Файл: Рассказов водном томе Серия Полное собрание сочинений (эксмо) Текст предоставлен издательством.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 08.11.2023
Просмотров: 93
Скачиваний: 2
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Барон
Барон – маленький, худенький старикашка лет шестидесяти. Его шея дает с позвоночником тупой угол,
который скоро станет прямым. У него большая угловатая голова, кислые глаза, нос шишкой и лиловатый подбородок. По всему лицу его разлита слабая синю- ха, вероятно, потому, что спирт стоит в том шкафу, который редко запирается бутафором. Впрочем, кроме казенного спирта, барон употребляет иногда и шампанское, которое можно найти очень часто в уборных,
на донышках бутылок и стаканов. Его щеки и мешочки под глазами висят и дрожат, как тряпочки, повешенные для просушки. На лысине зеленоватый налет от зеленой подкладки ушастой меховой шапки, которую барон, когда не носит на голове, вешает на испортившийся газовый рожок за третьей кулисой. Голос его дребезжит, как треснувшая кастрюля. А костюм Если вы смеетесь над этим костюмом, то вы, значит, не признаете авторитетов, что не делает вам чести. Коричневый сюртук без пуговиц, с лоснящимися локтями и подкладкой, обратившейся в бахрому, – замечательный сюртук. Он болтается на узких плечах барона, как на поломанной вешалке, но что ж из этого следует Зато он облекал когда-то гениальное тело величайшего из комиков. Бархатная жилетка с голубыми цветами имеет двадцать прорехи бесчисленное множество пятен, но нельзя же бросить ее, если она найдена в том нумере, в котором жил могучий Сальви- ни Кто может поручиться, что этой жилетки не носил сам трагик А найдена она была на другой день после отъезда великана-артиста; следовательно, можно поклясться, что она не фальшивая. Галстух, греющий шею барона, не менее замечательный галстух.
Им можно похвастать, хотя и следовало бы его в чисто гигиенических и эстетических видах заменить другим,
более прочными менее засаленным. Он выкроен из останков того великого плаща, которым покрывал ко- гда-то свои плечи Эрнесто Росси, беседуя в «Макбе- тес ведьмами От моего галстуха пахнет кровью короля Дунка- наговорит часто барон, ища в своем галстухе па- разитов.
Над пестренькими, полосатыми брючками барона можете смеяться сколько вам угодно. Их не носило ранее ни одно авторитетное лицо, хотя актеры и шутят, что эти брючки сшиты из паруса парохода, на котором Сара Бернар ездила в Америку. Они куплены у капельдинера № Зиму и лето барон ходит в больших калошах, чтобы сапоги были целей и чтобы не простудить своих ревматических ног на сквозном ветру, гуляющем по полу его суфлерской будки.
Барона можно видеть только в трех местах в кассе, в суфлерской будке и за сценой в мужской уборной. Вне этих мест он не существует и едва ли мыслим. В кассе он ночью ночует, а днем записывает фамилии покупающих ложи и играет с кассиром в шашки. Старый и золотушный кассир – единственный человек, который слушает барона и отвечает на его вопросы. В суфлерской будке барон исполняет свои священные обязанности там он зарабатывает себе кусок насущного хлеба. Эта будка выкрашена в блестящий,
белый цвет только снаружи внутри же стенки ее покрыты паутиной, щелями и занозами. В ней пахнет сыростью, копченой рыбой и спиртом. В антрактах барон торчит в мужской уборной. Новички, первый раз входящие в эту уборную, увидев барона, хохочут и аплодируют. Они принимают егоза актера Браво, браво – говорят они. – Вы прелестно загримировались Какая у вас смешная рожица А где вы достали такой оригинальный костюм?
Бедный барон Люди не могут допустить, что он имеет собственную физиономию!
В уборной он наслаждается созерцанием светил или же, если нет светил, осмеливается вставлять в чужие речи свои замечания, которых у него очень много. Замечаний его никто не слушает, потому что они всем надоели и попахивают рутиной их пускают мимо ушей без всяких церемоний. С бароном вообще не любят церемониться. Если он вертится перед носом и мешает, ему говорят убирайтесь Если он шепчет из своей будки слишком тихо или слишком громко, его посылают к черту и грозят ему штрафом или отставкой. Он служит мишенью для большинства закулисных острот и каламбуров. На нем смело можно пробовать свое остроумие он не ответит.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как его начали дразнить бароном, но за все эти двадцать лет он ни разу не протестовал против этого прозвища.
