⁵¹ Conservative Essays. P. 141.

234

гоббсовская идея, «красной нитью» проходит через всю историю эволю­ции традиционного консерватизма. Так, Т.Аттли писал в конце 40-х годов XX века, что в основе своей политика является делом применения об­щественной власти и что

«человеческая природа склонна к насилию и хищна и может находиться под контролем только благодаря трем силам: благоволению Бога, страху перед виселицей и давлению социальной традиции, — тонко и бессозна­тельно действующим в качестве тормозов человеческих инстинктов»⁵².

Таким образом, в консервативной доктрине присутствует сильное авторитарное начало. Однако власть не должна быть безответственной, недопустимы также злоупотребления властью. Поэтому солсберианцы весьма внимательны к характеру правления, к служению правительства общественности, к заботе об общем благе, как они его понимают. Именно эту сторону мировоззрения консерваторов еще Герберт Спен­сер называл «альтруистическим торизмом».

Солсберианцы, пытаясь совместить архаику и современность, много внимания уделяют роли религии в современном обществе. Религия ос­тается жизненно важным союзником консерватизма в преодолении «удушливого утилитаризма». В то же время некоторые консерваторы, например, М.Коулинг, вынуждены признать, что многие современные консерваторы «совершенно индифферентны к религии»⁵³. Это вызывает серьезное беспокойство консервативных теоретиков. Так, Скрутон ут­верждает, что наблюдаемая повсюду секуляризация ведет к «ослабле­нию трансцендентных социальных связей»⁵⁴. В то же время авторитет церкви зависит от признания ее институтов и практики в качестве дей­ственных средств выражения религиозного сознания. Важным элемен­том консервативной теории всегда было убеждение в том, что в массах существует сильное религиозное чувство, ищущее своего выражения (человек по природе своей религиозен), но что современный «теологи­ческий беспорядок» отталкивает эти чувства, направляя их на другие, менее желательные объекты. Однако в целом религиозность сегодня рассматривается уже отнюдь не в качестве имманентной, а скорее, же­лательной черты консервативного сознания, что свидетельствует об адаптации традиционного консерватизма к современным формам обще­ственной жизни. Тем не менее, теоретики культурного консерватизма вслед за маркизом Солсбери продолжают декларировать, что гарантом поддержания морали в обществе и политике выступает, прежде всего, Англиканская церковь, которая должна отказаться от попыток приспо-

⁵² Uttley Т. Essays in Conservatism. London, 1949. P. 12.

⁵³ Conservative Essays. P. 2.

⁵⁴ Scraton R. Op. cit. P. 174.

235

собления к современной жизни путем либерализации ритуалов и увле­чения социальной стороной жизни прихожан и найти, наконец, пути к своему возрождению через традиции.

Весьма примечателен подход представителей группы Солсбери к третьей важнейшей проблеме консерватизма — отношению к политике и политической теории. Несмотря на то, что в группу входили преиму­щественно представители академической науки, культурному консерва­тизму, как и другим течениям в консерватизме, присуще определенное недоверие к интеллектуалам, теориям вообще, и к политическим теори­ям, в частности. Так, М.Коулинг весьма откровенно писал, что «интел­лигенция уже нанесла достаточно вреда и теперь должна замол­чать»⁵⁵. По существу, это утверждение является следствием неправиль­ного истолкования тезиса Майкла Оакшотта (что признают и сами сол-сберианцы) о том, что политика — это практическая деятельность, осу­ществляемая квалифицированными профессионалами и требующая длительного предварительного обучения. Из этого утверждения солсбе-рианцы сделали неверный вывод, что политические идеи являются яв­лениями «второго порядка», паразитирующими на политической прак­тике. Возрождение идеологизированного консерватизма, по существу, началось лишь тогда, когда консерваторы на практике обнаружили по­литические последствия своей интеллектуальной отрешенности. А по­следствия были для них весьма печальны.

