Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf

сопровождающуюся словами: «Как ты можешь уходить из дома, ведь ты проводишь со мной так мало времени».
Второй пример. Отец говорит дочери о том, что он её очень любит. Дочь, ориентируясь на его вербальное признание, стремится подойти к нему, приласкаться, но он отстраняется от неё. У дочери возникает состояние внутреннего напряжения и недопонимания.
Третий пример. Мать рассерженная чем-то, испытывает к плачущему ребёнку резко негативные эмоции. Но, в процессе приближения к нему, её охватывает чувство вины в связи с её отрицательными эмоциями. Не в состоянии подавить их, она внешне проявляет к ребёнку чувство любви, нежности, заботы и ласки. В такой ситуации ребёнок воспринимает два «послания». С одной стороны, он чувствует, что мать его не любит, а, с другой стороны он сталкивается с демонстрируемой матерью нежностью. Ощущение фальши провоцирует развитие у ребёнка состояния неопределённости и тревожности.
Обстановка, насыщенная взаимоисключающими принуждениями, приводит к тому, что ребёнок, вырастая, плохо разбирается в общении с людьми, не зная, чего от них ожидать. Такое воспитание способствует развитию тревоги, подозрительности, неуверенности, приводит к стремлению быть социально изолированным и синдрому избегания.
Для лиц с выраженным избеганием характерны также проявления открытой или скрытой враждебности, в частности, пассивно-агрессивное поведение. Millon (1981) в этом контексте описывает собственные наблюдения, свидетельствующие о значительно выраженных нарушениях аффекта в виде эмоционального напряжения, грусти и гнева. Автор считает, что
51

индивидуумам с поведением избегания свойственно состояние хронической ”контрвраждебности”, что свидетельствует о наличии смешанных характеристик избегания и пассивно-агрессивных проявлений. Таким образом, имеет место своеобразное сочетание страха и замаскированной враждебности.
Гнев у индивидуумов с поведением избегания, очевидно, носит характер психологической защиты от вступления в социальные контакты. Возможен вариант идентификации с агрессором, с занятием доминирующей, командной, императивной, осуждающей позиции, что помогает справиться со страхом критики со стороны других лиц.
Hendrick (1958) обращает внимание на необходимость дифференциации осознаваемого и иррационального гнева. Тенденция к иррациональному гневу обнаруживается в некоторых случаях уже в младенческом периоде (Benjamin, 1996).
Сознательный гнев может быть рациональным, являясь реакцией на внешнюю враждебность. В подобных случаях гнев может быть определен как реактивный. Иррациональный гнев не является следствием внешней ситуации, ему свойственны эксцессивность и неадекватность. Обнаруживается тенденция к придумыванию причин рационализации гнева, если в реальности таковые отсутствуют. Поиск таких причин носит бредоподобный характер. Поступки других оцениваются односторонне и только отрицательно. Любые признаки доброжелательного отношения, стремления к нейтрализации или смягчению конфликта приводят к противоположному эффекту и усиливают враждебность и дистанцирование.
52

Лица с поведением избегания в ряде случаев критичны к своему состоянию. Они осознают, что их психологической проблемой является наличие связанного с межличностными отношениями страха.
Эти индивидуумы обычно активно интересуются происходящим, знакомятся с литературой, пользуются интернетом, занимаются самоанализом, обращаются к специалистам за консультациями.
Подтверждением этого положения является пример обращения за помощью 42-летней привлекательной, ухоженной, интеллигентной, не работающей женщины, живущей с нелюбимым мужем и имеющей друга, с которым она состоит в длительных любовных и сексуальных отношениях. Муж любит пациентку, обеспечивает ее всем необходимым и «не представляет жизни без нее». Она стремится выйти замуж за холостого друга, который к брачным отношениям не испытывает никакой тяги. Пациентка предпочитает замкнутый образ жизни, в связи с присутствующим с детства страхом межличностных отношений.
Предъявляет жалобы на страх выходить из дома, стремление к изоляции (сидит дома, не выходя из квартиры около года), нежелание никого видеть и невозможность разрешить противоречие, которое, с одной стороны заключается в неотступном желании развестись с мужем, а, с другой, - страхе потерять возможность быть оторванной от «хорошей кормушки».
Пациентка отметила, что ей крайне необходимо быть несамостоятельной и зависимой от мужа, так как, если бы она чувствовала себя самостоятельной, она должна была бы принять кардинальное решение уйти от мужа, чего ей делать не хотелось. Эта неразрешимая жизненная ситуация разрешалась невротически в поведении избегания «из-за страха». На вопрос, чего же она боится,
53

