ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.11.2019
Просмотров: 4252
Скачиваний: 6
121
интеллектуального
развития
,
которое
,
хотя
и
было
,
по
словам
самого
Фрейда
,
отрезано
от
господствующих
над
его
поведением
сил
влечений
,
тем
не
менее
вызывало
у
аналитика
сожаление
о
том
,
что
не
все
его
ученики
способны
так
глубоко
осознавать
природу
психоанализа
14
.
Панкеев
считал
себя
органичным
психоаналитиком
,
совместившим
в
себе
невротическое
смирение
перед
бессознательным
с
безупречным
интеллектом
человека
,
объектный
катексис
которого
находится
под
сильным
влиянием
бессознательного
и
который
,
потому
,
строит
логические
схемы
,
исходя
из
фантазийных
,
а
не
реально
существующих
объектов
15
.
К
тому
же
Сергей
Панкеев
вобрал
в
структуру
своей
идентичности
практически
все
культурные
провокации
,
которые
дарует
своему
адепту
великая
русская
литература
.
Ее
потенциальная
психопатологичность
довольно
-
таки
прозрачна
для
исследователя
,
рассматривающего
ее
с
позиций
психоанализа
,
т
.
е
.
с
нейтральной
точки
зрения
приспособительных
(
адаптивных
)
стандартов
западноевропейской
цивилизации
.
Русская
литература
–
это
наш
Ветхий
завет
,
если
рассматривать
ее
с
точки
зрения
ее
глубинно
-
психологической
значимости
.
Главная
ее
задача
–
психологически
оторвать
нас
от
матери
и
не
допустить
сползания
к
изначальному
симбиозу
путем
привития
страха
перед
образом
Женщины
и
формирования
стратегий
бегства
от
нее
(
Онегин
),
мести
ей
(
Печорин
),
игнорирования
ее
в
закрытых
мужских
сообществах
(
Чичиков
),
ненависти
к
ней
,
толкающей
к
самоуничтожению
(
Базаров
),
пассивно
-
мазохистического
самонаказания
за
любовь
к
ней
(
Обломов
),
ужаса
перед
ней
,
трансформирующего
в
ее
обожествление
(
герои
Достоевского
)
и
пр
.
Прививка
эта
,
по
традиции
получаемая
всеми
представителями
образованного
класса
,
позволяла
и
позволяет
жить
в
России
,
быть
сопричастным
филогенетической
(
родовой
)
власти
Родине
-
Матери
хоть
как
-
то
сопротивляясь
при
этом
тотальному
затягиванию
ею
своих
детей
в
орально
-
симбиотические
формы
массового
обезличивания
.
Если
бы
не
она
,
великая
русская
литература
,
созданная
страдающими
героями
-
материубийцами
,
воистину
«
лишними
людьми
»
родной
нам
культуры
на
потребу
себе
подобных
,
абсолютной
правотой
обладали
бы
слова
Юнга
,
некогда
введенные
в
российский
культурный
обиход
Александром
Эткиндом
: «
В
России
нет
и
не
может
быть
психоанализа
.
В
ней
люди
живут
как
рыбы
в
стае
…»
16
.
Скрытая
полемика
с
Юнгом
,
пронизывающая
весь
текст
книги
«
Из
истории
одного
детского
невроза
»
и
придающая
изложению
материала
диалоговый
характер
,
проявляется
в
контексте
данной
водной
метафоры
наиболее
ярко
.
Разделив
мир
глубинной
психологии
со
своим
бывшим
наследником
,
а
ныне
–
отступником
Юнгом
,
Фрейд
избрал
себе
земную
твердь
,
символически
уподобив
себя
и
Юнга
белому
медведю
и
киту
.
Из
водных
глубин
,
доставшихся
Юнгу
,
Фрейд
вылавливает
мелкую
рыбешку
,
не
только
добывая
себе
пропитание
,
но
и
гарантируя
ей
новую
жизнь
на
суше
(
правда
,
только
после
заглатывания
и
переваривания
им
).
