ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 2325
Скачиваний: 4
номических сделках или трансакциях, правовых аспектах регулирования отношений друг с другом. С другой стороны подразумевает систему глубинных религиозно-мифологических и антропологических представлений. Конечно, получается, если мы займемся анализом геополитики, мы увидим настолько много этажей, уровней, и каждый из них очень сложно соотносится с другим. Есть исторические обобщения, такие мифологические конструкты, религиоведческие компаративные системы с одной стороны. С другой — геополитические и цивилизацион-ные, а с третьей стороны — уже совсем простые политические, поскольку мы видим, что, , у адмирала Кастекса в голове про Фалеса или про Прокла нет даже и отдаленных ассоциаций. Он говорит о простых вещах, понятных любому политическому деятелю, любому человеку, изучающему стратегию. И, тем не менее, его дискурс в этом геополитическом контексте, именно с точки зрения метонимии и синонимии, приобретает удивительно насыщенный характер. Как только нечто попадает в сферу геополитики, все начинает (это нечто, это понятие, факт, исторический персонаж, какая-то битва, религиозная, стратегическая, экономическое соглашение, правовой документ) становиться совершенно иным по своему содержанию, насыщается глубиной, насыщается смыслом и становится очень простым.
Это как концепт в философии. Создание концепта — это огромный труд, потому что он требует колоссального напряжения человеческого логоса, когда мы его получили он становится как pret-a-porter, его можно производить. Поэтому геополитика имеет еще другое свое измерение. Мы пытаемся фундаментально ее продумать, мы пытаемся ее проанализировать на философском, религиозном, мифологическом, социологическом уровне, но на определённом уровне она представляет собой крайне простую модель анализа мировой ситуации Суши и Моря.
Геополитика и всемирная история
Всемирная история — это просто история борьбы континентальных держав против морских. Остается только установить,
что является морской, а что является континентальной, на каком этапе зафиксируется та или иная империя, где у нас Карфаген на сегодняшний момент, а где Рим. И мы уже представляем себе приблизительно тот контекст, в котором будут развиваться те или иные политические события. Потому что это метод не только ретроспективного анализа истории, но и метод анализа актуальный истории, а так же прогнозы построения стратегии, программ на будущее. Шмитт говорит еще одну фундаментальную вещь, что Англия не всегда была островом, что, несмотря на то, что она отделилась от континента очень давно в географическом смысле, долгое время Ла-Манш был просто озером, речкой, и англичане так же участвовали в европейской истории, как европейцы в английской. Но в определенный момент, когда Англия открылась морю, когда Англия отправилась в море, она, как и древние афиняне, древние карфагеняне, открылась этому морю, впустила море в себя, позволила «ergriffen sein» т. е. «стать охваченной, одержимой» морем. Вот этот тонкий циви-лизационный момент к простой географии не имеет никакого отношения.
«Von Meer ergriffen sein» значит быть «охваченным морем». Вот тогда то, что говорили Честертон, Платон и Аристотель относительно стихии моря становится очень принципиальным. Быть охваченным морем значит быть оторванным от корней, значит пуститься в путь, где суша будет уже не базовым обитанием, а тем, к чему мы приближаемся с морской территории, т.е. берегом. И вот этот берег дальше становится берегом, и когда колонизатор углубляется на ограниченное расстояние вглубь суши в своих походах, тогда меняются фундаментально-культурные архетипы сознания, цивилизации, социологические установки в обществе. Происходит изменение социального сознания. И тот же Шмитт указывает на то, что Гегель в своей философии права показывает, что все историческое право формировалось вокруг фигуры дома. И семейное, и частное право, и политическое. Дом, семья, брак, имущество, господство, от
ношения подчинения, налоги, соблюдение правил, все имеет свои парадигмы — это дом, т.е. стоящий на одном и том же месте, фиксированном ландшафте центр человеческого бытия. И дом лежит в основе права, как сухопутного права. А когда мы переходим от фигуры дома к фигуре корабля, именно корабля как дома, полностью оторванного от чего-то постоянного, возникает новое право — демократически изменяющееся космополитическое право, не знающее твердых и четких границ. Возникает динамика, инновация, модернизация. Корабль и право корабля несет в себе не только разграничение морских границ. Это корабль, когда мы впускаем его внутрь, и когда Шмитт описывает, что Испания при всем объеме своих морских владычеств, никогда не приняла море в себя, никогда не была одержима морем, она продолжала строить свои колонии так же, как строила свою собственную землю. Поэтому Латинская Америка и Португалия в значительной степени, создали особую колониальную модель сухопутного типа, а англо-саксонские колонии создали Северную Америку. Это общество с абсолютно другой ориентацией. Там море было впущено в себя. Англо-саксонская империя была охвачена морем, она перешла на сторону моря, она совершила трансгрессию со стороны суши в сторону моря, а Испания несмотря на свои огромные морские могущества и владения этого перехода не сделала, этой трансгрессии не выполнила. Она осталась сухопутной империей, и все ее колонии четко отражают до сих пор вот это противостояние Северной и Южной Америк, они отражают эти колонии, тот континентальный сухопутный тип, который доминировал в Испании. И вот для Шмитта победа над непобедимой армадой английского британского флота, торжество пиратов как специфического типа, которые удостаивались даже звания «сэров» (sir) от английских королей за счет того, что эти грабители морей приносили эконо-мическо-политические успехи английской короне. Эта победа английского флота над испанцами была победой принципов над принципами. Это была победа Карфагена над Римом. Поэтому
мало просто иметь морской флот, морские колонии, важно перейти или не перейти на сторону моря, т.е. стать или не стать Левиафаном или остаться просто плавающим Бегемотом. Две разные вещи — купающийся Бегемот или Левиафан, как змей, живущий в морских глубинах. Это два разных модуса бытия, две различных онтологии.
