Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

2.4.5 Социальные представления и критический анализ

73

Рожденная в социальной психологии, теория социальных представлений интегрирует все три «переворота» в развитии этой дисциплины за последние десятилетия [см.: Flick 1994; 1995а; 1995b; 1995с]: исторический, когнитивный и дискурсивный. Теория социальных представлений не редуцирует свою программу до индивидуального когнитивизма. Подобно конструктивизму, она признает относительность своих объектов — социальных знаний и практики, а также результатов исследования, обусловленных широким культурноисторическим контекстом. Отметим, что теория социальных представлений использует объяснительный потенциал теории социального конструкционизма.

Теория социальных представлений помогает решить проблему языковых репрезентаций (являющих собой частный случай социальных представлений), которую довольно подробно анализировал Л. В. Щерба, усмотрев трудность

в совмещении их индивидуального характера с социальной ценностью языка. Ни

Völkerpsychologie Вундта, ни собирательно-индивидуальное Бодуэна де Куртенэ,

напоминающее «среднего человека» Дильтея [1996; Dilthey 1977], не разрешают этих затруднений [Щерба 1974: 27]. Если от языка перейти к дискурсу, роль этой теории возрастает. Теория социальных представлений дает гуманитарным дисциплинам и особенно лингвистике возможность лучше понять соотношение психического и социального в акте речи. Можно сказать, что это шаг вперед и по сравнению с традиционными фреймовыми построениями искусственного интеллекта. Дискурс-анализу полезно взять на вооружение ряд положений этой теории.

Общая тенденция развития гуманитарного цикла в этом направлении подтверждается бурным развитием (прежде всего в Европе) критического дискурс-анализа [critical discourse analysis — см.: Fairclough 1989; 1992; 1995; van Dijk 1993; Caldas-Coulthard, Coulthard 1996 и

др.], изучающего отношения подчинения, неравенства, дискриминации, разные идеологические и политические представления, выраженные в языке и дискурсе, их общую манипулятивность

[ван Дейк 1989; 1994; Шейгал 2000; Кирилина 1999; Lakoff 1990; Dant 1991; Parker 1992; Cameron e. a. 1992; Lemke 1995; Diamond 1996; Wodak 1996]. Здесь можно выделить три направления:

•первое, основанное на постструктурализме Мишеля Фуко [1996а; 1996b; Foucault 1971; 1980], представлено в работах Нормана Фэйрклау [Fairclough 1989; 1992; 1995] в русле британской традиции, идущей от социальной семиотики языка М. Хэллидея [Halliday 1978];

•второе, сформулированное в работах Рут Водак [1997] и венской группы, использует ряд идей франкфуртской школы, особенно критической теории Юргена Хабермаса [Habermas 1981; 1985] и модель социолингвистики Бэзила Бернстайна [Bernstein 1971];

•третье направление возглавляет Тойн ван Дейк [1989: 111—304; 1994; van Dijk 1993; 1996; 1997с], строя социокогнитивную модель представления в дискурсе расовых, этнических и других предубеждений.

Все эти направления (а в последнее время к ним готовы присоединиться исследовательские группы, работающие во Франции, Финляндии, России и других европейских странах) большое внимание уделяют как институциональному дискурсу, текстам массовой коммуникации, так и бытовым разговорам, интервью с информантами. И хотя критический дискурс-анализ прямо не заимствует у теории социальных представлений ее аппарат и понятия, идейная и методологическая связь прослеживается достаточно хорошо.

74

2.5. ДИСКУРСИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Тогда Из глубины молчания родится Слово,

В себе несущее Всю полноту сознанья, воли, чувства,

Все трепеты и все сиянья жизни. М. ВОЛОШИН «Подмастерье»

2.5.1 Преодоление кризиса психологии

Одним из оснований традиционной психологии является идея о том, что эта дисциплина принадлежит к естествознанию, по крайней мере, именно так

складывалась ее история с момента зарождения, каковым принято считать открытие психологической лаборатории В. Вундтом в 1879 г. в Лейпциге. Достаточно ярко это было выражено в психологии старой парадигмы — эпохи господства бихевиоризма и экспериментальных методов [Harré, Gillett 1994: 2—3]. Правда, практически с момента возникновения высказывались и другие точки зрения на статус, цели и методы психологии, так что подобная критика так же стара, как и сама наука [см.: Bühler 1927; Dilthey 1884; Giorgi 1970; 1995; Politzer 1928; Sullivan 1984].