Не
отсюда
ли
вытекает
знаменитое
сравнение
Фрейда
самого
себя
с
антиподом
царя
Мидаса
,
а
психоанализа
с
некоей
новой
наукой
– «
дрекологией
»?
Как
Мидас
122
обладал
волшебным
свойством
все
обращать
в
золото
,
так
я
,
писал
Фрейд
,
напротив
,
все
ценное
способен
превращать
в
дерьмо
.
Сергей
Панкеев
(
жизнь
которого
можно
рассматривать
как
культурный
подвиг
,
как
отчаянный
рывок
рыбы
,
желающей
выйти
на
сушу
и
показывающей
путь
своим
собратьям
по
стае
)
был
тяжело
болен
архетипикой
,
пробужденной
в
нем
культурным
влиянием
классической
русской
литературы
,
причем
особо
обостренное
течение
этого
заболевания
определялось
рядом
привходящих
обстоятельств
его
личной
биографии
.
Так
же
как
и
Онегин
,
он
,
будучи
«
наследником
всех
своих
родных
»,
заболел
в
конце
концов
«
русской
хандрой
»
17
.
С
Печориным
(
а
точнее
–
с
Лермонтовым
)
его
связывали
настолько
глубокие
идентификационные
связи
,
вплоть
до
подчеркивания
внешнего
сходства
,
что
после
смерти
сестры
,
формируя
в
себе
«
мужественность
жить
»,
Панкеев
предпринял
терапевтическое
путешествие
на
Кавказ
,
посетив
при
этом
все
места
действия
«
Героя
нашего
времени
»
и
завершив
поездку
на
месте
знаменитой
дуэли
у
подножия
Машука
.
С
Чичиковым
его
сближал
статус
«
херсонского
помещика
»,
а
у
Обломова
он
просто
позаимствовал
симптоматический
фон
своего
невроза
–
неспособность
к
любой
деятельности
вплоть
до
отказа
самостоятельно
одеваться
и
вставать
с
дивана
.
Базовый
симптом
своего
второго
невроза
он
позаимствовал
у
Гоголя
и
русскому
читателю
отчета
доктора
Рут
Мак
Брюнсвик
о
психотерапии
странного
страха
«
утерять
свой
нос
»
становится
предельно
ясна
невозможность
проникновения
в
душу
клиента
,
культурные
основания
бессознательного
которого
аналитику
не
только
не
близки
,
но
и
цивилизационно
чужды
.
С
героями
же
Достоевского
у
Панкеева
был
просто
«
семейный
роман
»:
его
отца
с
братьями
так
и
называли
- «
братья
Карамазовы
» (
и
далеко
не
случайно
!),
а
собственную
жизнь
он
явно
или
неявно
делал
с
фигуры
князя
Мышкина
.
Для
полного
набора
не
хватает
только
Толстого
,
но
с
ним
у
Панкеева
вышла
осечка
,
которая
,
впрочем
,
нисколько
не
повредила
анализу
.
По
словам
самого
пациента
, «
мир
,
в
котором
жил
и
который
описывает
Толстой
,
был
чужд
Фрейду
…
В
качестве
психолога
он
не
мог
проникнуть
настолько
глубоко
,
как
это
удавалось
Достоевскому
…»
18
.
Панкеев
писал
в
своих
мемуарах
,
что
с
тринадцатилетнего
возраста
почитал
великих
русских
писателей
и
поэтов
«
почти
как
святых
»
19
.
Кстати
говоря
,
несомненный
интерес
для
Фрейда
представляло
и
особое
интимное
отношение
Панкеева
с
христианством
,
сформировавшееся
еще
в
раннем
детстве
благодаря
чисто
случайному
совпадению
–
его
день
рождения
совпадал
с
Рождеством
.
Идентификация
с
Иисусом
,
со
Спасителем
,
с
Мессией
,
не
только
усилила
его
нарциссический
кокон
,
но
и
породило
использование
ритуалистики
христианского
культа
при
инфантильном
отыгрывании
проблематики
негативного
Эдипа
.
