из «традиционного интеллектуала», становится органическим, то есть осознанно выбирающим свое положение относительно гегемонии.

Сам Грамши пришел к такой концепции на основании ана­лиза политических процессов в Италии 20-х-30-х годов¹. В этот период, согласно его анализу, в этой стране вполне назрели предпосылки для социалистической революции — и в базисе (развитый промышленный капитализм и обострение классо­вых противоречий и, соответственно, классовой борьбы) и в надстройке (политические успехи консолидированных левых партий). Но в этих, казалось бы, благоприятных, условиях, анализирует дальше Грамши, левые силы были обязаны своим провалом тому, что в интеллектуальной сфере в Италии тон за­давали представители именно гегемонии, внедряя буржуазные стереотипы и штампы даже там, где это шло вразрез с экономи­ческими и политическими реалиями и предпочтениями актив­ных антибуржуазных кругов. Этим, с его точки зрения, и вос­пользовался Муссолини, обративший гегемонию в свою пользу (фашизм, с точки зрения, коммунистов был завуалированной формой господства буржуазных классов) и предотвративший искусственно социалистическую революцию, назревавшую в ¹      Грамши А. Тюремные тетради. Указ. соч.

Из этого вытекает важный вывод: выступить против гегемо­нии интеллектуал вполне может и в том обществе, где капита­листические отношения в базисе и политическое доминирова­ние буржуазии в надстройке преобладают. Интеллектуал может отвергнуть или принять гегемонию свободно, так как у него есть зазор свободы, аналогичный тому, который есть в области политического по отношению к экономическому (как показал опыт большевизма в России). Другими словами, можно быть носителем пролетарского сознания и стоять на стороне рабоче­го класса и справедливого общества, находясь в самом центре общества буржуазного. Все зависит от интеллектуального вы­бора: гегемония это вопрос совести.

---

силу естественного исторического хода событий. Иными сло­вами, ведя (относительно) успешно политические баталии, ита­льянские коммунисты, по Грамши, упустили из виду «граждан­ское общество», сферу интеллектуальной, «метаполитической» борьбы, и в этом он видел причину их поражения.

В этой форме грамшизм был взят на вооружение европей­скими левыми (особенно новыми левыми), и начиная с 60-х гг. левое движение в Европе применило грамшизм на практике. Ле­вые (марксистские) интеллектуалы (Сартр, Камю, Арагон, Фуко и т. д.) смогли внедрить антибуржуазные концепции и теории в самый центр общественной и культурной жизни, причем, поль­зуясь издательствами, газетами, клубами и университетскими кафедрами, которые были интегральной частью капиталисти­ческой экономики и действовали в политическом контексте до-минации буржуазной системы. Тем самым они подготовили и события 1968-го г., прокатившиеся по Европе, и левой поворот европейской политики в 70-е гг.

Таким образом, как ленинизм на практике доказал, что у по­литического сегмента надстройки есть определенная автоно­мия и активность в этой области может опережать процессы, развертывающиеся в базисе, так и грамшизм в практике новых левых продемонстрировал свою эффективность и практиче­скую ценность как активной интеллектуальной стратегии.

Грамшизм в критической теории: левый уклон

¹ Cox R. Gramsci, Hegemony and International Relations: An Essay in Method// Millennium 12,1983.

² Gill S. Gramsci, Historical Materialism and International Relations. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.

В том виде, в каком мы описали, грамшизм и был интегрирован в критическую теорию МО ее современными представителями — Робертом Коксом¹, Стивеном Гиллом² и т. д. И хотя они в духе постмодерна еще более акцентировали автономность сферы «гражданского общества» и соответственно феномена гегемонии, поставив    интеллектуальный    выбор      и эпистемологические

---

¹ Неограмшист Николс Пратт определяет контргегемонию как «создание альтернативной гегемонии в зоне гражданского общества для подготовки политических изменений». Pratt N. Bringing politics back in: examining the link between globalization and democratization// Review of International Political Economy. Vol. 11, No. 2, 2004.

² Маркс К., Энгельс Ф.Манифест Коммунистической партии./Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — 2-е изд. — Т. 4. -М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. С. 419-459.

