Файл: Первая. Общетеоретические вопросы праздника как социальноэстетического феномена.docx

«В жизни трудящихся искусство играет особую роль. Рабочий мыслит обычно образами, и самое убедительное для рабочей массы — это художественные образы. Эту сторону дела особенно показала революция. В ней, в демонстрациях, процессиях, на фронтах — всюду, где выступала масса, — было очень много театральности, не искусственной, напыщенной, а естественной, революционной театральности»²⁰⁸.

Отметим еще одну и, пожалуй, главную особенность «праздничной энергии», выявленную Лениным и достаточно подробно им охарактеризованную. Это ее творческо-созидательная природа. Для Ленина «праздничная энергия», революционная праздничность есть синоним самодеятельности, понимаемой широко, во всем объеме ее значений, как серьезных политических, так и игровых, допускающих свободу самовыражения и гарантирующих простор личной инициативе, индивидуальным склонностям и фантазии. Она аккумулирует духовный, творческий подъем, рождаемый революцией, способствует стремлению массы приобщиться не только к политическим событиям и стать их активным участником, но также установить живой контакт с другими сторонами жизни, с собственно художественной культурой. Синтезируя в одно целое многообразие представлений о том, какова должна быть новая жизнь, праздничность революции преображает массу, смягчает и устраняет {224} отчуждение между ней и миром, между ней и культурой, в конечном итоге перерождает ее для новых условий существования.

Ленин не только обратил внимание на «праздничную энергию» масс в обстановке революции, но и поставил вопрос о необходимости использования ее в интересах углубления самой революции, сформулировав условие, при котором праздничность становилась бы еще более эффективным инструментом социального творчества. Это разумные меры воздействия на праздничность со стороны революционной идеологии, ориентация ее на возвышенные цели и идеалы, в период подготовки и осуществления социалистической революции доступные лишь высокому теоретическому сознанию Отсюда возложение на революционную партию огромной ответственности во всем том, что касается широты, смелости и научной обоснованности выдвигаемых ею задач. «… Надо, — читаем мы в работе “Две тактики социал-демократии в демократической революции”, — чтобы и руководители революционных партий шире и смелее ставили свои задачи в такое (революционное. — А. М.) время, чтобы их лозунги шли всегда впереди революционной самодеятельности массы, служа маяком для нее, показывая во всем его величии и во всей его прелести наш демократический и социалистический идеал…»

---

²⁰⁹

Ленин несомненно учитывал, что вырывающаяся после длительного заточения в границах условного «праздничная энергия» масс неизбежно несет на себе печать прошлого, что она не в состоянии сама по себе (как эмоционально-чувственный феномен, регулируемый не столько рассудком или теорией, сколько нормами праздничной жизни и обрядово-зрелищными формами праздничной культуры, сначала традиционной, а затем той, которую создает заново революционная действительность) избавиться от элементов утопизма, а также определить столь же самостоятельно правильное соотношение между тем, что можно и нужно разрушать, а чего нельзя, что соответствует реальным возможностям, а что им противоречит, что, будучи «прожектерством», может привести к непоправимым ошибкам и обернуться {225} бездумной растратой физических и душевных сил. Именно поэтому Ленин решительно настаивал на внесении в праздничность революции элементов социалистического сознания и дисциплины как того серьезно-делового, что лишь одно было в состоянии упорядочить эту эмоционально-чувственную силу, направить присущую ей репрессивность в русло контролируемого революционным разумом творчества.

