Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

ющее представление о коммуникативных образцах, опирающееся на традиции народной культуры, накладываются нормы заимствованно- го жанра светской беседы (small talk). Думается, что заимствование именно этого жанра не случайно, поскольку стоящие за ним нормы и ценности идеально соответствовали требованиям, предъявляемым к использованию социально символического общения такого рода: ком- муникативный идеал СБ — уважение к собеседнику, признание его высокого социального статуса, праздничность (неповседневность), изощренность (естественно, первоначально СБ велась только пофранцузски).

По свидетельству русского историка В. О. Ключевского, соб- ственно «свет» в России появляется как отдаленный продукт реформ Петра I не ранее 2-й половины XVIII в., в эпоху Екатерины II. Прояв- лениями «великосветской общительности» были салоны, званые ве- чера, обеды и ужины, утренние приемы на квартирах у дам в неглиже, балы, обязательный ритуал визитов и ответных визитов [Ключевский 1989: 152]. Это время отмечено появлением и утверждением новой русской аристократии, сменившей боярство. Коррелятами данного процесса становления нового российского дворянства были возник- новение — впервые в истории России — относительно автономной сферы частной жизни, формирование личной морали с такими небы- валыми прежде этическими категориями, как личная честь и досто- инство (в это время принимается дуэльный кодекс), приличия, вкус и здравый смысл [Там же].

Лексикографическиеисточникиразноговремени,начинаясXIXв., отражают историческое развитие семантики слов свет и светский в русском языке. Так, в словаре В. И. Даля «светский» имеет значение ‘ко свету, к миру относящийся, земной, мирской, суетный’, будучи противопоставлен «духовному, нравственному, божескому». «Свет- ский человек», в понимании В. И. Даля, — ‘посетитель общества, сборищ, увеселений; ловкий приемами, сведущий в гостиных обыча- ях’; В. И. Даль приводит также характерные для его эпохи выражения «светские утехи — шумныя, чувственныя», «чада света сего — дети суеты, соблазна».

Ю. М. Лотман в книге «Беседы о русской культуре: быт и тра- диции русского дворянства» постоянно подчеркивает тесную связь русской светскости XVIII–XIX вв. с традициями французской куль- туры (утонченность, куртуазность, сам язык светских бесед, светские развлечения). В дореволюционной России светская жизнь (светское

общение) была нормой для дворянина, «формой социальной органи- зации ... и в этом смысле получала ценность общественного дела. Характерен ответ Екатерины Второй на вопрос Фонвизина: «Отчего у нас не стыдно не делать ничего?» — «... в обществе жить не есть не делать ничего»» [Лотман 1994: 91].

Одним из главных проявлений светскости в дворянской среде XVIII–XIX вв. было владение нормами светского общения. Соз- давались условия для развития светской беседы, т. е. те типические ситуации, в которых была возможность ее появления, например на балу во время мазурки.

Однако нормы светского общения и светский этикет в целом были чужды российскому духу, не приемлющему нормативности и ограни- ченности. Это стало причиной поиска новых форм как вербального, так и невербального поведения.

Одной из таких форм был английский дендизм, ставший в начале XIX в. своего рода протестом против светских приличий, восприни- мавшихся как фальшь и пошлость: «Он дендизм был ориентирован на экстравагантность поведения, оскорбляющего светское общество, и на романтический культ индивидуализма» [Там же: 124]. Противо- поставляя бунтарство, цинизм, оригинальность светской изнежен- ности и пошлости, дендизм, однако, не выходил за рамки «светских приличий»; часто он выглядел как светскость, вывернутая наизнан- ку («наглость, прикрытая издевательской вежливостью»). Поэтому английский дендизм еще менее прижился на российской почве, чем французская светскость.