последовал ответ: «Осуждения людей, которые едва сводят концы с концами, в то время, как она живет в полном достатке».
Поскольку брак был построен на полном слиянии, а выбор личностного размежевания требовал длительной терапии, к которой женщина не была готова, принято решение «развестись без развода» - осуществить психологический развод, оставаясь жить в одной квартире с мужем и попытаться «найти себя, отправиться в свободное плавание и пытаться учиться налаживать отношения с окружающими».
Критическое отношение к избеганию чаще бывает частичным и затрагивает только ограниченное число контактов и ситуаций, без попытки более глубокого анализа психического состояния. Такая тактика приводит к некоторым изменениям поведения, что может выражаться, например, в полном исключении из сферы общения каких-то конкретных лиц, прекращении посещения определенных сообществ, компаний, организаций, при сохранении общего относительно мягкого избегающего стиля поведения и свойственных последнему подходов.
В других случаях критика к избеганию отсутствует, оно оказывается “вмонтированным” в психику, интернализованным в ней. Понимание истинных причин постоянного психологического дискомфорта, общей неудовлетворенности жизнью и снижения самого качества жизни отсутствует. Избегание может иметь различное содержание, затрагивать сферу многих интересов, включать специфические ситуации, объекты, активности. Осознания наличия избегания не происходит. Лица не понимающие, что избегание стало доминирующим элементом их психики, не способны устанавливать по-настоящему глубокие интимные отношения, они
54

удовлетворяются поверхностными межличностными контактами, не осознавая дефицитарность последних.
Sullivan (1953) называл такие отношения “ритуальными сверхзанятостями”, а Fenichel (1945) использовал для их обозначения термин “замещающие гратификации”.
Большинство лиц с избегающим поведением, не осознающие его наличия, маскируют последнее присущими им “предпочтениями” или “вкусами”. Они стремятся оправдать избегающее поведение необходимостью соответствовать принятым в обществе традициям, убеждая себя и окружающих, что “все поступают таким образом”.
Авторы, выделяющие различные типы лиц с поведением избегания, обычно упускают один из них, причем достаточно распространенный. Речь идет о так называемых аддиктах избегания
(Mellody, 1992). Согласно наблюдениям автора, аддикты избегания обнаруживают доведенные до совершенства навыки соблазна, что сочетается у них со способностью безошибочно находить лиц, которые легко поддаются этому соблазну. Последние относятся
Mellody к категории любовных аддиктов. У избегающих соблазнителей имеют место два противоречивых желания. Одно из них – желание добиться успеха, который отождествляется у них с восприятием себя своего рода Высшей Силой.
Для достижения этой цели аддикты избегания используют различные способы демонстрации своих необычных качеств. К их числу относятся создание имиджа Спасителя, способного решить все проблемы любовного аддикта, имиджа успешного во всех делах человека, обладающего большой силой и экономическими возможностями.
55

Кроме того проявляется страх глубокой эмоциональной близости, поскольку она неразрывно связана с угрозой поглощения, потерей личной свободы, лишением прежнего индивидуального пространства, возможностью оказаться под контролем любовного аддикта.
Таким образом, связи аддиктов избегания с любовными аддиктами представляют своего рода “взрывчатую смесь”. Как правило, неизбежный в таких случаях разрыв отношений провоцируется как поведением аддикта избегания, так и поведением любовного аддикта. Любовный аддикт, находясь в состоянии влюбленности в аддикта избегания, старается все в большей степени сблизиться с последним, проводить с ним/с нею все больше времени, получать информацию о различных тщательно скрываемых ими сторонах жизни и др. Подобная тактика любовного аддикта резко усиливает эскапистские реакции аддикта избегания.
Анализ психологических особенностей лиц с этим вариантом поведения показывает, что их избегание не является эпизодическим, определяющимся исключительно контактом с каким-то отдельным человеком. Поведение избегания после разрыва отношений с одним любовным аддиктом повторяется в последующих контактах. Общий рисунок поведения и стиль избегания не меняется. Оно интернализовано в психике в качестве доминирующего элемента социального поведения.
Доминирование избегания сочетается с фактической невозможностью устанавливать близкие эмоциональные контакты, основанные на эмпатии, взаимопонимании, сочувствии, совместном искреннем переживании значимых событий, касающихся, прежде всего, личной жизни. Дефицит седьмого чувства, присущий таким
56

индивидуумам, объективно лежит в основе постоянно возникающих межличностных конфликтов, имеющих драматические, а порой и трагические последствия для тех, кто попал в сферу влияния лиц с поведением избегания, специализирующихся на соблазнении.
Исследования психологических механизмов формирования последнего варианта избегания показывают, что их корни произрастают из детского возраста и связаны с особым характером парентинга (родительствования). Adams (1993) в данном контексте приводит результаты наблюдений о стиле парентинга, при котором родители делают своих детей психологически суррогатными взрослыми партнерами. Автор называет этот стиль взаимоотношений скрытым инцестом. Ребенок в такой семье чувствует себя привилегированным, занимающим специальное и очень значимое положение. При этом ребенок, как правило, идеализируется одним из родителей. Однако за эту привилегию ребенку приходится платить слишком высокую цену. Становясь суррогатным партнером одного из родителей, он фактически лишается детства. Процесс воспитания имеет специфику “молчаливого соблазна”, жертвой которого становится идеализируемый ребенок.
В случаях скрытой инцестной ситуации один из родителей делает ребенка своим доверенным лицом. Она/он посвящает ребенка в свои интимные секреты, касающиеся обычно брачных отношений.
Информация, которой нагружается ребенок, может касаться разочарований брачным партнером/партнершей, переживания одиночества и затрагивать даже нюансы интимных отношений.
Оказавшийся в такой ситуации ребенок испытывает эмоциональное потрясение. С одной стороны, он чувствует себя избранным, особенным, с другой – сложившаяся ситуация вызывает у
57

