ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.11.2019
Просмотров: 4324
Скачиваний: 6
86
в
высших
социальных
слоях
психические
нарушения
чаще
имеют
характер
неврозов
,
а
у
представителей
низших
—
психозов
,
определяется
формами
социализации
,
которые
,
в
свою
очередь
,
детерминированы
экономическими
и
политическими
отношениями
.
Если
сама
природа
человека
жизненно
-
практична
,
то
и
практика
психотерапии
предполагает
не
чисто
познавательное
отношение
между
аналитиком
и
анализируемым
.
Психоанализ
оказывается
особого
рода
«
формой
жизни
»,
диалогическим
общением
,
к
которому
не
подходят
критерии
научности
,
разработанные
на
основе
естественных
наук
.
Но
психо
-
анализ
все
же
направлен
на
познание
скрытого
—
исключенных
из
языка
форм
интеракции
.
Они
недоступны
ни
для
«
логического
понимания
»,
ни
для
эмпатии
,
ни
для
классической
герменевтики
,
имеющей
дело
с
пробелами
в
текстах
.
Специфическим
методом
психоанализа
является
«
сценическое
по
-
нимание
».
Ритуалы
в
неврозе
навязчивых
состояний
,
драматическое
действо
в
истерии
—
вот
примеры
тех
сцен
,
которые
разыгрываются
независимо
от
намерения
или
сознания
индивида
.
Психоаналитик
устанавливает
особый
порядок
—
последовательность
сцен
,
прошлых
драматических
ситуаций
па
-
циента
.
Клишированное
действие
интенционально
,
в
нем
всегда
присутствуют
объекты
,
которые
,
на
языке
классического
психоанализа
,
«
инвестированы
»
влечениями
.
Речь
идет
об
особого
рода
взаимодействии
индивида
с
людьми
и
предметами
,
которое
опосредствовано
образами
этих
лиц
и
вещей
.
Психоаналитика
интересуют
именно
эти
символические
замещения
,
субъективный
мир
пациента
,
инсценировки
в
поле
взаимоотношений
с
другими
.
Даже
самые
дикие
фантазии
невротика
представляют
собой
воображаемые
соотнесенности
,
сценические
аранжировки
,
в
которых
актуализируется
определенный
образец
взаимодействия
.
Из
сообщений
пациента
аналитик
улавливает
ситуативные
смысловые
единства
,
по
которым
устанавливает
образцы
интеракции
.
Каждая
отдельная
сцена
становится
понятной
из
целого
«
драмы
жизни
»,
но
и
целое
расшифровывается
лишь
через
конкретные
сцены
.
Здесь
действует
тот
же
герменевтический
круг
,
но
с
тем
отличием
,
что
сцены
были
исключены
из
языка
,
а
главное
,
они
ложно
осмыслены
,
скрыты
за
рационализациями
.
Во
взаимодействии
с
аналитиком
пациент
«
проигрывает
»
ряд
сцен
,
вплоть
до
«
первоначальной
сцены
»,
образца
интеракции
,
который
совсем
не
обязательно
представляет
некое
фактическое
прошлое
,
но
воспроизводится
в
сновидениях
и
симптомах
.
Пациенту
не
станет
лучше
,
если
аналитик
прочитает
ему
лекцию
об
эдиповом
комплексе
.
Анализируемый
вербализирует
и
проигрывает
одну
за
другой
воображаемые
сцены
благодаря
«
переносу
»
влечений
на
аналитика
.
Вместе
с
вербализацией
отношений
с
другими
осознается
и
положение
собст
-
венного
Я
.
За
обнаружением
того
пункта
,
где
разошлись
смысл
и
реальность
,
происходит
постепенное
слияние
«
приватных
»
значений
(
рационализаций
и
прочих
масок
)
со
значениями
окружающих
.
87
В
каких
бы
многообразных
одеяниях
ни
выступало
клише
,
за
ним
стоит
один
и
тот
же
образец
,
инсценируется
одно
и
то
же
содержание
. «
Перенос
»
возвращает
анализируемого
в
«
первоначальную
сцену
»
со
всеми
сопутствующими
детскими
аффектами
.