И
,
наконец
,
немаловажным
было
то
обстоятельство
,
что
«
русскость
»
у
пациента
была
уже
подорвана
системой
домашнего
воспитания
.
Он
изначально
воспитывался
и
обучался
иностранцами
–
англичанками
,
француженками
,
немцами
.
Слой
его
вытесненного
инфантильного
123
бессознательного
был
организован
не
родной
культурной
средой
,
а
чередой
эмоционально
окрашенных
иноязычных
влияний
,
наиболее
почвенническим
из
которых
было
чтение
ему
гувернанткой
мисс
Элизабет
«
русских
переводов
немецких
сказок
».
В
Одесской
гимназии
Панкеев
получал
низкие
оценки
по
русской
грамматике
и
демонстрировал
проблемы
с
правильным
произношением
русских
слов
.
Да
и
сами
оговорки
,
воспроизводимые
им
в
ходе
анализа
(
типа
неологизма
«Espe»),
демонстрировали
готовность
его
бессознательного
к
ассоциативной
деятельности
в
иноязычной
среде
.
Таким
образом
,
Фрейду
достался
в
определенном
смысле
культурный
«
полуфабрикат
»,
т
.
е
.
человек
,
бессознательно
тяготящийся
«
русскостью
»
как
своей
родовой
природой
,
сделавший
шаг
в
сторону
европейской
культурной
идентичности
и
своими
симптомами
демонстрирующий
желание
избавиться
от
власти
филогенетической
схемы
.
Только
при
таком
взгляде
на
Сергея
Панкеева
мы
сможем
понять
причину
,
по
которой
защитные
по
своей
глубинно
-
психологической
природе
фобии
русской
литературной
традиции
трансформировались
в
его
психическом
мире
в
патогенные
факторы
.
Панкеев
болезненно
переживал
свою
«
русскость
»
именно
как
инерцию
приспособительной
наследуемой
схемы
,
делающей
человека
абсолютно
неадекватным
при
выходе
за
пределы
ее
культурного
ареала
.
Психоанализ
был
самостоятельно
найден
и
избран
Панкеевым
как
точка
опоры
при
смене
глубинных
оснований
своей
культурной
идентичности
,
как
рациональное
подспорье
,
помогающее
оторваться
от
родной
почвы
во
имя
любви
к
медсестре
Терезе
,
любви
,
позволившей
ему
«
прорваться
к
реальной
женщине
» (
по
формулировке
Фрейда
)
из
тупика
инициируемых
русской
культурой
инцестуозных
страхов
и
ограничений
.
Для
доктора
Фрейда
,
вышедшего
в
предвоенные
годы
не
без
творческой
подачи
Юнга
на
проблематику
природы
того
глубинного
филогенетического
основания
,
на
котором
стоит
надстройка
индивидуальной
психики
,
подобного
рода
установка
пациента
была
просто
-
напросто
своеобразным
кладом
.
Он
был
настолько
благодарен
Панкееву
,
что
,
вопреки
своему
обыкновению
,
не
только
не
брал
с
последнего
денег
во
время
второго
периода
их
аналитической
работы
,
но
,
напротив
,
сам
снабжал
пациента
деньгами
.
Неоднократно
возвращаясь
в
своем
творчестве
к
теме
«
русскости
»
как
особого
рода
психопатологического
регрессивного
состояния
,
Зигмунд
Фрейд
,
в
конце
концов
,
пришел
к
выводу
об
архаическом
,
дикарском
характере
так
называемой
«
русской
души
»,
выделив
в
качестве
двух
ее
отличительных
черт
явную
,
недифференцированную
линией
вытеснения
амбивалентность
психических
реакций
и
особо
прочный
тип
идентификации
с
матерью
,
порождающий
пассивно
-
мазохистический
вариант
отреагирования
отцовского
комплекса
,
вариант
так
называемого
«
негативного
Эдипа
» («
Достоевский
и
отцеубийство
»).