стратегии выше политических процессов и экономических структур, они в целом сохранили преемственность именно марксистскому, левому дискурсу: для них капитализм был в целом лучше недокапиталистических социально-эконмических систем, хотя и заведомо хуже той посткапиталистической (социалистической и коммунистической) модели, которая должна прийти ему на смену. Этим объясняется структура проекта контргегемонии¹ в критической теории МО — она остается в контексте левого понимания исторического процесса. Можно описать это так: согласно представителям критической теории, гегемония (=буржуазное общество, кульминирующее в голограмме буржуазного сознания) должна сменить собой недо-гегемонию (типы общества, предшествующие буржуазному и свойственные им формы коллективного сознания—Премодерн), чтобы затем быть ниспровергнутой контргегемонией, которая, после своей победы, установит пост-гегемонию. Так, сами Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии»² на все лады настаивали на том, что претензии коммунистов к буржуазии не имеют ничего общего с претензией к буржуазии со стороны антибуржуазных феодалов, националистов, христианских социалистов и т.д. именно в силу того, что капитализм есть чистое зло, вбирающее в себя относительное (не столь явное и не столь эксплицитное) зло прежних форм общественной эксплуатации, но чтобы победить зло, надо дать ему полностью проявить себя, и лишь затем искоренить, а не делать косметические действия и ретушировать его наиболее одиозные черты, лишь оттягивая тем самым горизонты революции и коммунизма.

---

Это необходимо иметь в виду, когда мы рассматриваем струк­туру неограмшистского анализа международных отношений.

Этот анализ делит все страны на те, где гегемония укре­пилась явно (это развитые капиталистические страны с инду­стриальной экономикой, доминацией буржуазных партий в парламентских демократических системах, организованные в соответствии с образцами национальных Государств, обладаю­щие развитой рыночной экономикой и либеральной правовой системой) и те, где она, по разным историческим обстоятель­ствам, этого сделать не смогла. Первые страны принято назы­вать «развитыми демократическими державами», а вторые — относить к «пограничным случаям», «проблемным зонам» или даже к разряду «государств-негодяев» (rogue states). Анализ ге­гемонии в странах, где она укрепилась, полностью вписывается в общий левый (марксистский, неомарксистский и грамшист-ский) анализ. Но случай стран с «недостроенной гегемонией» следует рассмотреть отдельно.

Эти страны сам Грамши относил к разряду «цезаризма» (явно имея в виду перед глазами опыт фашистской Италии). «Цезаризм» может быть рассмотрен широко, как любая политическая система, где буржуазные отношения существуют фрагментарно, и их полноценное политическое оформление (как классического буржуазно-демократического Государства) задерживается. В «цезаризме» главное не авторитарный принцип правления, но именно задержка с полноценной инсталляцией полноценной капиталистической системы (в базисе и надстройке) западного образца. Причины такой задержки могут быть самые разные: диктаторский стиль правления, клановость, наличие религиозных или этнических группировок во власти, культурные особенности общества, исторические обстоятельства, особое экономическое или географическое положение и т. д. Важно, в первую очередь то, что в таком обществе гегемония выступает как внешняя сила (со стороны полноценно буржуазных Государств и обществ)

---

и как внутренняя оппозиция, так или иначе связанная и с внешними факторами.

Неограмшисты в МО утверждают, что «цезаризм» пред­ставляет собой именно «недо-гегемонию», и поэтому его стра­тегия сводится к тому, чтобы балансировать между давлением гегемонии извне и изнутри, идя на определенные уступки, но вместе с тем, делать это избирательно, стремясь, во что бы то ни стало, сохранить власть и не допустить захвата власти бур­жуазными политическими силами, выражающими на уровне политической надстройки структуры организации экономиче­ского базиса общества. Поэтому он обречен на «трансформизм» (итальянское transformismo), постоянную подстройку под геге­монию с одной стороны, при неизменном стремлении оттянуть, отложить или направить по ложной траектории тот финал, к ко­торому она неуклонно движется.

В этом отношении, представители критической теории в МО рассматривают «цезаризм» как то, что рано или поздно будет преодолено гегемонией, поскольку это явление представляет собой не более, чем «историческое запаздывание», а отнюдь не альтернативу, то есть не контргегемонию как таковую.

С учетом такой особенности, становится ясной ограничен­ность концепта контргегемонии у представителей критической теории в МО и откровенный утопизм их альтернативных про­ектов — так, «контр-общество» Кокса представляет собой не­что невыразительное и неопределенное. Они исходят из того смутного проекта социально-политического миропорядка, который должен наступить «после либерализма»¹ (И. Валлер-стайн) и соответствовать привычным для левых коммунисти­ческим утопиям. Такая версия контргегемонии ограничена еще ¹      Валлерстайн И. После либерализма.— М.: Едиториал УРСС, 2003.

Очевидно, что именно к такому «цезаризму» современные представители критической теории в МО относят большинство стран Третьего мира, и даже крупные державы, входящие в БРИКС (Бразилию, Россию, Индию, Китай и Южную Африку).

---

Смотрите также файлы

• Левиафан выпуск 5.pdf

• Международная конференция Россия Украина Белоруссия пути интеграции.doc

• Международная конференция Россия Украина Белоруссия пути интеграции.pdf

• Международное сотрудничество в космосе.pdf

• Международно-политическая субъектность Евросоюза.pdf