---

Между тем Оакшотт имел в виду нечто иное. Он утверждал, что описание политики как, скорее, практической, нежели теоретической деятельности, не означает, что она должна носить сугубо эмпирический характер. Политическая жизнь любого устоявшегося общества осуще­ствляется в рамках богатого и разнообразного круга представлений о желательном, поэтому любой политический спор должен быть связан каким-то видимым путем с существующими представлениями для того, чтобы быть понятным вообще. Уход консерваторов от того, что они сочли пустым теоретизированием интеллектуалов, привел к тому, что они, по существу, отдали инициативу в политических дебатах либера­лам и социалистам (по крайней мере, так им представляется более предпочтительным объяснять свои слабости и поражения на политиче­ской сцене в последние десятилетия). В 70—80 гг. они попытались на­верстать упущенное, перебрасывая мосты между политической теорией и политической практикой.

Что же касается политической практики, то консерватизм во всех своих течениях неизбежно прагматичен, сосредоточен на конкретных вопросах, не склонен к широковещательным рецептам решения про­блем и признает, что существуют «вызовы», на которые невозможно

' Цит. по: Reiner R. Op. Cit. P. 470.

236

ответить только с помощью политических действий. Возникающие конфликты он пытается урегулировать, не выходя за рамки унаследо­ванных институтов и действующего законодательства.

Представление о ценностях современного консерватизма было бы неполным без иллюстрации, показывающей преломление традицион­ных канонов в вопросах, актуальных для современной политической действительности. Приведем лишь один пример, связанный с подходом солсберианцев к проблеме культурного плюрализма. Члены группы настойчиво проводят мысль о том, что характеристика английского об­щества, как общества многокультурного наподобие американского, принципиально неверна. С их точки зрения, иммиграция значительного числа чужеродных культур, сильно изменившая за последние годы об­лик английских городов, не меняет того факта, что английское общест­во традиционно было и остается монокультурным. Общение с «чужака­ми» вызывает, как пишет Скрутон, «естественные предрассудки и стремление к обществу себе подобных»⁵⁶.

На практике подобные «естественные предрассудки» находят прояв­ление в случаях расовой дискриминации, в различных националистиче­ских выступлениях со стороны англичан по отношению к выходцам из стран Британского Содружества, проживающих в английских городах. На словах открещиваясь от национализма и расизма, консерваторы в то же время не скрывают, что дальнейшее расширение культурного спектра сказывается на самоидентификации индивидов и в перспективе неиз­бежно внесет неверные коррективы в существующие традиции, снизит «приверженность» к государственным институтам, т.е. грозит хаосом и разрушением традиционных британских ценностей и сложившейся поли­тической культуры.

---

Анализ зигзагов, колебаний, обновленной словесной риторики и т.д. в современном варианте культурного консерватизма говорит о наличии определенных элементов неразвитости исторического сознания. Эта неразвитость проявляется, прежде всего, в отожествлении и смешении современного этапа истории с периодами прошлого, сегодняшней исто­рической ситуации с положением вчерашнего дня. В консервативном сознании нет различения этапов исторического развития, понимания качественных, необратимых сдвигов в общественном развитии, проти­воречий и разновекторных тенденций, вызывающих серьезные измене­ния. Настоящее представляется ему простой проекцией прошлого, но несколько ухудшенное неразумными политиками. В нем доминирует эмоционально-аксиологическое отношение к истории, к событиям про­шлого.

⁵⁶ Scruton R. Op. cit. P. 68.

237

Сопротивляясь крушению традиционной культуры, беспорядочной практике и случайным институтам, безразличию или даже враждебно­сти граждан к религии, уходу человека в себя и всплеску контркультур, культурный консерватизм пытается все же сохранить то немногое, что остается ценным для традиционного консерватизма. Находя убежище в иронии и скептицизме, культурные консерваторы вынуждены были провести различие между исторической относительностью консерва­тивных ценностей и их предпочтительностью. Иными словами, речь идет о высшей консервативной ценности — сохранении традиционного образа жизни, которому присущи свободная конкуренция и авторитет­ное государство.