Аналитик
за
счет
«
контрпереноса
»
получает
возможность
соучаствовать
,
идентифицироваться
с
пациентом
,
понимать
роль
,
которую
играют
реальные
или
воображаемые
объекты
в
ситуациях
анализируемого
.
Дериваты
собственного
бессознательного
позволяют
постичь
бессознательное
другого
; «
у
себя
»
воспринимается
alter
ego (
вернее
, alter id) (?).
Аналитик
входит
в
поле
отношений
пациента
,
в
его
жизненную
драму
,
чтобы
обнаружить
скрытые
правила
этой
«
игры
»,
а
затем
и
изменить
их
так
,
чтобы
прекратились
страдания
.
Сценическое
понимание
конфликтно
,
поскольку
искусственное
возвращение
пациента
к
сценам
раннего
детства
вызывает
инфантильно
-
невротические
реакции
,
раскол
психики
временно
усиливается
,
так
как
проблематизированы
те
защитные
механизмы
,
с
помощью
которых
невротик
заслонялся
от
своих
внутренних
противоречий
.
Психоаналитические
реконструкции
,
по
мнению
Лоренцера
,
не
являются
гипотезами
,
так
как
аналитик
имеет
дело
не
с
фактами
,
которые
подводимы
под
общие
номологические
высказывания
.
Метапсихология
представляет
собой
структурную
теорию
форм
интеракции
и
языковых
игр
.
Конкретные
сцены
не
объясняются
предзаданными
теоретическими
положениями
.
Хотя
Лоренцер
и
в
данном
случае
спорит
с
Хабермасом
,
позиции
у
них
здесь
сходные
: «
общие
интерпретации
»
Хабермаса
и
систематизированные
формы
интеракции
Лоренцера
представляют
собой
типичные
схемы
перевода
данного
конкретного
случая
,
обобщения
прошлого
герменевтического
опыта
.
В
метагерменевтике
нет
индивидуальных
имен
,
но
есть
некие
общие
схемы
развития
психических
процессов
.
Индивидуальная
жизнь
пациента
входит
в
анонимную
схему
,
но
входит
всякий
раз
со
своими
индивидуальными
особенностями
.
Поэтому
,
хотя
индивидуальные
случаи
не
фальсифицируют
эту
схему
,
опыт
отдельного
психотерапевта
,
а
затем
и
всего
психоаналитического
сообщества
может
привести
к
изменению
схемы
.
Основанием
глубинной
герменевтики
должна
служить
теория
«
форм
интеракции
».
Лоренцер
провел
такую
дебиологизацию
фрейдизма
,
что
влече
-
ния
превратились
в
«
социально
установленные
»
структуры
отношений
,
интериоризированные
в
раннем
детстве
.
Во
влечениях
уже
всегда
осуществ
-
лен
синтез
природного
и
социально
-
культурного
,
они
интенциональны
(
это
«
влечения
к
...»,
в
них
всегда
присутствует
предмет
или
лицо
).
Подвергая
кри
-
тике
Фромма
за
«
социологизм
»,
Лоренцер
,
по
существу
,
близок
этому
варианту
неофрейдизма
,
поскольку
«
формы
интеракции
»
напоминают
«
соци
-
альный
характер
»
Фромма
(
а
влечения
он
вместе
с
Фроммом
мог
бы
назвать
«
страстями
»).
Различия
касаются
главным
образом
теоретического
обосно
-
вания
,
поскольку
Лоренцер
опирается
на
символический
интеракционизм
Мида
, «
языковые
игры
»
и
«
формы
жизни
»
Витгенштейна
, «
символические
формы
»
Кассирера
.
Проблемы
возникают
в
связи
с
отношением
«
форм
интеракции
»
к
языку
.
Воззрения
Лоренцера
претерпели
эволюцию
—
88
поначалу
он
был
близок
критикуемому
им
лингвоцентризму
,
так
как
клише
определялись
им
как
«
отколовшиеся
символы
»,
лишившиеся
символической
формы
репрезентации
в
результате
вытеснения
(
причины
которого
,
кстати
,
не
проясняются
).
Критика
Хабермаса
,
опиравшегося
на
первые
работы
Лоренцера
,
это
и
скрытая
самокритика
.