Как
бы
нам
с
вами
ни
были
неприятны
рассуждения
подобного
рода
,
давайте
вдумаемся
в
смысл
приписанных
нам
групповых
психических
особенностей
.
Высокий
уровень
амбивалентности
проявлений
124
бессознательной
активности
,
при
котором
оба
полюса
взаимно
противоположных
реакций
равноценны
и
единовременно
актуальны
,
есть
проявление
архаичности
(
или
,
точнее
говоря
,
недоразвитости
)
психического
аппарата
и
слабости
линии
вытеснения
,
что
порождает
необходимость
внешнего
принуждения
,
заменяющего
практически
отсутствующие
механизмы
интрапсихического
контроля
Супер
-
Эго
.
Слабость
же
вытеснения
,
в
свою
очередь
,
означала
для
Фрейда
отсутствие
опоры
в
работе
психического
аппарата
на
вторичные
механизмы
Эго
-
активности
и
постоянное
подключение
первичных
пластов
инстинктивных
влечений
Ид
.
Из
этих
,
в
общем
-
то
вполне
внешне
нейтральных
хитросплетений
психоаналитической
казуистики
,
вытекает
еще
одно
,
довольно
-
таки
обидное
для
нас
,
толкование
псевдонима
фрейдовского
пациента
. Wolf-Man –
это
оборотень
,
человек
-
животное
,
меняющее
свое
обличье
в
зависимости
от
значимости
кодовой
символики
окружающей
его
культурной
среды
20
.
Отработав
на
материале
случая
маленького
Ганса
идею
о
судьбоносном
воздействии
на
ребенка
наследуемой
архаики
первобытного
тотемизма
21
,
Фрейд
пришел
к
выводу
,
определившему
на
последующие
десятилетия
его
представления
о
природе
человеческой
невротичности
:
в
основании
индивидуального
«
невротического
контура
»
всегда
лежит
тот
или
иной
вариант
силового
компромисса
между
животной
архаикой
биоэволюционного
наследия
и
очеловечивающим
родительским
влиянием
;
причем
основой
для
данного
компромисса
выступает
фон
культурного
окружения
.
Фрейд
терминологически
обозначил
результат
такого
компромисса
понятием
«
инфантильный
невроз
»
и
,
проиллюстрировав
механизм
его
становления
на
маленьком
Гансе
(
как
Человеке
-
Лошади
)
22
,
на
примере
Человека
-
Волка
продемонстрировал
терапевтические
ресурсы
своей
концептуальной
новации
,
разработал
технику
прорыва
к
архаическому
ядру
бессознательного
через
символику
сновидений
,
проясняемую
при
помощи
сказочного
наследия
.
Весной
1919
года
в
ответ
на
просьбу
своего
пациента
,
Сергея
Панкеева
,
дать
ему
совет
–
вернуться
ли
ему
в
революционную
Россию
в
надежде
частично
спасти
свое
состояние
или
же
навсегда
остаться
в
Вене
,
смирившись
с
участью
полунищего
иммигранта
,
Фрейд
преподнес
ему
в
подарок
свою
новую
книгу
,
книгу
о
Человеке
-
Волке
.
Человек
-
Волк
,
как
обобщенный
образ
,
слепленный
из
фрейдовских
интуиций
по
мотивам
ряда
черт
личности
пациента
,
был
представлен
Сергею
Панкееву
для
узнавания
и
отречения
.
Он
должен
был
увидеть
свою
«
русскость
»
со
стороны
как
инфантильную
невротическую
преграду
,
стоящую
на
пути
становления
его
новой
идентичности
.
Вне
самой
России
,
вне
родной
массы
оставаться
Человеком
-
Волком
не
только
бессмысленно
,
но
и
опасно
.
Нам
с
вами
Человек
-
Волк
представлен
сегодня
с
той
же
целью
,
поскольку
мы
в
очередной
раз
потеряли
свою
идентичность
(
или
же
,
точнее
,
тщетно
попытались
потерять
ее
),
внезапно
и
частично
не
по
своей
воле
оказавшись
в
иной
культурной
реальности
,
изначально
производной
от
инокультурных
традиций
и
филогенетических
схем
.
