ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 06.10.2020
Просмотров: 5167
Скачиваний: 28
реактивный базис симптомного невроза в основных чертах был сформирован уже в
период эдиповой фазы. Есть старый клинический опыт, гласящий, что пограничная линия,
которую пациент проводит между здоровьем и приступом болезни, всегда сглаживается в
процессе анализа.
Поскольку формирование симптома не есть отличительный критерий, давайте
рассмотрим другие моменты. Это прежде всего инсайт признания заболевания и
рационализация.
Отсутствие признания заболевания — очень важный, хотя и не абсолютный,
признак характерного невроза. Невротический симптом переживается пациентом как
инородная часть и вызывает у человека чувство, что он болен. Невротическая характерная
черта, такая, например, как чрезмерная аккуратность компульсивного характера или
тревожная застенчивость истерического характера, органически встроена в личность.
Можно жаловаться на застенчивость, но не чувствовать в этом признаков болезни. До тех
пор пока характерологическая застенчивость не обернется патологической склонностью
краснеть, или, скажем, компульсивно-невротическая аккуратность не превратится в
компульсивный церемониал, то есть, пока невротический характер симптоматически не
обострится, человек не чувствует себя больным.
Надо отметить, что существуют также симптомы не признаваемые как таковые или
признаваемые лишь отчасти. Они воспринимаются пациентом как вредная привычка или
особенность организма (хронические запоры, преждевременная эякуляция и т. д. ). С
другой стороны, многие черты характера часто переживаются человеком как болезнь,
например, вспышки ярости, склонность валяться в постели, пить, сорить деньгами и т. д.
Несмотря на это, можно сделать вывод, что признание заболевания характеризует
невротический симптом, а отсутствие такового — невротическую черту характера.
Еще одно отличие. Оно состоит в том, что симптом никогда не рационализируется
так, как характер. Ни истерическая рвота, ни компульсивная расчетливость не могут быть
рационализованы. Симптом лишен смысла, в то время как невротический характер
достаточно рационализован и не представляется чем-то бессмысленным или
патологическим. Это часто объясняется тем, что какая-либо невротическая характерная
черта будет немедленно отвергнута пациентом как абсурдная, если ее счесть симптомом:
«Просто он такой человек». Это подразумевает, что человек родился таким, что это —
«его характер». Анализ показывает, что такое толкование ложно, что характер заставляет
действовать так, а не иначе по определенным причинам, что в принципе его можно
проанализировать, как симптом, и изменить.
Иногда невротические симптомы становятся настолько неотъемлемой частью
личности, что становятся похожими на черты характера. Например, компульсивное
подсчитывание может возникнуть только как часть общей склонности к порядку;
компульсивное
систематизирование — только
как
часть
компульсивной
предрасположенности к работе. Такие модели поведения, скорее, воспринимаются как
странности или особенности, чем как признаки заболевания. Поэтому мы без труда можем
установить, что концепция заболевания чрезвычайно текуча, что существуют
всевозможные этапы переходов от симптома — как изолированного чужеродного тела —
через невротический характер и «плохие привычки» к рациональному действию.
По сравнению с характерными чертами конструкция симптома очень проста для
понимания его смысла и истока. Правда, надо сказать, что симптом имеет и
множественную детерминацию; но чем глубже мы в нее проникаем, тем больше
удаляемся от реального симптома и тем яснее ощущаем базальную, основную
характерологическую реакцию. Таким образом, теоретически, исходя из любого
симптома, можно достичь базальной характерологической реакции. Симптом
непосредственно обусловлен ограниченным числом бессознательных позиций;
истерическая рвота, скажем, основывается на вытесненных фантазиях на тему
феллации
или оральных желаний ребенка. Она характерологически проявляется как определенный
инфантилизм и материнское отношение. Но истерический характер, формирующий
основу симптома, обусловлен многими, отчасти противоречивыми, влечениями и
выражается в специфической позиции или
способе существования
. Это бывает не так
легко раскрыть, как симптом. Тем не менее здесь необходимо, как и при работе с
симптомом, вернуться к исходному состоянию и понять характер, исходя из
инфантильных влечений и переживаний. Если симптом соответствует единственному
переживанию или влечению, то характер представляет собой специфический способ
существования индивида, экспрессию всего его прошлого. По этой причине симптом
может возникнуть неожиданно, в то время как каждая индивидуальная черта характера
формируется годами. Однако нельзя забывать тот факт, что симптом тоже не может
возникнуть внезапно без базальной, основной характерологической реакции, которая уже
присутствует.
