Файл: makarov-osnovu_teorii_diskursa-8l.pdf

4.3.1 Типы прагматического контекста

Категория контекст столь важна для коммуникативной лингвистики, что по ее значению и роли в теоретических построениях легко определяется то или иное направление в изучении языкового общения. Г. Парре [Parret 1983: 94—98] выделяет пять теоретических моделей контекста.

Речевой контекст или ко-текст

Речевой контекст или ко-текст [сам термин ко-текст стал довольно популярным с легкой руки Иегошуа Бар-Хиллела, см.: co-text as a context — Brown, Yule 1983: 46—50; Thomas 1995: 207ff; ср.: discourse vs. non-discourse context — Allwood 1976: 201 ; linguistic vs. situational context — Werth 1984: 36 и др.] используется в первую очередь в лингвистике текста, а также в конверсационном анализе и дискурс-анализе (в узком смысле). Отношения дискурса с котекстом не сводимы к анафоре и кореференции, названные выше направления стремятся реконструировать когезию и/или когеренцию (формальную связанность и смысловую связность, соответственно) дискурсов как макрограмматических единиц. Однако объяснить когезию и когеренцию текста как исключительно грамматические категории очень трудно. Отсюда и возникает необходимость соотнести их с социально-культурными и когнитивными процессами, т. e. с другими типами контекстуальности.

Экзистенциальный контекст

Экзистенциальный контекст (existentional context) обычно подразумевает мир объектов, состояний и событий, — все то, к чему отсылает высказывание

147

в акте референции. Здесь переход от семантики к прагматике происходит тогда, когда говорящий и слушающий(ие) в их пространственно-временной соотнесенности определяются как индексы, семиотические указатели на данный экзистенциальный контекст. Это вовлекает в анализ языковых выражений дейктические элементы языка и вплотную подводит исследователя к семантике индексов (indexical semantics), но семантика индексов — это лишь одно из направлений прагматики, рассматривающих отношение к экзистенциальному контексту.

Другой тип прагматики использует расширение категории возможных миров (possible worlds). Теория моделей и модальная логика разрабатывают формальные процедуры, с помощью которых определенный возможный мир может быть приписан какому-либо языковому или знаковому выражению в качестве сферы приложения. Но и эту точку зрения также нельзя признать безоговорочно, потому что возникает закономерное сомнение в том, как этот «возможный мир» может стать референтом высказывания без психического опосредования, без влияния таких способностей, как, например, воображение и концептуализация. Исследованиями значений и смыслов в экзистенциальных контекстах занимаются логическая семантика и прагматика.

Ситуационный контекст (situational context),

Ситуационный контекст (situational context), формирующий социологическое, а подчас этнографически и антропологически ориентированное, широкое социально-культурное направление прагматики, содержит набор факторов, частично определяющих значения языковых и прочих знаковых выражений. Ситуации как контексты представляют собой обширный класс социально-культурных детерминант, среди них: тип деятельности, предмет общения, уровень формальности или официальности, статусно-ролевые отношения, место общения и обстановка, социально-культурная «среда» и т. п. Это могут быть институциональные ситуации (в зале суда, на приеме у врача, на уроке в школе) и повседневные (в общественном транспорте, в магазине, дома), с их особенными правилами речевого общения, коммуникативными практиками и языковыми играми, когнитивными стереотипами. Эти факторы формируют коммуникативные свойства макротекстовых единиц, структуры аргументации в дискурсе и каналы конструирования социально-психологических образов «Я» и «Других».

Социология языка, этнография коммуникации и интерактивная социолингвистика много занимались типологией ситуационных контекстов, причем особое внимание они уделяли внутригрупповым, а чаще — диадическим статусно-ролевым отношениям, в частности, иерархиям с ярко выраженными проявлениями власти [см., например, Карасик 1992; SpencerOatey 1996], так

148

как это один из наиболее очевидных и важных факторов, определяющих смысл языковых и других знаковых выражений.