него тревогу и конкретный страх оказаться не на высоте, не справиться с возлагаемой на него ответственностью и ожиданиями родителя.
Постепенно ребенок входит в необычную роль суррогатного брачного партнера/партнерши. В сценарии неизбежно участвуют оба родителя, один из которых удовлетворяет свои психологические потребности посредством контакта с ребенком, а другой может чувствовать облегчение в связи с возможностью избежать роли ответственного родителя.
Дети, являющиеся жертвами скрытого инцеста, часто сообщают, что родитель одного и того же с ними пола предлагает им после очередного семейного конфликта успокоить родителя противоположного пола (в момент его отсутствия). В таких случаях, ребенку, как правило, говорят, что на него надеются, что все убеждены в его способности исправить ситуацию, устранить конфликт. Его собственные желания и интересы при этом игнорируются.
Adams устанавливает, что нарушение психобиологической границы родительско-детских отношений может стимулировать возникновение других серьезных нарушений. Так, например, старший брат, находящийся в скрытых инцестных отношения с матерью, может реализовать активизированную сексуальную энергию, вступив в открытые инцестные отношения с младшей сестрой.
Скрытые инцестные отношения отрицательно влияют на развитие личности не только в раннем периоде жизни, но и бросают тень на особенности дальнейшего развития в подростковом и взрослом периодах жизни. Они оказывают влияние на выбор брачного
58

партнера/партнерши, принятие решений о разрыве брачных отношений, особенностей воспитания собственных детей.
Родители в скрытой инцестной семье не отказываются от существующей системы отношений с ребенком и в последующие периоды его жизни, касающиеся не только подросткового, но и взрослого возраста. На бессознательном и сознательном уровнях они воспринимают повзрослевших детей как “взрослых детей”, которые постоянно будут рядом с ними, исполняя прежние, навязанные им в детстве роли. В случае отсутствия реализации этих ожиданий у родителей возникает чувство глубокой обиды. Они обвиняют взрослых детей в неблагодарности, черствости, неспособности сочувствовать им, эмоциональной холодности и неадекватности.
Cледует отметить, что внешне такие семьи обычно производят впечатление функциональных, крепко сплоченных и даже идеальных, являющихся примером для других. Их дисфункциональность не бросается в глаза и не устанавливается при поверхностной формальной оценке.
Иллюстрацией вышеизложенного является следующий пример.
Мужчина 39 лет – ночной сторож одного из предприятий обратился с жалобами на страх установления отношений с окружающими и, особенно, с женщинами, невозможность создать семью и стремление вести замкнутый, изолированный от всех образ жизни.
Из рассказа пациента следует, что до 12 лет он воспитывался в прекрасной семье, любящими, внимательными, ни в чем ему не отказывающими интеллигентными родителями.
Отец был профессором университета, мать – очень красивой женщиной - актрисой. Родители очень любили друг друга и практически не расставались. Когда пациенту исполнилось 12 лет, отец неожиданно
59

умер, что явилось огромной потерей и страшным горем для матери и сына. Мать страдала так, что около года не могла работать. Ее разговоры с сыном центрировались только на воспоминаниях о муже.
Пациент искренне переживал за мать и, чтобы облегчить ее состояние, проводил с ней все свободное время. Горе настолько сблизило обоих, что постепенно они стали неразлучны. После школы он торопился домой, наскоро обедал и они с матерью, лежа в постели и крепко обнявшись, предавались воспоминаниям об умершем и счастливой в прошлом жизни. Со временем сын переселился в спальню матери, которая возвращаясь с работы, переодевалась при нем, подробно делясь впечатлениями о своей жизни, планах на будущее, спектаклях, разговорах с коллегами и не всегда пристойных предложениях, получаемых от поклонников. Женщина постоянно подчеркивала, что сын – ее опора, самый лучший друг, надежный защитник и самый любимый человек. Поскольку он хорошо учился и подавал большие надежды как шахматист, имея уже в подростковом возрасте разряд мастера спорта, она всячески превозносила его достижения и была для него, со слов пациента, подругой, собеседницей, доверенным лицом и, как он теперь понимает, единственной женщиной, которую он любил и до сих пор по-настоящему любит.
Когда пациенту исполнилось 15 лет, мать неожиданно влюбилась в одного из своих поклонников и, видимо, испугавшись последствий охватившего ее страстного чувства, подробно обсуждала с сыном все перипетии своих интимных отношений. Во время рассказов матери о своей интимной жизни сын каждый раз переживал огромное эмоциональное потрясение и боязнь не справиться с ролью близкого друга и защитника, которую она возложила на него.
60