Отношение между социалистической революцией и праздником в свете ленинского понятия праздничности

Теперь, когда мы описали праздничный, эстетико-культурный элемент пролетарской революции, нам легче понять содержание связи между этой революцией и праздником. Эта связь есть, по-видимому, не что иное, как сходство душевных переживаний (или мироощущений) по поводу свободы, порождаемых и революцией, и настоящим праздником. Пролетарская революция — выход масс за пределы буржуазных отношений, а также норм и ценностей, определяемых ими. Она означает для масс отказ от условий существования, регламентированных эксплуататорским обществом, и переход к новой, идеальной системе существования, ранее мыслимой лишь в утопическом плане. Подобный переход из одних социальных условий в другие, совершающийся в сравнительно короткий период времени, создает в людях высочайшую эмоциональную настроенность, повышенную (сверх будничных мерок) жизненную энергию, экспрессивность душевных и психологических движений, ломающую все преграды, радостную, буйную, не знающую удержу силу, устремленную навстречу будущему, безмерность желаний и требований к жизни. Это состояние, даруемое людям революцией, если не прямо тождественно, то во всяком случае очень родственно состоянию праздничности, которая есть также результат

---

сдвига условий, норм и ценностей социальной жизни, разыгрываемого, правда, символически в отведенных для этого праздничном пространстве и праздничном времени. В обстановке победившей социалистической революции праздничность является не исключительной категорией, вроде того как это характерно для «мирных» эпох, когда {226} к празднику обращаются время от времени, чтобы почерпнуть в нем недостающую полноту эмоциональной энергии, а как нечто такое, что является имманентным свойством самой действительности. Революционная праздничность — это самопроявление свободной жизни и здорового, раскрепостившего себя человеческого духа. Она присуща людям каждодневно и имеет своей причиной не недостаточность, а именно переизбыток социально-творческих душевных сил.

Другое отношение между революцией пролетариата и праздником, вытекающее из ленинского положения о праздничности, можно сформулировать примерно так: праздничное начало, присущее пролетарской революции, с неизбежной закономерностью порождает и само празднество. Действительная жизнь, ставшая опытным полем для социальных преобразований, открывает в поколении, причастном революции, тысячи новых, еще не использованных возможностей для развития. Очевидно, что не все они в тот момент могут быть реализованы. Но революционному поколению сомнения на этот счет неведомы. Все идеалы, выдвигаемые революцией, оно стремится пережить как данность. Отсюда огромная потребность в таких эстетических формообразованиях, которые позволили бы осуществить идеально-реальные действия, контакты и переживания, соответствующие данному исключительному моменту, с максимально возможной полнотой. Ими и являются празднества как таковые. Поколению революции не требуется особых усилий для их устройства и проведения. Его представление об организации празднеств складывается почти самопроизвольно и реализуется немедленно, несмотря, казалось бы, на крайне неблагоприятные внешние обстоятельства.

Вопрос о типе массового празднества в ситуации социалистической революции

Ленин специально не занимался теорией праздника. Но он определенно интересовался его проблемами и задолго до Октября 1917 г. уже представлял себе в общих чертах тот тип массового празднества, который более всего соответствует содержанию пролетарской революции и который она породит в случае своей победы.

{227} Перед Лениным была одна цель — подготовка и осуществление социалистической революции. Примечательно, однако, что политическая борьба, которой он целиком отдавался, вовсе не делала его чуждым обычным радостям жизни. Обладая врожденным оптимизмом и способностью откликаться на всякую настоящую радость, он не мог не оценить огромного значения праздника в жизни масс, не мог не связать с праздником представления о тех необходимых условиях, которые поддерживают биение живого пульса народной жизни, возвышают, очищают и облегчают существование трудящихся в социально неустроенном мире. В этом он мог убедиться на примере женевского карнавала, на примере личного участия в этом интересном и красочном празднестве 1903 г.

---

²¹⁰

Можно предполагать, что когда Ленин размышлял о праздничности революции, то перед его глазами вставало зрелище праздника Эскалада, посвященного избавлению Женевы от иностранного ига, а может быть, оживала картина мюнхенского карнавала 1901 г., о котором он писал в письме к матери: «На днях кончился здесь (в Мюнхене. — А. М.) карнавал. Я первый раз видел последний день карнавала за границей — процессии ряженых на улице, повальное дурачество, тучи конфетти (мелкие кусочки цветной бумаги), бросаемых в лицо и пр. и пр. Умеют здесь публично, на улицах веселиться»²¹¹.

