Файл: dementev_v_v_teoriya_rechevyh_zhanrov.pdf

шинство опрошенных американцев (78,7%) считают, что данным ре- чевым жанром должен владеть каждый человек (everyone) независимо от профессии и социального статуса (в том числе businessman / woman, show-biz celebrity, politician, diplomat, scientist, PR, military person).

Таким образом, светская беседа для русских есть общение непо- вседневное и изысканное, и владеть ею должен прежде всего человек культурный, известный, успешный, представитель элиты, «изыскан- ных» профессий. Small talk для американцев — общение повседнев- ное, и им должен владеть каждый носитель английского языка (подробнее см.: [Дементьев, Фенина 2005]).

Многими исследователями отмечалось, что русское коммуника- тивноепространствоструктурированооппозитивно,вотличие,напри- мер, от англо-американского и мн. проч. западных. Это проявляется в жесткой противопоставленности в русской коммуникации тех типов

ижанров общения, которые в других речевых культурах не противо- поставлены вовсе либо противопоставлены в гораздо меньшей степе- ни, — ср. жесткое противопоставление в русской коммуникации офи- циального и неофициального типов общения, институционального и неинституционального типов дискурса.

Вто же время гармоническое фатическое общение в русской рече- вой культуре имеет более личностный характер, чем в западной.

Истоки коммуникативной оппозитивности можно искать в тради- циях русской народной культуры, прежде всего, в ее особой личност- ности, проявляющейся, с одной стороны, в ласковости и сердечности речи на диалекте, экспликации межличностной теплоты и приязни (ср. внутреннюю форму традиционных обращений к чужим людям

желанный, бажанный, матушка, милый, родимец и под.) [Гольдин

1997b: 17–18], а с другой стороны, в грубости и даже агрессивности в техситуациях,которыескореевсегоневызвалибыагрессиивобщении не на диалекте. Пример таких допустимых на диалекте грубых форм (правда, отношение к ним иное, чем в литературном языке) приводит В. И. Жельвис: «Заботливая крестьянка сказала автору: “Тут вода на лавке пролита, не замочи ж..у-то!”, проявив внимание к гостю и уж никак не желая его оскорбить. В речи же крестьян о животных — это

ивовсе единственно возможное слово» [1997b: 140]. Характерно, что в общении на диалекте не различаются речевые ситуации спора и ссо-

ры [Гольдин 1997b: 18]; ср.: Поругались старушки. И ведь вот дурная деревенская привычка: двое поругаются, а всю родню с обеих сторон сюда же пришьют. Никак не могут без этого! Всех помя­нут и всех

враз сделают плохими — и живых, и покойных­ всех. (В. М. Шукшин).

Для многих русских в тягость правила СБ, являются естественными подмены СБ в сторону или дружеского общения, или конфликтного общения. С одной стороны, СБ может восприниматься как общение, отличающееся от дружеского общения тем, что это общение с чу - жим, а следовательно, психологически некомфортное, отсюда кон- фликтность, присущая дисгармоническим жанрам. С другой стороны, СБ может восприниматься как общение вежливо е, отсюда ласко- вость, интимность, присущие дружескому общению. Подобные под- мены отмечались еще в ХIХ в.

Коммуникативная оппозитивность является частью общей оппо- зитивности русской культуры. Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский [1994] усматривают ее историко-культурные истоки в том, что в православии отсутствует понятие чистилища, очень важное для западной, католи- ческой культуры, и что в связи с этим жизнь на земле тоже представ- ляется или как грешная, или как святая, без промежуточной зоны. На Западе промежуточная зона, связанная с понятием чистилища, ста- ла после Реформации структурным резервом, на основании которо- го даже в протестантских странах могло развиться представление о нейтральной жизни на земле, в то время как русская культура про- должала развиваться на основании поляризованных, черно-белых моделей. Соглашаясь с точкой зрения ученых, А. Вежбицкая считает, что основные русские культурные ценности (идеологические, поли- тические, религиозные) располагаются в двухполюсном ценностном поле, разделенном резкой чертой и лишенном нейтральной аксиоло- гической зоны. Отражением в языке этого явления становятся такие (часто употребляемые) экстремальные слова, как подлец, негодяй или мерзавец, сволочь (у которых нет эквивалентов в английском языке), и, с другой стороны, такие выражения, как прекрасный человек, благо-

родный (благороднейший) человек, чистая душа и т. п. [2002].