Заставить его переписать роль и не заплатить ему тоже можно. Все можно Он улыбается, извиняется и конфузится, когда наступают ему на ногу. Побейте его публично по морщинистым щеками, ручаюсь вам честным словом, он не пойдет с жалобой к мировому. Оторвите от его замечательного, горячо любимого сюртука кусок подкладки, как это сделал недавно jeune premier
27
, он только замигает глазками и покраснеет. Такова сила его забитости и смирения Его никто не уважает. Пока он жив, его выносят, когда же умрет,
его забудут немедленно. Жалкое он создание!
А между тем было когда-то время, когда он чуть Первый любовник франц
Трагик
Был бенефис трагика Феногенова.
Давали Князя Серебряного. Сам бенефициант играл Вяземского, антрепренер Лимонадов – Дружину Морозова, г-жа Беобахтова – Елену Спектакль вышел на славу. Трагик делал буквально чудеса. Он похищал Елену одной рукой и держал ее выше головы, когда проносил через сцену. Он кричал, шипел,
стучал ногами, рвал у себя на груди кафтан. Отказываясь от поединка с Морозовым, он трясся всем телом, как в действительности никогда не трясутся, и с шумом задыхался. Театр дрожал от аплодисментов.
Вызовам не было конца. Феногенову поднесли серебряный портсигар и букет с длинными лентами. Дамы махали платками, заставляли мужчин аплодировать,
многие плакали Но более всех восторгалась игрой и волновалась дочь исправника Сидорецкого, Маша.
Она сидела в первом ряду кресел, рядом со своим папашей, не отрывала глаз от сцены даже в антрактах и была в полном восторге. Ее тоненькие ручки и ножки дрожали, глазки были полны слез, лицо становилось все бледней и бледней. И немудрено она была в театре первый разв жизни Как хорошо они представляют Как отлично –
Верба
Кто ездил по почтовому тракту между Б. и Т.?
Кто ездил, тот, конечно, помнит и Андреевскую мельницу, одиноко стоящую на берегу речки Козявки.
Мельница маленькая, в два постава Ей больше ста лет, давно уже она не была в работе, и немудрено поэтому, что она напоминает собой маленькую, сгорбленную, оборванную старушонку, готовую свалиться каждую минуту. И эта старушонка давно бы свалилась, если бы она не облокачивалась о старую, широкую вербу. Верба широкая, не обхватить ее и двоим. Ее лоснящаяся листва спускается на крышу, на плотину нижние ветви купаются вводе и стелются по земле. Она тоже стара и сгорблена. Ее горбатый ствол обезображен большим темным дуплом. Всуньте руку в дупло, и ваша рука увязнет в черном меду.
Дикие пчелы зажужжат около вашей головы и зажа- лят. Сколько ей лет Архип, ее приятель, говорит, что она была старой еще и тогда, когда он служил у барина во французах, а потому барыни в «неграх»;
а это было слишком давно.
Верба подпирает и другую развалину – старика Архипа, который, сидя у ее корня, от зари до зари удит рыбку. Он стар, горбат, как верба, и беззубый рот его
Герой-барыня
Лидия Егоровна вышла на террасу пить утренний кофе. Время было уже близко к жаркому и душному полудню, однако это не помешало моей героине нарядиться в черное шелковое платье, застегнутое уса- мого подбородка и тисками сжимавшее талию. Она знала, что этот черный цвет идет к ее золотистым кудряшками строгому профилю, и расставалась с ним только ночью. Когда она сделала первый глоток из своей китайской чашечки, к террасе подошел почтальон и подал ей письмо. Письмо было от мужа Дядя не дал ни гроша, и твое имение продано. Ничего не поделал Лидия Егоровна побледнела, покачнулась на стуле и продолжала читать Уезжаю месяца на два в Одессу по важному делу. Целую Разорены На два месяца в Одессу – простонала Лидия Егоровна. – К своей, значит, поехал Боже мой!