Акциональный контекст (actional context)

Акциональный контекст (actional context) представляет особый класс ситуаций, которые конституируются самими речевыми действиями — речевыми актами. Однако из теорий, отталкивающихся от идеи изучения акционального контекста, заметно предпочтительнее стандартной теории речевых актов выглядят инференционные концепции: межличностная риторика Дж. Лича, теории релевантности Д. Шпербера и Д. Уилсон, но и они не достигают объяснительного уровня интеракционной модели коммуникации. Языковое общение как обмен социальными действиями и взаимное (вос)производство интерсубъективности невозможны без координации (что слабо выражено в теории речевых актов).

Психологический контекст (psychological context)

Психологический контекст (psychological context) включает в прагматику ряд ментальных и когнитивных категорий, что предопределяется принятием деятельностной точки зрения на дискурс, согласно которой все речевые акты интенционально обусловлены. Интенции, верования и желания рассматриваются как психологические, когнитивные регулятивы, ответственные за программы действий и взаимодействий. Ментальная сторона деятельности сама по себе не так уж важна для прагматики — ее интересуют только легко распознаваемые и в определенном смысле конвенциональные интенции, верования, желания и т. д. Именно они создают психологический контекст дискурса, хотя психолингвистическими (в строгом смысле) эти явления назвать нельзя. Таким образом, психологический контекст, в своей прагматически релевантной части, не охватывает полностью всего многообразия мыслительных процессов и «движений души» («life of mind»), он включает только те когнитивные процессы и регулятивы, которые реализуются в обусловленных структурой языка процедурах порождения и интерпретации совокупностей языковых выражений. Этот тип контекста изучается психологически ориентированной прагматикой, например, в этой связи можно назвать работу Марчело Даскала [Dascal 1983].

Дискурс-анализ теоретически строится на разных типах прагматических контекстов. Комплексная природа дискурса обусловливает учет всего набора многообразных факторов, влияющих на порождение и интерпретацию смыслов в обмене коммуникативными действиями. Было бы некорректно ограничить исследование только одним типом контекста, так как само по себе разграничение контекстуальности весьма условно — в реальности факторы разного рода всегда взаимодействуют.

149

4.3.2 Когнитивное представление контекста

Когнитивно прагматический контекст: знания, верования, представления, намерения в их отношении к коммуникантам, дискурсу, реальному и возможным мирам, к культурной ситуации, статусно-ролевым отношениям участников, способу коммуникации, стилю дискурса, предмету и регистру общения, уровню формальности интеракции, физическим и психологическим состояниям — всем аспектам контекстуальности [см.: Lyons 1977: 574; van Dijk 1977: 2ff; 1980: 82; 1981: 9; Leech 1980: 15; Brown, Yule 1983: 36; Levinson 1983: 22—23 и

др.] можно представить в виде набора пропозиций [ср.: Панкрац 1992; Fodor 1983; Levinson 1983: 276], которые помимо актуализации в высказываниях фигурируют также в качестве разных компонентов «скрытого» коммуникативного содержания.

Подобная роль пропозиций обусловлена большим авторитетом в 70-х и 80-х годах когнитивной модели памяти как ассоциативной сети [associative network — Anderson, Bower 1973; Fiske, Taylor 1991: 296; Stillings e. a. 1987: 26], в которой главным кодом считается

пропозиция. Эта теория опирается на ряд постулатов: события, факты и другие формы знаний могут храниться в памяти в виде наборов пропозиций, состоящих из сети узлов (nodes) — глаголов и имен, а также связей (links) между ними, т. e. отношений между идеями; связи между узлами получают свои «ярлычки» (labels), например, как это сделано в теории глубинных падежей. Ассоциативные связи между узлами тем прочнее, чем чаще происходит их активация (activation). Чем больше связей, тем больше создается альтернативных маршрутов вызова знаний из памяти (alternative retrieval routes), тем больше возможности самой памяти. В данной модели важнейшей идеей является разграничение долговременной и кратковременной памяти (long-term memory — short-term memory).

