о в ы н у ж д е н и е имеет место, когда первая реплика первого автора вынуждает вторую того же автора (например, реплики Встать! Суд идет! связаны само-

вынуждением, а в ДЕ (1) — Знаешь что? (2) — Что? (3) — Федор вчера вернулся (4) — Ну да?! отношения между репликами значитель- но сложнее: здесь есть вынуждение между (1) и (2), (2) и (3), (3) и (4) и самовынуждение между (1) и (3).

Изучением закономерностей вынуждения появления РА (предыдущим(и) РА, собственной прагматической валентностью, контек- стом ситуации, а также социальными и психологическими мотивами каждого из коммуникантов) занимались многие исследователи неза- висимо от Бахтина — например, Н. И. Жинкин (уровни разверты- вания текста) [Жинкин 1982], Т. А. ван Дейк (понятие текстового структуратора) [Дейк ван, Кинч 1988].

В. Г. Гак, разработавший учение о «номинационной цепочке» [Гак 1972], Н. И. Серкова [Серкова 1978], И. Э. Давкова [Давкова 1994] и исследователи семантической когерентности текста (в том числе разговорного) из бывшей ГДР [Harweg 1968; Steinitz 1968; Isenberg 1968; Viehweger 1976; Heinemann 1982] опираются на поня-

тия «основной предмет речи», «семантическое сходство» (часто — тождество) и «отражение» высказываний в тексте, «тематическая петля», «подтема». Т. В. Матвеева предлагает заменить термин «но-

минационная цепочка» В. Г. Гака термином «цепочка хода мысли»

[Матвеева 1990: 22] и добавляет к «линейным» текстовым категори-

ям (к которым относятся цепочки) «полевые» и «объемные» [Мат-

веева 1990: 16–20].

Существуетобширнаялитератураотемо-рематическомразвитии диалога, опирающаяся на идеи В. Матезиуса. О. Йокояма предлагает описывать развитие последовательности высказываний при помощи шкалы импозиции, т. е. навязывания собеседнику неадекватной темы разговора [Йокояма 1992: 95–98]. Исследовательница использует по-

нятие коммуникативного динамизма Я. Фирбаса — способность данного элемента способствовать развитию дискурса, то, что «толка- ет» его вперед [Firbas 1971: 135–136]. Чем более контекстуально неза- висим элемент, тем выше его степень коммуникативного динамизма.

Развивая оригинальную концепцию Ф. Данеша [Daneš 1970], из- учением тематических прогрессий занимаются Л. Н. Мурзин [Мур- зин, Штерн 1994: 31], М. Л. Макаров [Макаров 1990: 44], Н. И. Те- плицкая [Теплицкая 1984] и др.Так,выделяются кустовыепрогрессии Т1 → Р1; Т1 → Р2; Т1 → Р3... типа: Дом был новый. Он стоял на косого-

ре — и цепочечные прогрессии Т1 → (Р1 = Т2) → (Р2 = Т3) → Р3... типа:

Дом был новый. Новизна его бросалась в глаза.

Осмысление речевой системности, отличной от языковой, успеш- но осуществлялось в Саратовской лингвистической школе в конце 1990-х г. в исследованиях по психологическим, социологическим, текстовым особенностям РРР [Вопросы стилистики 1998, 1999], и прежде всего в исследованиях по синтаксису речи. В выполненных под руководством О. Б. Сиротининой диссертациях: докторской Т. Н. Колокольцевой [2001] и кандидатской Е. Ю. Викторовой [1999] выявляются текстообразующие потенции коммуникативов — вер- бальных реакций собеседников на реплику, не содержащих предика-

тивности (О! Слушай/ какие у тебя цветы-то// у! Это откуда у тебя цветы такие? ... — Прям весенние — Ой!//).

Концептуально ближе к идее РЖ (фрейма) «вертикальные» тек-

стопорождающие модели [Одинцов 1980; Ballmer, Brennenstuhl 1981;

Дейк ван 1989; Макаров 1990], обеспечивающие цельность текста. Коммуникант вначале выбирает определенный РЖ, в рамках которо- го он собирается вести коммуникацию. Избранный РЖ предостав- ляет в распоряжение коммуниканта корпус «своих» РА и некоторые предписания относительно их последовательности. Таким образом, коммуникант отбирает средства не просто из континуума коммуни- кативных актов, но из хранящихся в виде особых параметров фрейммодели РЖ наборов (классов) средств, объединенных общностью