В русской культуре вследствие дуальной ценностной ориента- ции новое мыслилось не в категориях преемственности, эволюции, а как революционная ломка, «эсхатологическая смена всего» [Лотман, Успенский 1994: 341]. Так, на разных этапах развития русской культу- ры возникали культурно значимые противопоставления типа «христи- анство ~ язычество», «христианство ~ мусульманский мир (татары, жители Кавказа, Средней Азии)», «православие ~ католицизм», «пра- вильная вера ~ ложная вера», «европейское просвещение ~ патриар- хальный обскурантизм и азиатчина», «Россия ~ Запад», «знание ~

невежество», «социальный верх ~ социальный низ». В то же время переориентация ценностей, ломка старых отношений сопровождают- ся внедрением некоторых старых моделей в новое мировоззрение в их зеркальном отображении (когда, например, такие языческие, по сути, праздники и ритуалы, как гадание на Святки, признаются христиан- ской традицией). Таким образом, всякая новая система ценностей не просто противостоит старой как сменяющий ее этап — она уже в са- мой себе содержит дуальность как органическую часть.

Ю. М. Лотман и Б.А. Успенский считают, что европеизация Рос- сии в период Петровских реформ только отчасти шла по собственно западным образцам, «новая» культура XVIII в. во многом строилась по моделям старой культуры, в которой западные ценности просто занимали место старых языческих. Ценность, названная позднее «светскость», стала противостоять исконным православным ценно- стям. «Двоеверие сохранялось, но в обращенной форме: публичная, официальная жизнь, “модная этика”, светское бытовое поведение бы- стро напитывались оживающими дохристианскими или восточными чертами (языческими с православной точки зрения). Православие же сохранялось в “закрытой”, потаенной стороне жизни — от вериг под батистовыми рубашками деятелей Петровской эпохи до покаяний и ночных молитв после маскарадов и балов у Потемкина» [Лотман,

Успенский 1994: 362–366].

Переоценка ценностей происходила в период христианизации Руси, в период Петровских реформ, после социалистической револю- ции и происходит в настоящее время. В период христианизации фор- мируется система, где положительным считается все христианское, православное, а отрицательным — языческое; Петровские реформы на первый план в качестве положительной ценности выдвигают все западное, связанное со светскостью, а старые патриархальные поня- тия, ценности, ритуалы отрицаются как азиатчина. С одной стороны (официальная точка зрения), светскость противопоставляется нормам традиционной народной культуры как престижное непрестижному, истинное — ложному, с другой стороны (неофициальная точка зре- ния), наоборот, светскость противопоставляется православным до- бродетелям как отрицательное, ложное, «бесовство» положительно- му, истинному.

В советский период светскость меняет положительный знак на от- рицательный, а в качестве положительного выступает все советское. Следуетподчеркнуть,чтоофициальнаяточказрениявСоветскомСоюзе

в 60–70-е г. была резко противопоставлена неофициальной. С неофици- альной точки зрения, наоборот, все советское подвергалось отрицанию, презрению, и ему противопоставлялись — в разных слоях общества — как традиционные православные ценности, так и светскость.

Наконец, в настоящее время и официально, и неофициально отри- цается все советское, которому отчасти противопоставляется светское уже как нечто положительное, престижное и значимое. В то же вре- мя существует противоположная оценочная ориентация, отрицающая светское и противопоставляющая ему духовное, нравственное как по- ложительное (часть российского общества рубежа веков выдвигает в качестве этого истинного, положительного... советское!).