Вырваться
из
плена
125
иллюзий
и
коллективных
невротических
фантазий
,
определяющих
собою
жизнь
и
судьбу
нашей
Родины
на
протяжении
последних
полутора
десятилетий
,
можно
только
найдя
ответ
на
обманчиво
простой
вопрос
:
а
кто
мы
такие
,
каковы
мы
сами
по
себе
,
вне
контекста
привходящих
и
зачастую
случайных
обстоятельств
?
От
ответа
на
этот
вопрос
зависит
все
в
нашей
сегодняшней
жизни
,
и
в
том
числе
–
судьба
российского
психоанализа
,
который
может
стать
органичной
частью
отечественной
культуры
(
в
том
числе
и
психотерапевтической
),
а
может
превратиться
просто
в
«
школу
для
эмигрантов
»,
в
канал
для
очередного
выброса
за
рубежи
Родины
талантливых
людей
,
прочувствовавших
,
осознавших
свою
«
инаковость
»
и
сделавших
ее
основой
для
профессиональной
переподготовки
.
Отвечать
на
этот
вопрос
,
в
конечном
счете
,
нам
самим
(
причем
не
в
массе
,
а
индивидуально
).
Но
предварительно
стоит
выслушать
несомненно
авторитетное
для
нас
с
вами
мнение
профессора
Фрейда
и
проанализировать
тот
опыт
,
который
он
произвел
над
одним
из
нас
ради
получения
знания
,
явно
поучительного
для
всех
остальных
.
Итак
,
каковы
же
мы
по
Фрейду
?
Он
любезно
подставляет
нам
зеркало
психоанализа
,
в
котором
демонстрирует
следующие
психологические
основания
«
русскости
»
23
:
*
Латентная
женственность
,
господствующая
в
структуре
псевдомужской
идентичности
.
Моделируя
психопатологию
культурного
сообщества
на
фигуре
отдельного
его
представителя
(
позже
он
повторит
подобный
подход
по
отношению
к
американскому
и
еврейскому
народам
),
Фрейд
порою
добивается
пугающей
исторической
точности
.
По
крайней
мере
,
для
каждого
знатока
русской
истории
вполне
узнаваемы
его
описания
попыток
маленького
Человека
-
Волка
отработать
наследуемую
схему
мужественности
–
через
агрессию
и
самоуничижение
,
через
религиозный
фанатизм
и
нигилизм
антирелигиозности
,
через
доверчивое
следование
иностранным
кумирам
и
злобное
разочарование
в
них
24
.
Начало
болезни
пациента
Фрейд
связывает
именно
с
угрозой
превращения
этой
ложной
мужественности
в
настоящую
.
Превращение
подобного
рода
,
диктуемое
логикой
наследуемой
схемы
,
сделали
практически
невозможным
смерть
сестры
и
собственное
венерическое
заболевание
,
усилившее
латентную
женственность
через
возвратную
идентификацию
с
матерью
как
жертвой
«
отцовской
заразы
».
Таким
образом
,
даже
страшные
перипетии
русской
революции
диагностировались
Фрейдом
не
как
выражения
эдипальной
логики
отцеубийства
,
а
как
бегство
от
отца
в
нарциссическую
мастурбационную
иллюзию
самодостаточности
,
основанную
на
анальном
самоотождествлении
с
матерью
.
Психологически
,
пожалуй
,
именно
это
обстоятельство
обусловило
постоянное
разочарование
профессиональных
отцеубийц
-
революционеров
в
«
недоразвитости
»
России
,
в
отсутствии
у
нее
имманентных
предпосылок
для
эдипальной
революции
.
Ее
матереубийственный
бунт
, «
бессмысленный
и
беспощадный
»
выплеск
оральной
неудовлетворенности
,
в
силу
своей
регрессивной
тупиковости
мог
быть
использован
,
по
их
мнению
,
либо
для
провокации
революционных