И дальше, что чрезвычайно важно, как показывает Шмитт, в реальности Лоренц фон Штейн (немецкий социолог XIX века), замечает: «Как странно, что индустриальная революция в Англии точно совпадает с ее пиком морского колониального могущества». Шмитт говорит, что это совершенно не странно. Индустриальное развитие, повышенное внимание к торговле, бизнесу, финансам, к построению машин, построению аппаратов, превращение Левиафана в пароход, создание искусственного Левиафана, создание корабля и мира как корабля постоянно двигающегося, такое построение гигантского Титаника, это на самом деле тесно связанные между собой вещи. Поскольку индустриализация, утверждает Шмитт, это и есть пик и торжество талассократии. Если бы Карфагену не помешали римляне, то, питая своих злых богов младенцами, они бы построили паровую машину, ткацкий станок, и все то, чем замечательна современная Англия, потом было бы разделение властей и, в конечном счете, интернет. То есть, движение в сторону технологической индустриализации имеет необходимым условием отрыв от корней и переход на сторону моря. И современная глобализация, современный процесс открытия границ, открытое общество, глобальный мир, все это ни что иное, как торжество исторической талассократии. То есть, теперь на данном этапе это все становится осмысленным, научным явлением, научной теорией.
Цивилизации
У специалиста по Международным Отношениям Питера Катценштейна(PeterKatzenstein)естьзамечательная монография под его редакцией, которая называется «Цивилизации в мировой
политике», «Civilizations in world politics))4, где он разбирает не западные цивилизации. Он приводит очень интересный пример: говорит о том, что в начале XV -XVI вв. в период Великих Географических открытий Запада, если мы посмотрим на состояние китайского флота, что, интересно мы там увидим? Людей, которые на джонках курсируют вдоль китайских берегов, периодически вылавливая рыбку за рыбкой? Нет, говорит он. По всем историческим данным, анналам, Китай имел в тот период торговый и военно-морской флот, намного превышающий европейский флот того периода. Европейские корабли Колумба по сравнению с китайскими кораблями того периода выглядят как жалкие трухлявые джонки. А ведь это были огромные корабли, в которых были выгравированы великолепные драконы на корме, которые представляли собой отлично действующие механизмы, предназначенные для морских путешествий и ведения боев. «Почему тогда Китай не вступил в битву за колонизацию?», — спрашивает Катценштейн. Почему он не схлестнулся над уступающем ему западным миром, не отправился в мировой океан, с целью приобрести новые богатства, открыть новые торговые пути? Дальше возникает очень интересный момент. Китайские императоры, находившиеся в резиденции, которая была довольно далеко от морских границ, получили донесение, что в портах по мере развития китайского флота начинают падать нравы, потому что море предполагает некую релятивизацию этических установок. Поскольку много товаров, много дискаунта, все продается, все покупается, много новых услуг, много новых идей, которые привозят с собой корабельщики, легкое отношение к местному населению, соответственно -падение нравов моряков. А моряки — это люди с низким уровнем морали, поэтому морское значит худшее. Это морское в Греции воспринималось как разложенное. Отсюда наши ассоциации: моряк-бордель, моряк-виски, моряк-пират. Вот этот ассоциативный ряд