Сейчас можно наблюдать достаточно неустойчивое состояние российского коммуникативного пространства, когда побудительные причины для расслоения общества, в том числе коммуникативного, действуют значительно сильнее, чем на протяжении всей второй по- ловины ХХ в.; в современном российском коммуникативном про- странстведемократизацияповеденияиобщенияявляетсязначительно меньшей ценностью, чем в западных; в каком-то смысле демонстра- ция высокого социального статуса, элитарности стала модой9. Это сопровождается стремлением подчеркивать эту элитарность посред- ством внешней атрибутики, к которой, естественно, относится и речь. Но носителями русской культуры осознается фальшь этих внешних проявлений светскости:

26.10.97. Игорь Голимбиовский пригласил меня на презентацию своей газеты в «Мариотт Грандъ-Отель» на Тверской. Я поехал, по- тому что очень хотел понять, что же это за штука такая, презен- тация. Слышал много, но ни разу не был. Оказалось, что это обыч- ная «халява», которую одни богатые люди устраивают для других небедных людей, чтобы завтра поменяться местами. Знакомых очень много. Общение чисто светское: улыбнулся, бросил несколько фраз и отплыл к другой группке. Именно так я общался с Голимби- овским, Зосурским, Гайдаром-старшим, Вознесенским, Радзинским,

9 Говоря о светском общении части населения, претендующей на звание элиты, мы имеем в виду только элиту в наиболее традиционном, «буржуаз- ном» понимании и не рассматриваем правила и кодексы различных замкну- тых групп (начиная от фанатов эстрадных звезд и кончая представителями религиозных сект). Как нам представляется, удельный вес этих групп в со- временном обществе невелик. Впрочем, данный вопрос настоятельно требу- ет специального исследования.

Жванецким, Ноткиным, Мостовщиковым, Целмсом, Долгополовым и др. Там же были Березовский и Жириновский, с которыми я не общался, поскольку незнаком. ... Я дрейфовал по залу, запивая вет- чину апельсиновым соком, и думал о том, что вот собрались неглу- пые, в большинстве своем талантливые люди и занимаются сущей

бессмыслицей: напоминают друг другу о своем существовании с неким дальним (а может быть, и ближним) прицелом. Презента-

ция — это деревянный троянский конь, внутри которого спрятаны коварные интриги и робкие надежды, а человеческое общение — это живой скакун, внутри которого кровь, пот, сперма, г... (Я. Голова-

нов. «Заметки вашего современника»).

Посколькукультурнаяпамятьсовременныхрусскихлюдейхранит представление о светскости прошлых столетий, сейчас часто отмеча- ется несостоятельность претензий современной элиты, пытающей- ся соответствовать «классическим» образцам светского поведения, более того, неестественность для русских людей такого поведения и фактически бесперспективность попыток что-либо улучшить в этой области. «Светскость» принимает подчас совершенно уродливые формы:

В Гостином дворе в пятый раз прошел благотворительный бал, организованный фондом «Балы-ассамблеи третьего тысячелетия». Стараниями организаторов легендарные артисты получили по- жизненные премии, и это действительно было большое дело. Но, к сожалению, прошедшее гулянье даже с натяжкой нельзя было на-

звать балом. «Именины тети Хаси», «кремлевская елка» — все, что угодно, только не ассамблея. Давно пора бросить гиблые за-

теи с балами и найти более адекватную форму досуга типа «вы-

пить, закусить, с нужными людьми повертеться». ... Бал, а уж тем паче ассамблея, предполагает сословную однородность, хозяе-

ва же нынешнего подбирали гостей по принципу винегрета. ...

Были среди них и вполне приятные персонажи, только более умест- ные в богемном кабачке, нежели в дворянском собрании. А были и

никому не известные граждане, которых в петровские времена не то что на бал — на вечеринку извозчиков в трактире не пу- стили бы. Не прибавил аристократичности и развеселившийся вдрызг Валдис Пельш. Когда начался показ шуб от Елены Ярмак,

он заорал на оркестр: «Молчать!» — и понес совершеннейшую ахинею, путая листочки с конферансом (в этот момент на глазах организатора — одной из сестер Люкшиновых — показались слезы).... Но что бы там ни было, это не уменьшило значимости события

... («Известия», октябрь, 2004 г.).