Между
влечениями
Оно
и
клише
оставался
зазор
,
поскольку
первые
оставались
биологическими
процессами
,
а
вторые
имели
символический
характер
,
а
потому
и
были
доступны
для
герменевтического
понимания
.
Выход
за
пределы
лингвоцентризма
дала
«
материалистическая
теория
социализации
»,
введение
доязыковых
форм
интеракции
.
Правда
,
эта
теория
социализации
содержит
помологические
гипотезы
в
духе
естествознания
и
социальных
наук
:
герменевтическим
процедурам
предпосылаются
всеобщие
утверждения
о
психическом
развитии
ребенка
в
первые
годы
жизни
,
о
механизмах
образования
«
форм
ин
-
теракции
».
Доязыковые
«
практики
»
постигаются
путем
сценического
понимания
;
они
«
проигрываются
», «
инсценируются
»
в
диалоге
аналитика
и
анализируемого
.
Можно
согласиться
с
тем
,
что
эти
сцены
образуют
какую
-
то
последовательность
и
нагружены
аффектами
раннего
детства
,
что
для
целей
терапии
недостаточно
традиционных
герменевтических
методов
,
поскольку
человеческая
жизнь
не
является
текстом
.
Однако
«
инсценировка
»
той
или
иной
структуры
бессознательного
—
это
еще
не
познание
и
даже
не
вербализация
доязыковой
«
формы
интеракции
».
Здесь
выходят
на
поверхность
те
«
следы
»,
по
которым
должен
идти
аналитик
,
реконструируя
смысловые
связи
в
психике
анализируемого
.
Но
сами
по
себе
эти
доязыковые
структуры
немы
,
они
должны
войти
в
язык
пациента
,
чтобы
затем
стать
словесными
ассоциациями
для
аналитика
.
Критерием
истинности
психоанализа
оказываются
в
таком
случае
чувство
очевидности
,
испытанное
пациентом
,
и
эффективность
терапии
,
но
никак
не
адекватность
реконструкции
аналитика
.
То
,
что
невротик
принимает
видение
своих
конфликтов
в
духе
психоаналитической
теории
,
легко
объясняется
внушением
(
равно
как
его
подготовленностью
принять
такую
интерпретацию
в
силу
широкой
известности
фрейдизма
).
Если
же
реконструкция
имеет
характер
научного
познания
,
то
есть
претендует
на
истинное
знание
предмета
—
в
данном
случае
психики
индивида
,
то
она
не
может
обойтись
ни
«
инсценировкой
»
детских
конфликтов
,
ни
герменевтическим
пониманием
.
В
противном
случае
к
«
глубинной
герменевтике
»
целиком
относятся
слова
Ф
.
Шлейермахера
о
герменевтике
вообще
:
она
никогда
не
будет
наукой
,
она
является
искусством
.
Герменевт
не
знает
ни
всех
возможностей
языка
,
с
которым
соотносится
«
грамматическая
интерпретация
»,
ни
всех
моментов
индивидуальной
истории
,
к
которой
обращена
«
психологическая
интерпретация
».
Нужно
переходить
от
одного
к
другому
,
не
имея
строгих
правил
перехода
.
Поэтому
речь
идет
об
искусстве
,
которое
предполагает
талант
истолкователя
языковых
выражений
и
талант
в
познании
людей
.
В
психоаналитических
реконструкциях
,
в
толковании
сновидений
,
симптомов
,
произведений
литературы
,
осуществленных
Фрейдом
и
его
последователями
,
89
мы
,
без
сомнения
,
имеем
дело
с
высоким
искусством
интерпретации
.
Понимание
всегда
приходит
к
границе
неисчерпаемой
индивидуальности
другого
и
не
может
завершиться
.
Если
психоанализ
так
и
не
обретет
статуса
научной
теории
,
он
сохранит
свою
значимость
как
искусство
понимания
, —
этого
достаточно
для
того
,
чтобы
психоанализ
мог
играть
свою
роль
эффективной
психотерапии
,
то
есть
выполнять
свою
главную
функцию
,
не
претендуя
ни
на
роль
строгой
науки
,
ни
на
роль
оригинальной
философской
антропологии
.
Любая
история
пишется
с
определенной
точки
зрения
;
не
является
исключением
и
«
Археология
психоанализа
»
Лоренцера
.