Настоящим антагонистом светского общества в XIX в. в Рос- си стало, по мнению Ю. М. Лотмана, общество декабристов, кото- рое оказало сильное воздействие на целое поколение русских людей отчасти потому, что их идеи и ценности соответствовали русскому духу и русской ментальности. Кроме известной пропаганды своих политических идей, заслуга декабристов состояла также в том, что они культивировали такие несветские ценности общения, как серьез- ность, искренность, прямота, свобода самовыражения, душевный пыл: «Подчеркнутая несветскость и “бестактность” речевого поведе- ния определилась в близких к декабристам кругах как “спартанское” или “римское” поведение. Оно противопоставлялось отрицательно оцениваемому “французскому”. Темы, которые в светской беседе были запретными или вводились эвфемистически, ... становились предметом прямого обсуждения» [Там же: 335]. В этом отношении

довольно трудно согласиться с И. А. Иванчук, считающей «светом» XIX в. пушкинский круг и разновидностью светской беседы — дру- жеское общение членов общества «Арзамас», «Зеленая лампа» и т. д. [Иванчук 2005: 206].

Врезультате рассмотренной жанровой интерференции в гармо- ническом фатическом общении одних и тех же людей вполне есте- ственно чередуются элементы РпД и СБ, при этом собеседники легко переходят не только от жанра к жанру (это естественнейший комму- никативный процесс, по М. М. Бахтину), но и, по сути, от одной си- стемы ценностей к другой.

ВXIX в. могли сознательно использовать сочетание двух стилей. Например, у представителей высшего света было своеобразным ши- ком так подобрать гостей для по-настоящему изысканной компании, чтобы смешивались черты светского и дружеского общения:

СтепанАркадьичлюбилпообедать,ноещеболеелюбилдатьобед, небольшой, но утонченный и по еде, и питью, и по выбору гостей. Программанынешнегообедаемуоченьпонравилась:будутокунижи- вые, спаржа и la pièce de résistance (‘главное блюдо’) — чудесный, но простой ростбиф и сообразные вины: это из еды и питья. А из гостей будут Кити и Левин, и, чтобы незаметно это было, будет еще кузина

иЩербацкий молодой, и la pièce de résistance из гостей — Козны- шев Сергей и Алексей Александрович. Сергей Иванович — москвич

ифилософ, Алексей Александрович — петербуржец и практик; да позовет еще известного чудака энтузиаста Песцова, либерала, гово- руна, музыканта, историка и милейшего пятидесятилетнего юношу, который будет соус или гарнир к Кознышеву и Каренину. Он будет раззадоривать и стравливать их (Л. Н. Толстой. «Анна Каренина»).

Интересно, что авторы названных выше исследований по СБ от- носят к наиболее характерным ошибкам в СБ жанровую подмену, и прежде всего подмену светской беседы дружеской беседой. При этом

кошибкам относят «отклонения» как в сторону фамильярности и гру- бости, так и в сторону излишней дружелюбности, интимности, до- верительности (ср.: [Милёхина 2001]). В целом жанровая подмена понимается как неразличение вторичного (опосредованного, обрабо- танного) жанра (СБ) и первичного (непосредственного) жанра (ДБ). Безусловно, необходимо различать СБ и ДБ как вторичный и первич- ный РЖ, но нельзя забывать, что СБ как вторичный жанр восходит не

кДБ, а к беседе на общие темы, таким разновидностям small talk, как

болтовня / сплетничанье.

Нам думается, что ошибки подмены часто закономерны и кроют- ся в нескольких основных причинах. Дело в том, что для большинства россиян именно ДБ является точкой отсчета, по отношению к которой определяются свойства СБ. Характерно, что Т. А. Милехина, выступая (конечно, во многом справедливо) против подмены светской беседы дружеской беседой, также имеет ДБ точкой отсчета: «Хорошо осво- енное нами, естественное для современных носителей русского языка дружеское общение здесь не может быть реализовано. ... Наше языко- вое сознание ... четко увязывает неофициальность с иными языковы- ми кодами, допускающими широкое распространение языковой игры, просторечные, жаргонные, книжные инкрустации, аллюзивные вкра- пления историко-литературного плана» [Там же: 140–141].