Во время анализа тотальность невротической черты характера дает о себе знать как
компактный механизм защиты против наших терапевтических действий. Аналитическое
исследование развития этого механизма, своего рода характерного «панциря», показывает,
что он также служит определенной экономической цели: с одной стороны, он оберегает
человека от воздействий внешнего мира, а с другой — от внутренних либидинальных
влечений. Характерный панцирь может выполнять эту задачу, потому что либидинальные
и садистские энергии объединяются в невротических реактивных образованиях,
компенсациях и других невротических установках. В процессе формирования и
сохранения этого панциря тревога постоянно ограничивается, так же, как, согласно
описанию Фрейда, и компульсивные симптомы. Мы будем несколько позже говорить об
экономике характерной формации.
Поскольку невротический характер человека, выполняя экономическую функцию
охраняющего панциря, устанавливает определенное равновесие, хоть и невротическое,
анализ становится для него опасным. Вот почему различные сопротивления, которые
налагают свой специфический отпечаток на анализ в индивидуальном случае, возникают
из нарциссического проективного механизма. Очевидно, что модель поведения является
результатом тотального развития и ее как таковую можно анализировать и изменять.
Таким образом, она является стартовой точкой для включения аналитиком техники
анализа характера.
в) Техника анализа характерного сопротивления.
Помимо сновидений, ассоциаций, оговорок и другого материала, представленного
пациентами в процессе аналитического взаимодействия, особого внимания заслуживает
их отношение, точнее, их манера рассказывать сны, оговариваться, ассоциировать и
общаться в целом
*
.
Пациент, с самого начала следующий нашему основному правилу, — редкое
исключение. Проходят месяцы анализа характера, прежде чем человек станет хотя бы
наполовину правдивым в самовыражении. Манера пациента говорить с аналитиком, когда
он здоровается с ним, или его взгляд, или то, как он лежит на кушетке, модуляции его
голоса, степень соблюдения вежливости — все это является для аналитика критериями
суждения о скрытых сопротивлениях, направленных против основного правила анализа. А
понимание нами всех этих деталей дает возможность изменить или устранить их путем
интерпретации. То, как сказано, не менее важный материал для интерпретации, чем что
именно сказано. Часто можно услышать, как аналитики жалуются, что анализ не
продвигается, поскольку пациент не выдает никакого материала. Под «материалом» в
этом случае подразумеваются ассоциации и коммуникации. Но манера пациента говорить,
*
Примечание 1945 года.
Форма экспрессии гораздо важнее, чем ее идейное содержание. Сегодня для того,
чтобы пробиться к критическим детским переживаниям, мы используем исключительно экспрессию. Не
идейное содержание, а форма выражения является тем, что приводит нас к биологическим реакциям,
которые формируют основу психических проявлений.
молчать или повторяться тоже является материалом, который необходимо использовать.
Есть только одна ситуация, в которой пациент не предоставляет материала, — это наша
неудача, которая происходит потому, что мы не способны использовать поведение
пациента в качестве «материала».
В том, что поведение человека и форма его коммуникаций имеет аналитическую
значимость, нет ничего нового. То, о чем я собираюсь говорить, — факт, все это
представлено в анализе характера определенным и почти совершенным образом.
Прошлые неудачи в работе со множеством случаев невротического характера научили нас
тому, что форма коммуникаций, по крайней мере вначале, важнее, чем содержание.
Необходимо лишь вспомнить скрытое сопротивление «аффективно слабых», «хороших»,
чрезмерно вежливых и корректных пациентов, которые всегда представляют обманчивый
положительный перенос или неистово и стереотипно требуют любви; вспомнить тех, кто
играет в анализ, как в игру, а также тех, кто всегда закован в «панцирь», и тех, кто все
время внутренне усмехается по поводу всех и вся. Этот список можно продолжить.
Проще, пожалуй, понять, что необходимо проделать большую и тщательную работу,
чтобы решить бесчисленные индивидуальные технические проблемы.
Чтобы сориентироваться, необходимо изложить важнейшие отличия анализа
характера и анализа симптома, для чего сравним две пары пациентов. Условимся, что мы
одновременно лечим двух мужчин, страдающих преждевременной эякуляцией; один из
них имеет пассивно-фемининный характер, а другой — фаллически-садистский. Кроме
них, у нас есть еще две пациентки, женщины, страдающие проблемами, связанными с
нарушением питания; у одной из них компульсивный характер, а у другой —
истерический.