Судя по этим впечатлениям Ленина, европейский карнавал, несмотря на все свои метаморфозы в условиях буржуазного общества (оскудение праздничности, переход праздничного мироощущения в просто праздничное настроение, превращение из формы социального протеста против официальной правды, из носителя народного утопического идеала в форму достаточно невинного {228} развлечения, в способ заполнения праздного досуга для одних и в зрелище для других и т. д.), временами оказывался в состоянии воспроизвести обстановку настоящего, открытого, публичного веселья, превосходя в этом отношении все другие буржуазные празднества. Поэтому вполне допустима мысль, что в своих размышлениях о праздничности социалистической революции Ленин, помимо всего прочего, опирался и на эмоциональный опыт, вынесенный им из общения с западной карнавальной культурой, и на свои знания последней. Но из этого нельзя делать вывод о том, что и о самом празднестве социалистической революции он мыслил по аналогии с карнавалом, представлял его по образу и подобию именно этого типа праздничной культуры. Более того, как нам представляется, такой вывод был бы ошибочным.

Это следует, во-первых, из самой сути европейского карнавала начала XX в., а во-вторых, из тех задач, которые призван был решать праздник социалистической революции. Карнавал начала XX в. — это праздничная, ничем не стесняемая игра, создающая атмосферу неподдельного веселья и радости, это — смех, забава или, говоря ленинскими словами, «повальное дурачество», место которого — сфера досуга, отдыха, но отнюдь не сфера политической борьбы, проводимой пролетариатом. В отличие от современных «леворадикалов», карнавализирующих политическую борьбу, Ленин решительно выступал против любых попыток сочетания карнавала с политической акцией²¹². Исходя из его возражений против карнавального оформления расправы над старым миром, мы и должны отвергнуть всякое предположение о том, что именно карнавал и только карнавал служил Ленину

---

{229} исходной моделью массового празднества революции пролетариата.

Во всех высказываниях Ленина (их анализ в последующих разделах) речь идет не о карнавале, а о совершенно новом празднестве, о празднестве до конца классовом, пролетарском, соединяющем в одно целое энтузиазм обретших социальное освобождение пролетарских масс и разум партии, о празднестве как способе утверждения социалистического идеала, о празднестве как орудии пролетарской революции. В своем представлении о нем Ленин, естественно, исходил из приоритета серьезного, рационально-политического и делового, а не игрового и веселого. Все силы отдавший подготовке и осуществлению социалистической революции, все вопросы, связанные с этим, разрешавший с точки зрения интересов торжества революции, Ленин и на празднество смотрел как на «часть общепролетарского дела». Он видел в создаваемой социалистической революцией праздничной культуре эффективнейшее средство этой же революции. Связь праздника и праздничности с революционной борьбой пролетариата была для него одним из основополагающих критериев нового и в праздничности, и в самом празднестве. Празднество ново для Ленина в той мере, в какой оно воплощает в себе новые революционные умонастроения и новые идеи. Само же это новое в празднестве ценно для него в той мере, в какой оно стимулирует реальное движение жизни вперед по пути к социализму. Отсюда понятно то предпочтение, которое Ленин с самого начала отдал не карнавалу, а празднику пролетарского типа. Поскольку пролетарский дореволюционный праздник (маевка) олицетворял собой наиболее радикальную форму оппозиции царизму и буржуазному строю, неформально (в духе карнавала), а по существу утверждал идею социального обновления, постольку он и только он мог стать предпосылкой и основанием ленинской программы массового празднества социалистической революции, той программы, которая после победы социалистической революции в России и определила главное направление в развитии советской праздничной культуры. Ориентация на пролетарский праздник не означала, однако, пренебрежение к иным формами и типам народной праздничной культуры прошлого, в частности к карнавалу, от {230} которого пролетариату предстояло во многом унаследовать то, что Ленин определял как умение «публично, на улицах веселиться», а также некоторые элементы художественного оформления своих празднеств, благоприятствующие созданию обстановки искреннего веселья и радости. Мы далее увидим, что советский массовый праздник 20‑х годов часто брал на вооружение некоторые приемы карнавала, и это положительно сказывалось на его зрелищно-обрядовой стороне.

---