Суть критики сводима к требованию преодоления общего кризиса социальных наук, который со всей полнотой выражен в традиционной психологии, где забвение специфики обладающего сознанием человека как объекта исследования сказалось особенно пагубно (см. 1.2). Тем не менее, сегодня традиционная психология широко утвердилась как социальный институт во многих сферах жизни. Налицо несоответствие между внешним успехом психологии и ее внутренним содержанием: «общество склонно верить в незаслуженно высокий статус и престиж психологии, не подкрепленные ее лишенным единства и внутренней логики содержанием» [Giorgi 1995: 24].

И все же многими исследователями осознается извечная несовместимость естественнонаучной методологии, принятой психологией в качестве единственно истинной философии науки, и свойствами психологических явлений, реально происходящих в повседневной жизни людей. Этим объясняются попытки найти новые формы психологической теории, реализовавшиеся, например, в психологике [psychologic — Smedslund 1988; 1991; 1995]

или работах по диалогической психологии [analogical psychology — Shotter 1995; ср.: Baxter, Montgomery 1996], впитавшей идеи позднего Л. Витгенштейна [1985], М. М. Бахтина [1979; 1995], В. Н. Волошинова [1929] и Л. С. Выготского [1934;

75

1982]. Наиболее заметным и интересным для лингвистов явлением безо всякого сомнения стала дискурсивная психология, взявшая на вооружение методологию дискурс-анализа. Говоря словами И. А. Бодуэна де Куртенэ [1963, II: 102], поворот в развитии науки можно описать следующим образом: «до сих пор на разные проявления общественной жизни часто смотрели материалистически: теперь очередь за психологией и вместе с нею за наукою par excellence психологическою, какою является языкознание». Дискурсивная психология [discursive psychology — Edwards, Potter 1992; Harré, Gillett 1994; Harré, Stearns 1995; Smith e. a. 1995a; 1995b] как принципиально новый подход активно разрабатывается в Европе и Северной Америке большой группой авторов.

2.5.2 Эволюция когнитивизма в психологии

Важнейшим событием в развитии психологии и целого ряда наук стала так называемая когнитивная революция 60-х годов [см.: Кубрякова и др. 1996: 69—72]. Когнитивизм как принцип научного описания был реакцией на господство сциентизма и бихевиоризма, особенно

вамериканской психологии, поскольку в Европе всегда существовали самостоятельные школы и авторы, как, например, Жан Пиаже в Швейцарии или гештальт-психология в ФРГ.

Бихевиоризм, как известно, принципиально не занимался процессами динамики смыслов в «черном ящике» сознания, призывая наблюдать лишь объективно фиксируемые внешние стимулы и реакции, тем самым лишая интроспекцию права на научную доказательность. Развитие экспериментальной психологии во многом унаследовало эти недостатки. Методологически данная парадигма восходит к картезианскому дуализму [см.: «дуализм как основа непостижимости проблем разума, как основание натуралистической психологии» — Гуссерль 1994: 96]. Кстати, одним из первых критиков бихевиоризма стал Н. Хомский, опубликовав знаменитую рецензию на книгу Б. Скиннера Verbal Behavior [Chomsky 1959].

Когнитивизм, наоборот, активно интересуется вопросами влияния «внутренних» факторов. На смену метафизическому представлению о человеке приходит ментализм. Под влиянием развития компьютерного моделирования, когнитивная парадигма широко применяет аналогию

впередаче, обработке и хранении информации между вычислительной машиной и человеческим сознанием. Естественно, на этом этапе Когнитивизм в психологии главным

образом опирается на достижения в рамках построения искусственного интеллекта и нейробиологии [см.: Eysenck 1993]. Именно этот период отмечен широким внедрением в прагматику и семантику речевого общения когнитивных категорий «фрейм», «план», «сценарий», «схема» и т. д.