9.4. МАЙКЛ ОАКШОТТ

ПРОТИВ РАЦИОНАЛИЗМА

Перу Майкла Оакшотта принадлежит несколько работ, значение ко­торых для развития теоретической мысли весьма велико. В 1933 году он опубликовал философский труд «Опыт и его типы», в 1962 году — «Ра­ционализм в политике», снискавший ему известность как консерватив­ному автору. Подобно Томасу Гоббсу, Майкл Оакшотт написал свое самое знаменитое эссе «О человеческом поведении» (1976) уже в до­вольно зрелом возрасте. Целый ряд работ, написанных в те годы, уви­дели свет только недавно и среди них такие эссе, как «Религия, полити­ка и моральная жизнь», «Политика веры и политика скептицизма», а также «Мораль и политика в современной Европе».

ОАКШОТТ, Майкл (1901—1990) — один из видных представителей британ­ской политической философии и теории. Окончил кембриджский универси­тет. В 1949—1951 гг. — профессор Оксфордского университета. С 1951 года — профессор кафедры политических наук Лондонской школы экономики и политической науки. Член Британской Академии с 1966 года. С 1947 по 1953 гг. редактор «Кембридж Джорнэл» — одного из органов британской консер­вативной мысли.

Консервативные мыслители, как правило, причисляют Оакшотта к стану консерваторов. Действительно, для этого есть некоторые основа­ния. Он бросил вызов важнейшему положению Просвещения — вере в разум человека. Просветители и их последователи-либералы полагали, что люди — принципиально разумные существа, несмотря на иррацио­нальность, вспыхивающую время от времени в суевериях, невежестве и религиозной вере. Разум заключен в способности человека обдумывать, предлагать альтернативы, делать выбор, руководствуясь знанием и рас-

---

238

четом. Разумность человека — также в отборе наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей. Как и многие другие кон­серваторы, Оакшотт отрицает причинно-следственные связи, не веря в возможность действовать по принципу цели—средства. Вот какова ло­гика его рассуждений:

«Общий характер и склад Рационалиста, я думаю, определить несложно. По сути, он защищает (он всегда защищает) независимость мышления во всех обстоятельствах, поскольку мысль свободна от обязательств перед любым авторитетом, за исключением авторитета «разума». Его положе­ние в современном мире делает его вздорным: он враг авторитетов, пре­дубеждений или просто традиционного, соответствующего обычаю или привычке. Его умственное состояние одновременно скептическое и оп­тимистическое: скептическое потому, что нет такого мнения, привычки или убеждения, ничего столь глубоко укоренившегося или столь широко поддерживаемого, чего он не решился бы подвергнуть сомнению и о чем он не стал бы судить с помощью того, что он называет своим «разу­мом»; оптимистическое, поскольку Рационалист никогда не сомневается в способности своего «разума» (соответствующим образом примененно­го) определять ценность явления, истинность мнения или правильность

действия__

Он не обладает чувством накопления опыта, а лишь данности опыта, причем обращенного в формулу: прошлое приобретает для него значе­ние препятствия. У него нет той негативной способности (которую Ките приписывал Шекспиру), способности признания тайны и изменчивости опыта без раздраженного поиска порядка и ясности, а есть лишь способ­ность подчинения опыта; у него нет дара к точному и подробному вос­приятию, пониманию действительного, того, что Лихтенберг назвал не­гативным энтузиазмом, но только способность видеть общие очертания,