Далее, условимся, что преждевременная эякуляция обоих мужчин имеет один и тот
же бессознательный смысл: страх отцовского пениса в женской вагине. В процессе
анализа оба пациента на основе кастрационной тревоги, которая составляет основу
симптома, продуцируют отрицательный перенос на отца. Оба ненавидят аналитика (отца),
потому что видят в нем врага, который препятствует достижению ими удовольствия. Оба
переживают бессознательное желание уничтожить его. В этой ситуации фаллически-
садистски и характер будет отводить опасность кастрации через оскорбления,
пренебрежение и угрозы, в то время как пассивно-фемининный в том же самом случае
станет еще более пассивным, покорным и дружелюбным. У обоих пациентов характер
спровоцирует сопротивление: один встретит опасность агрессивно, а другой постарается
ее избежать путем обманчивой покорности. Нет смысла повторять, что характерное
сопротивление пассивно-фемининного пациента опаснее потому, что оно функционирует
исподволь, скрытно. Человек продуцирует изобильный материал, он вспоминает
разнообразные детские переживания, короче говоря, кажется чрезвычайно открытым. На
самом деле он камуфлирует злобу и ненависть. И пока он сохраняет таким поведением
свою определенную позицию, никакие попытки анализа не смогут изменить его
состояние. Он может даже вспомнить ненависть к своему отцу, но не будет переживать ее,
если отсутствует последовательная интерпретация аналитиком смысла его обманчивой
позиции, которая должна предшествовать интерпретации глубокого смысла его
ненависти.
Условимся, что у каждой пациентки из второй пары налицо явный, острый
положительный перенос. Центральное содержание этого переноса и у той, и у другой
такое же, как и симптом, — то есть орально-феллационная фантазия. Но, хотя
положительный перенос одинаков по содержанию, форма трансферентного
сопротивления будет различной: истерическая пациентка будет, скажем, демонстрировать
тревожное молчание и вести себя застенчиво, а компульсивная — злобно или холодно
молчать и вести себя надменно. В одном случае положительный перенос отражается в
агрессии, в другом — в тревоге. Форма защиты у пациенток будет соответствующей:
истерическая пациентка всегда будет защищаться тревожно, а компульсивная —
агрессивно, независимо от того, какое бессознательное содержание является точкой
прорыва. Таким образом,
у одних, и тех же пациентов характерное сопротивление всегда
одинаково и таится в самом основании невроза
.
В характерном панцире заключена концентрированная хроническая экспрессия
нарциссической защиты. Кроме известных нам видов сопротивлений, которые
мобилизуются против каждой новой частицы материала бессознательного, мы не должны
упускать из виду постоянный фактор внешней формы, который проистекает из характера
пациента. Поэтому мы называем фактор внешней формы сопротивления «характерным
сопротивлением».
Итак, остановимся на наиболее важных аспектах характерного сопротивления.
Характерное сопротивление выражается не в содержании материала, а в формальном
аспекте обычного поведения: в манере говорить, выражении лица, в типичных
отношениях человека, проявляющихся в улыбке, осмеивании, надменности, чрезмерной
пунктуальности, излишней вежливости, агрессивности и т. д.
Спецификой характерного сопротивления является не то,
что
пациент говорит или
делает, а
как
он говорит или действует, не
что
он рассказывает, излагая сновидение, а
как
он рассказывает, подвергает сон цензуре, искажает его и т. д.
Характерное сопротивление остается одним и тем же у схожих пациентов,
независимо от того, против какого материала оно направлено.
Различные характеры предоставляют одинаковый материал, но разными
способами. К примеру, истерическая пациентка будет отводить положительный перенос
фигуры отца тревогой, а компульсивная — агрессивностью.
*
.
В процессе анализа характер пациента скоро проявляет себя в качестве
сопротивления. Как в обычной жизни, так и в анализе характер играет ту же самую роль.
Он является механизмом защиты психики. Закованный в характерологический панцирь
человек защищен от внешнего мира и от собственных бессознательных влечений.
Изучение характерного образования приводит к следующему выводу: характерный
панцирь формируется в детстве по тем же причинам и нацелен на то же самое, что и
характерное сопротивление в аналитической ситуации. В процессе анализа проявление
характера в виде сопротивления отражает его инфантильный генезис. Ситуация,
вызывающая характерное сопротивление во время анализа, точно повторяет ту детскую
ситуацию, которая привела к формированию характера. По этой причине мы находим в
характерном сопротивлении как защитную функцию, так и перенос инфантильных
отношений на внешний мир.
С экономической точки зрения характер в обычной жизни и характерное
сопротивление во время анализа выполняют одну и ту же функцию, то есть служат для
того, чтобы избежать неудовольствия, установить и сохранить психическое равновесие,
пусть даже и невротическое, — и, наконец, для того, чтобы поглощать вытесненную
энергию. Одна из кардинальных функций характера состоит в том, чтобы ограничить
свободное протекание потока тревоги, то есть поглотить перекрытую плотиной энергию.