76

Каждый раз когнитивизм проявляется по-своему: когнитивизм Ноэма Хомского или Рэя Джэкендоффа не похож на когнитивизм психологии или нейробиологии 70-х годов и уж совсем не похож на современный культурный когнитивизм Анны Вежбицкой [1997; 2001], возвращающей в новом качестве проблематику гипотезы Сепира—Уорфа [ср.: Stillings e. а. 1987; Otero 1994; Wierzbicka 1992; 1996; 1997; Jackendoff 1983; 1992; 1997]. Когнитивные подходы к языку не замыкаются в рамках постгенеративной психолингвистики [Kasher 1989; Hörmann 1976; Vaina, Hintikka 1984; Altmann 1990; Altmann, Shillcock 1993; Steinberg 1993].

Большинство когнитивных подходов ограничивалось рамками отдельно взятого человека. Обращение к интроспекции, противопоставляемое установкам позитивизма, только усугубило этот крен. Развитие комплекса когнитивных наук подошло к тому пределу, за которым уже было невозможно дать исчерпывающие ответы на многие вопросы, исследуя когнитивную природу лишь одного индивида. Требовалась когнитивная интерпретация социальных процессов.

Ситуация разрешилась в 70-х годах рождением социально-когнитивной теории [social cognition — Fiske, Taylor 1991; Donohew e. a. 1988]. Она возникла не на пустом месте: гештальт-

психология, руководствуясь восходящим к философии Канта принципом целостности восприятия, уже давно разработала феноменологический метод, который и стал одним из оснований социально-когнитивных исследований

Робкое проникновение идей гештальт-психологии в еще только формирующуюся социально-когнитивную парадигму началось в начале 50-х годов. На раннем этапе большое внимание уделялось так называемому «психологическому полю», или субъективному восприятию индивидом социального окружения (что уже шло вразрез с позитивистским критерием объективности). Причем психологическое поле должно было рассматриваться в комплексе как единое целое, как сложная «конфигурация сил». Чтобы определить природу этих сил, необходимо было включить в анализ две пары факторов: личность и ситуацию (не зная хотя бы одного из них, невозможно предсказать или интерпретировать поведение), а также когницию и мотивацию (как функции, производные от первой пары факторов). Весьма характерно, что приблизительно в это же время в теории коммуникации, психо- и социолингвистике, семантике и лингвистической прагматике заметно повышается эвристическая роль понятий «ситуативный контекст», «субъект» и «языковая личность», появляется несколько разных теоретических моделей контекста.

Серьезные монографии по социально-когнитивной теории появились только в 80-х годах Именно этот момент стал поворотным в научной эволюции

77

когнитивизма. Когнитивистское истолкование социальных проблем личности серьезно изменило судьбу многих направлений. Однако хроническая сосредоточенность этого подхода на изучении индивидуального восприятия социальных реалий так и не позволила социальнокогнитивной теории преодолеть ограниченность «старой» психологии, оставив без должной интерпретации процессы деятельности и общения, в которых участвует личность. Видимо, это послужило одной из главных причин, объясняющих, почему до сих пор нет общепризнанной когнитивной теории взаимодействия и речевой коммуникации.

Этим во многом обусловлена неудовлетворенность семантики и прагматики языкового общения моделями и идеями, которые современная психология может предложить языкознанию для более глубокого анализа коммуникативной функции языка и изучения дискурса, хотя в последнее время наметились сдвиги в этом направлении: использование ряда идей традиционных направлений вкупе с новыми или малоизвестными теориями, часть которых была кратко охарактеризована выше, позволяет заполнить пробелы в осмыслении языка и дискурса, особенно их двойственной природы как индивидуально-психического и как социально-культурного феномена.

2.5.3 Истоки и основания дискурсивной психологии

Свое философское обоснование дискурсивная психология нашла в феноменологии.