Позже место кратковременной памяти заняла оперативная или рабочая память [working memory — Baddeley 1986; Stillings e. a. 1987: 51—52; Eysenck 1993: 71—72 и др.], включающая наряду с оперативным командным центром (central executive), почти равнозначным вниманию, вербальную репетиционную систему (articulatory loop), «внутренний голос», и визуальнопространственную репетиционную систему (visuo-spatial sketch pad), «внутренний глаз». Эта модель помогает избежать абсолютизации пропозиционального кода.

С середины 80-х годов в когнитивных науках большую популярность приобретают другие модели памяти и когнитивной архитектуры в целом [Кубрякова и др. 1996: 12; Anderson 1983; Stillings e. a. 1987: 17ff; Jackendoff 1997], дополняющие пропозициональную модель новыми элементами, кодами, уровнями, представлениями о когнитивных процессах. Одной из них стала модель «параллельно распределенной обработки» [PDP: parallel distributed processing —

150

McClelland e. a. 1986; Fiske, Taylor 1991: 309—311], в которой главное внимание уделяется микроуровню когнитивной активности, осуществляемой одновременно в разных плоскостях, из которых пропозициональная — одна из высших. Связи между узлами выступают как функторы, разрешающие, ослабляющие или усиливающие ассоциации, сам тип и сила которых зависят от интенсивности связей. Именно интенсивность связей хранится в памяти, что позволяет реконструировать какую-то структуру знания посредством активации лишь некоторых ее элементов, возбуждающей реверберацию связей и полную активацию.

Теория PDP, сразу построенная по принципу «параллельного процессора» в отличие от «последовательного процессора» старых моделей, позволяет взглянуть на знание не статически (в теории ассоциативных пропозициональных связей знание не меняется при переходе из долговременной памяти в кратковременную, оно дано как застывшая конфигурация), а динамически. PDP тем самым подчеркивает роль имплицитного присутствия знания в системе, и это тоже новое.

Теория PDP намного лучше объясняет динамику когнитивных моделей и схем, особенно — их взаимодействие посредством активации отдельных элементов, виртуально принадлежащих нескольким «смежным» когнитивным моделям, что часто происходит при тематическом развитии речи по принципу «слово за слово» (4.2.3). Эта теория объясняет роль инференций в речи и восприятие в неидеальных условиях, когда сообщение теряет часть своей «формы». Кстати, около 50% слов реальной речи мы не в состоянии адекватно распознать, если их вынуть из звукового потока и предъявить отдельно [Lieberman 1963]). Для когнитивного представления контекста PDP явно предпочтительнее. Но этим не отрицается роль пропозиций как базового кода репрезентации знаний, хотя дальнейшие мысли о когнитивных процессах надо воспринимать с поправкой на PDP.

Некоторые авторы предлагают условно разграничивать внутренний и внешний контекст как два аспекта одного и того же явления. Внешний контекст (extrinsic context), обращенный к фактам психологического или онтологического порядка, является транссемиотическим, иначе говоря, — тем основанием мысли, которое позволяет в процессе интерпретации выводить знание, обусловливающее значимость языковых выражений, не являясь частью этой значимости [Parret 1980: 83]. Внутренний контекст (intrinsic context), наоборот, семиотичен — он непосредственно определяет коммуникативную значимость высказываний и присутствует в дискурсе в виде инференций, импликатур, пресуппозиций и т. п. [см.: van Dijk 1981: 54].

151

Центральным смысловым звеном контекста является его феноменальное ядро (phenomenal context), отражающее онтологическую структуру общения и деятельности, доступную всем его участникам; индивидуально же контексты отличаются своими эпистемическими составляющими (epistemic contexts), т. e. знаниями, мнениями, установками и верованиями (contextual beliefs), которые оказываются важнее с психологической точки зрения говорящего/ слушающего.

Контекст динамичен, а не статичен: «A context is dynamic, that is to say, it is an environment that is in steady development, prompted by the continuous interaction of the people engaged in language use, the users of the language. Context is the quintessential pragmatic concept; it is by definition proactive, just as people are. By contrast, a purely linguistic description is retroactive and static: it takes a snapshot of what is the case at any particular moment, and tries to freeze the picture. Pure description has no dynamics» [Mey 1993: 10; Schiffrin 1994: 365; ср.: procedural context —