Так как исторический, инфантильный элемент присутствует и активизируется в
невротических симптомах, он существует и в характере. Вот почему разрешение
характерного сопротивления дает точный и несомненный путь, ведущий к центральному
детскому конфликту.
Что же следует из вышеприведенного с точки зрения анализа характера? Есть ли
существенные различия между анализом характера и анализом сопротивления? Да. Они
состоят: а) в отборе материала и установлении последовательности, в которой он
*
Благодаря реализации этого факта формальный элемент включается в сферу психоанализа, который до сих
пор фокусировался преимущественно на содержании.
интерпретируется; и б) в технике интерпретации. Итак:
а) Если мы говорим об отборе материала, то нам могут небезосновательно
возразить. Кто-то может сказать, что всякая селекция противоречит базовым
психоаналитическим принципам, а именно тому, что вести в ходе анализа должен
пациент, что, применяя какую бы то ни было селекцию, мы активизируем опасность
следования своим личностным наклонностям. На это мы отвечаем, что та селекция, о
которой пойдет речь, не подразумевает пренебрежение аналитическим материалом. В
данном случае селекция означает только тот вид отбора, который гарантирует логическую
последовательность интерпретаций, соответствующую структуре индивидуального
невроза. В конце концов интерпретируется весь материал; только в каждой ситуации
какая-то деталь более важна, нежели другая. Кстати, аналитик всегда производит какой-то
отбор, он осуществляет селекцию, когда не интерпретирует сновидение в той
последовательности, в которой оно предоставлено пациентом, а выбирает ту или иную
деталь и работает с ней. Он отбирает материал, если обращает внимание только на
содержание коммуникации, а не на ее форму. Другими словами, очевиден тот факт, что
пациент предоставляет материал самого разнообразного свойства, и это заставляет
осуществлять отбор. Сейчас речь идет только о корректной селекции, осуществляемой с
пониманием актуальной аналитической ситуации.
Если пациенты под влиянием характера постоянно терпят неудачу в следовании
основному правилу, то мы имеем дело с характерным сопротивлением. Приходится
постоянно форсировать выделение характерного сопротивления из всего объема
материала и идти путем интерпретации смысла. Это, конечно, не означает, что надо
пренебрегать материалом, напротив, каждая частичка его очень ценна, поскольку дает нам
информацию о смысле и истоке характерной черты. Необходимо отложить
интерпретацию того материала, который не имеет непосредственной связи с
трансферентным сопротивлением, до того времени, пока не будет понято характерное
сопротивление и пока оно, хотя бы в основных чертах, не будет преодолено. Я уже
пытался показать (см. главу III), в чем состоит опасность глубокой интерпретации при
наличии неразрешенного характерного сопротивления.
б) Теперь необходимо обратиться к некоторым специфическим проблемам техники
анализа характера. Прежде всего надо подчеркнуть, что существует возможность его
неверной трактовки. Мы говорим, что анализ характера начинается с акцентирования и
соответствующего анализа характерного сопротивления. Необходимо понять, что это
вовсе не значит, что пациента надо просить, скажем, не быть агрессивным, не
иронизировать, не смущаться при разговоре и т. д. Подобная процедура не только
неаналитична, но и бессмысленна. Я снова и снова подчеркиваю, что анализ характера, в
нашем понимании, не имеет ничего общего ни с воспитанием, ни с наставлениями, ни с
попыткой заставить пациента вести себя иначе. Анализируя характер, мы спрашиваем
себя, почему пациент иронизирует, почему он смущается при разговоре, почему он
блокирует аффекты и т. д. Мы стараемся пробудить у пациента интерес к его собственным
чертам характера для того, чтобы с его помощью аналитически исследовать их корни и
значение. Все, что мы делаем, «поднимает» черту характера, которая представлена
кардинальным сопротивлением пациента, над уровнем его личности. И тогда появляется
возможность показать пациенту поверхностную связь между характером и симптомами.
Это нужно ему независимо от того, будет он использовать эти знания для изменения
своего характера или нет. В принципе процедура не отличается от анализа симптома.
Анализ характера дополняется только тем, что мы изолируем черту характера и
настраиваем пациента на ее воспроизведение, пока он не взглянет на нее объективно и не
переживет ее, как болезненный симптом. Таким образом, черта характера начинает им
переживаться как нечто инородное, от чего пациент может избавиться.
Удивительно, что этот процесс приводит к изменениям — хотя бы и временным —
в личности. По мере продвижения анализа характера на передний план автоматически