налагаемые на события общей теорией__ Ум Рационалиста в лучшем

случае производит на нас впечатление тонко заточенного холодного ин­струмента, ума, скорее, хорошо вышколенного, чем образованного. С точки зрения ума, им движет желание не столько к тому, чтобы участво­вать в жизненном опыте своего народа, сколько к тому, чтобы демонст­ративно быть человеком, добившимся всего своими собственными си­лами. И это придает его интеллектуальной и практической деятельности почти противоестественную осмотрительность и самосознанность, ли­шая их какой-либо пассивности, какого-либо чувства гармонии и после­довательности и разлагая их на ряд критических периодов, каждый из которых должен быть преодолен tour de raison (ловкостью ума). Его ум лишен атмосферы, не знает смены времен года и колебаний температу­ры; его мыслительная деятельность изолирована от всех внешних влия­ний и протекает в вакууме. А отрезав себя от традиционного знания сво­его общества и отрицая ценность образования более широкого, чем обу­чение технике анализа, он склонен приписывать человечеству неизбеж-

---

239

ную неопытность во всех критических случаях жизни, и если бы он был более самокритичен, то не мог бы не удивиться тому, как люди вообще умудрились выжить. Обладая почти поэтическим воображением, он ста­рается прожить каждый день так, будто это первый день в его жизни, и уверен, что сформировать привычку — значит погибнуть. И в случае, если бы мы, даже не помышляя об анализе, заглянули бы внутрь, под внешнюю оболочку, мы, возможно, увидели бы в темпераменте, если не в характере, рационалиста глубокое недоверие ко времени, нетерпели­вую жажду вечности и раздражительную нервозность перед лицом всего актуального и временного.

Любая наука, любое искусство, любая практическая деятельность требуют определенных навыков, в сущности, всякая человеческая дея­тельность опирается на знания. И, вообще говоря, знание бывает двух видов, каждый из которых всегда включен в какую-либо практическую деятельность. На мой взгляд, не будет большим преувеличением назвать их двумя видами знания, поскольку (даже несмотря на то, что они не существуют отдельно друг от друга) между ними существуют довольно значительные различия. Первый вид знания я назову техническим зна­нием, или знанием техники. Техника включена в любой вид искусства и область науки, в любую практическую деятельность. Во многих видах деятельности это техническое знание сформулировано в виде правил, которые должны или могут быть внимательно изучены, запомнены и, как мы говорим, воплощены на практике; но независимо от того, зафик­сировано ли оно в точной формулировке, главная его характеристика состоит в том, что оно поддается точной формулировке, хотя для этого может потребоваться специальное мастерство и чутье. Техника (или часть ее) вождения автомобиля по дорогам Англии содержится в До­рожном кодексе, техника приготовления пищи — в поваренной книге, а техника открытий в естественных науках или в истории — в правилах исследования, наблюдения и верификации. Второй вид знания я назову практическим, поскольку он существует только в процессе использова­ния, не является результатом размышления и (в отличие от техники) не может быть сформулирован в виде правил. Однако это не означает, что данный вид знания является эзотерическим. Это означает только, что метод, с помощью которого оно передается и становится общим знани­ем, не является методом формулировки доктрины. И если мы рассмот­рим его с этой точки зрения, то не будет, на мой взгляд, заблуждением говорить о нем как о традиционном знании. Этот вид знания тоже вклю­чен в любой вид деятельности; владение мастерством любого рода, за­нятие каким-либо конкретным видом деятельности без него невозмож­но....

Итак, Рационализм, как я его понимаю, есть утверждение, что то, что я назвал практическим знанием, вовсе таковым не является, утвержде­ние, что, собственно говоря, не существует знания, кроме знания техни­ческого. Рационалист считает, что единственный элемент знания, вклю­ченный в человеческую деятельность, — это знание техническое, а то,

---

Смотрите также файлы

• B_A_Isaev_Politicheskiy_rezhim.doc

• Borishpolets_K_P_Metody_politicheskikh_issledovani.pdf

• Gaman-Golutvina_O_V_Elity_i_imperii_pdf.pdf

• Gaman-Golutvina_O_V_Smorgunov_L_V_i_dr_Effek.pdf

• Gurevich_P_S__Klinicheskaya_psikhologia.doc