Сказанное объясняет очень значительную личностную обуслов- ленность жанра СБ, которая сохраняется до наших дней.

Языковые личности в целом делятся на тех, кто в зоне фатическо- го общения тяготеет к жанру дружеской беседы, и тех, кто склоняется к болтовне / сплетне (см.: [Седов 1998: 19]). Вспомним склонность Адуева-младшего (И. Гончаров. «Обыкновенная история») к «искрен- ним излияниям» (т. е. ДБ) и презрительное отношение к такому вре- мяпрепровождению Адуева-старшего. Дядя и племянник тяготеют к жанровым формам, соответствующим двум разным разновидностям small talk. Их различия проявляются на разных уровнях, например мимики:

Александр побледнел и поник головой. Эти звуки, как нарочно, внятно рассказывали ему прошедшее, всю жизнь его, горькую и об- манутую.

— Посмотри, какая мина у этого! — сказал кто-то, указывая на Александра, — я не понимаю, как можно так обнаружиться: я Паганини слыхал, да у меня и бровь не шевельнулась.

Таким образом, Адуева-старшего можно считать «СБ-ориентиро- ванной» языковой личностью, а Адуева-младшего — «ДБ-ориентиро- ванной»).

Вспомним первое впечатление князя Мышкина (Ф. Достоевский. «Идиот») от круга Белоконской:

... в первый раз в своей жизни он видел уголок того, что на- зывается страшным именем «света»... Это первое впечатление его было даже очаровательное. Как-то тотчас и вдруг ему показалось,

что все эти люди как будто так и родились, чтоб быть вместе; что у Епанчиных нет никакого «вечера» в этот вечер и никаких званых гостей, что все это самые «свои люди» и что он сам как будто дав- но уже был их преданным другом и единомышленником и воротился к ним теперь после недавней разлуки. Обаяние изящных манер, про- стоты и кажущегося чистосердечия было почти волшебное...

На чем, собственно, основывалось такое впечатление? В первую очередь, конечно, на речи:

... князь N ... знал очень хорошо, что в этот вечер должен не- пременно что-нибудь рассказать, для очарования общества, и гото- вился к этому даже с некоторым вдохновением. Князь Лев Николае- вич, выслушав потом этот рассказ, сознавал, что не слыхал никогда ничего подобного такому блестящему юмору и такой удивительной веселости и наивности, почти трогательной в устах такого ДонЖуана, как князь N. А между тем, если б он только ведал, как этот самый рассказ стар, изношен; как заучен наизусть и как уже ис- трепался и надоел во всех гостиных, и только у невинных Епанчиных являлся опять за новость, за внезапное, искреннее и блестящее вос- поминание блестящего и прекрасного человека!

Как видим, князь Мышкин воспринимает СБ как дружескую бе- седу. Именно потому он оказывается коммуникативно несостояте- лен.

Названное противопоставление двух коммуникативных сти- лей давно привлекало к себе внимание исследователей, писателей и «практиков общения». Оно осмыслялось по-разному, например как противопоставление русской провинции с ее традиционной народной культурой и столицы (в XIX в. это был, естественно, Петербург), жи- вущей по совершенно другим законам и правилам, в том числе прави- лам общения. Всем этим правилам провинциал должен был учиться, как новым для себя:

Тяжелы первые впечатления провинциала в Петербурге. ... Он думает: вот отворятся ему широкие объятия, не будут знать, как при- нять его, где посадить, как угостить; станут искусно выведывать, ка- кое его любимое блюдо, как ему станет совестно от этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует хозяина и хозяйку, станет говорить им ты, как будто двадцать лет знакомы; все подо- пьют наливочки, может быть, запоют хором песню... Куда! на него едва глядят, морщатся, извиняются занятиями; если есть дело, так назначают такой час, когда не обедают и не ужинают... Хозяин пятит- ся от объятий, смотрит на гостя как-то странно. В соседней комнате звенят ложками, стаканами: тут-то бы и пригласить, а его искусными