Интерпретацию социального дал символический интеракционизм. Будучи наиболее социологическим из всех социально-психологических теорий, интеракционизм в последнее время оказывает растущее влияние на психологические науки, особенно в свете синтеза идей Дж. Г. Мида, Л. С. Выготского и Л. Витгенштейна [Gergen 1991; Rundle 1990; Harré 1992; Josselson, Lieblich 1993; Shotter 1993; Strauss 1993]. Одним из главных тезисов направления,

помещающего символические интеракции в центр анализа, стал вывод о том, что мотивы, установки, эмоции, образы «Я» и «Других» — это результаты общения, конструкты, постоянно (вос)производимые в процессах коммуникации и интеракции, «творения дискурса... атрибуты коммуникативной деятельности, а не самоценные ментальные сущности» [discursive productions... rather than mental entities — Harré 1992: 526; см. развитие этого положения в теории координированного управления смыслом — Pearce, Cronen 1980; социальном конструкционизме и дискурсивной психологии — Burr 1995; Pearce 1994a; 1995; Shotter 1993; Shotter, Gergen 1994].

Развитию дискурсивной психологии, претендующей на статус второй когнитивной революции, ознаменовавшей собой дискурсивный переворот

78

[Harré, Gillett 1994: 18; Harré 1995], предшествовал ряд важных изменений в социальных науках.

Во-первых, явно возрос интерес традиционной когнитивной психологии к явлениям социального и культурного порядка. Причем ее привлекает не только и не столько проблематика узко понимаемой социальной психологии. Все чаще ее интересуют когнитивные явления в широком социокультурном контексте, воплощенные как во внутренних «движениях души», так и во внешнем мире эмпирических объектов, культурных артефактов, специфических форм поведения, в том числе коммуникативных (например, обычаев и ритуалов). Симптоматично стремление переосмыслить с когнитивных позиций общую этнографию и этнографию речи в частности. Учитывая генетическую связь американского конверсационного анализа с этнометодологией, нетрудно увидеть в этих тенденциях предпосылку возникновения дискурсивной психологии.

Во-вторых, важным фактором развития современной науки оказалось распространение и растущая популярность идей Льва Семеновича Выготского, психологическая теория социализации которого для многих ученых стала центральным концептом, трактующим язык как основной культурный медиум мышления и деятельности, включенный в систему социальной жизни общества, что в свою очередь тесно связано уже с изысканиями в рамках когнитивной антропологии. Тем самым когнитивно-психологические и когнитивноантропологические проблемы все чаще решаются посредством анализа языкового общения. К тому же включение культурного компонента в когнитивный анализ речевой коммуникации и жизнедеятельности человека дает некоторым ученым право заявлять о возникновении или, точнее, возрождении «культурной психологии» [ср.: Шпет 1996; Вежбицкая 1997: 376— 404; Much 1995; Shweder, Sullivan 1993; Wierzbicka 1992; 1997]. Сегодня и анализ языка все чаще обретает отчетливую культурную направленность [ср.: Касевич 1996; 1997; Маслова 1997;

Гудков 2000; Тер-Минасова 2000; Вежбицкая 2001; Bonvillain 1993; Hanks 1996; Wierzbicka 1992; 1996; 1997].

В-третьих, важнейшей предпосылкой всего «дискурсивного переворота» или «новой когнитивной революции» стало развитие коммуникативной лингвистики, склонной рассматривать язык как дискурс и исповедующей деятельностный принцип, провозглашенный еще Вильгельмом фон Гумбольдтом. К тому же «была признана связь языковых особенностей с мировоззрением и настроением людей» [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 8].

В целом, тенденции последних десятилетий неуклонно сближали когнитивную и социальную психологии (вовлекая соответствующие интересы антропологии и этнографии) и все больше подталкивали исследователей к

79

изучению повседневной деятельности людей через язык, дискурс [ср.: Дридзе 1980; Potter, Wetherell 1987; Nelson 1985; Parker 1992]. Добавим, что до сих пор подобные изыскания оставались на периферии современной когнитивной науки, по-прежнему увлеченной лабораторными экспериментами и мечтой об искусственном интеллекте.