Поскольку
для
него
учение
Фрейда
представляет
собой
герменевтическую
дисциплину
,
то
он
ориентирует
читателя
на
те
«
ступени
»,
что
ведут
от
различных
типов
властных
отношений
и
медицинских
концепций
к
глубинной
герменевтике
.
Эта
интерпретация
расходится
с
подавляющим
большинством
трудов
по
истории
психоанализа
(
начиная
со
статей
по
этому
поводу
самого
Фрейда
).
Такое
переосмысление
истории
данной
дисциплины
имеет
как
свои
преимущества
,
так
и
недостатки
.
К
несомненным
достоинствам
этой
книги
можно
отнести
широту
взгляда
,
учет
социально
-
культурного
и
политического
контекста
.
Во
всяком
случае
,
книга
одного
из
известнейших
немецких
психоаналитиков
занимает
свое
,
значимое
место
в
современных
дискуссиях
о
предмете
,
методе
и
исто
-
рии
психоанализа
.
Лоренцер
А
.
Археология
психоанализа
.
М
., 1996,
с
. 265–294
90
Фантом
утраченного
кресла
(
о
вкладе
Э
.
Д
.
Днепрова
в
возрождение
психоанализа
в
России
)
1
В
.
П
.
Зинченко
Пишу
и
вздрагиваю
:
вот
чушь
-
то
,
неужто
я
против
законной
власти
?
Время
спасет
,
коль
они
неправы
.
Мне
хватает
скандальной
славы
.
Но
плохая
политика
портит
нравы
.
Это
уж
—
по
нашей
части
!
Иосиф
Бродский
У
читателя
может
возникнуть
естественный
вопрос
,
почему
своими
впечатлениями
о
книге
Э
.
Д
.
Днепрова
решил
поделиться
психолог
,
который
достаточно
далек
от
государственных
забот
об
образовании
,
от
технологии
управления
им
.
Моим
оправданием
может
служить
лишь
то
,
что
я
не
чужд
науке
и
практике
образования
.
Поэтому
меня
тревожит
,
скажу
осторожно
,
недостаточная
связь
формирования
и
управления
образованием
наукой
о
нем
.
Книга
Э
.
Д
.
Днепрова
утверждает
мои
давние
опасения
по
этому
поводу
.
Ее
содержание
имеет
весьма
отдаленное
отношение
к
науке
об
образовании
в
нашей
стране
.
Она
посвящена
в
основном
фактам
и
фантомам
личной
биографии
автора
.
Но
все
же
,
поскольку
в
ее
названии
присутствует
слово
реформа
применительно
к
нашему
многострадальному
образованию
,
придется
несколько
слов
сказать
об
этом
предмете
.
Георгий
Иванович
Челпанов
был
вещун
.
В
1920
г
.
он
писал
о
первой
советской
реформе
школы
,
что
она
сделана
как
будто
не
для
родной
страны
,
не
для
родного
народа
,
для
колонии
.
Все
последующие
реформы
стоили
одна
другой
и
походили
на
первую
.
Н
.
А
.
Бердяев
в
свое
время
писал
,
что
пристрастие
к
реформам
возникает
там
и
тогда
,
где
нет
уважения
к
форме
.
Неправдоподобная
для
цивилизованной
страны
частота
реформ
,
неутихающая
страсть
к
стратегиям
и
доктринам
мешают
становлению
формы
.
Так
что
здесь
гордиться
вроде
бы
нечем
.
И
то
,
что
наше
образование
все
еще
существует
и
даже
развивается
,
происходит
вовсе
не
благодаря
государевым
заботам
,
а
вопреки
им
.
Школу
,
как
,
впрочем
,
и
некоторые
другие
социальные
институты
,
спасает
от
реформаторов
и
революционеров
мудрое
правило
,
сформулированное
А
.
А
.
Ухтомским
: «
Судьба
реакции
(
то
есть
революции
или
реформы
. —
В
.
З
.)
решается
не
на
станции
отправления
,
а
на
станции
назначения
».
Полная
победа
любой
революции
,
как
и
любой
реформы
,
рано
или
поздно
оказывается
несбыточной
.
1
Э
.
Д
.
Днепров
.
Школьная
реформа
между
«
вчера
» «
завтра
».
М
., 1996.