Она подкатила глаза, зашаталась, ухватилась рукой за перила и готова уже была упасть, как послышались внизу голоса. На террасу взбирался ее сосед подаче и кузен, отставной генерал Зазубрин, старый, как анекдот о собаке Каквасе, и хилый, как новорожденный котенок. Он ступал еле-еле, осторожно, перебирая палкой ступени, словно боясь за их прочность. За ним семенил маленький бритый старичок, отставной профессор Павел Иванович Кнопка, в большом стародавнем цилиндре с широкими приподнятыми полями. Генерал, по обыкновению, был весь в пуху и крошках, а профессор поражал белизною своих одежд и гладкостью подбородка. Оба сияли А мы к вам, шарманочка! – продребезжал генерал, довольный тем, что сумел по-своему переделать слово «charmante»
32
. – С добрым утром, фея Фея пьет кофея…
Генерал сострил глупо, но Кнопка и Лидия Егоровна расхохотались. Моя героиня отдернула от перил руку,
вытянулась и, бесконечно улыбаясь, протянула к гостям обе руки. Те облобызали и сели Вы, кузен, вечно веселы – начала кузина гостин- ный разговор. – Счастливый характер Как, бишь, я сказал Ах, да Фея пьет кофея… Ха- ха-ха. А мыс герром профессором уж выкупались, позавтракали и визиты делаем Беда мне с этим профессором Жалуюсь вам, фея Беда Собираюсь его под суд отдать Хе-хе-хе… Либерал Вольтер, можно сказать Что вы – улыбнулась Лидия Егоровна и подумала В Одессу на два месяца к той Прелестная франц
– Честное слово Такие идеи проповедует такие идеи Совсем красный А знаете ли вы, Павел Иванович, друг мой, кто красному рад Знаете кто Хххе…
Ответьте-ка! Вот вами запятая, либералам Каков генерал – захохотал Кнопка, кривя свой ученый подбородок. – И мы, ваше превосходительство, сумеем вам, консерваторам, запятую поставить:
одни только быки боятся красного Ха-ха-ха… Что,
съели-с?
– Однако Что вижу У вас цветут олеандры – послышался внизу террасы женский голос, и через минуту на террасу входила княгиня Дромадерова, соседка подаче Ах У вас мужчины, а я такая растрепка Извините, пожалуйста О чем вы тут Продолжайте, генерал, я не помешаю Мы о красном-с! – продолжал Зазубрин. – А вот-с,
кстати, о быках Вы это верно, Павел Иванович, насчет быков Разв Грузии, где я баталионом командовал, бык увидал мою красную подкладку, испугался и полетел на меня рогами прямо Саблю пришлось обнажить. Честное слово Спасибо, казак близко были пикой его, каналью, отогнал Чего вы смеетесь Не верите Ей-богу, отогнал…
Лидия Егоровна изумилась, ахнула и подумала «В
Одессе теперь развратник!»
Кнопка заговорило быках и буйволах. Княгиня Дро-
Барон – маленький, худенький старикашка лет шестидесяти. Его шея дает с позвоночником тупой угол,
который скоро станет прямым. У него большая угловатая голова, кислые глаза, нос шишкой и лиловатый подбородок. По всему лицу его разлита слабая синю- ха, вероятно, потому, что спирт стоит в том шкафу, который редко запирается бутафором. Впрочем, кроме казенного спирта, барон употребляет иногда и шампанское, которое можно найти очень часто в уборных,
на донышках бутылок и стаканов. Его щеки и мешочки под глазами висят и дрожат, как тряпочки, повешенные для просушки. На лысине зеленоватый налет от зеленой подкладки ушастой меховой шапки, которую барон, когда не носит на голове, вешает на испортившийся газовый рожок за третьей кулисой. Голос его дребезжит, как треснувшая кастрюля. А костюм Если вы смеетесь над этим костюмом, то вы, значит, не признаете авторитетов, что не делает вам чести. Коричневый сюртук без пуговиц, с лоснящимися локтями и подкладкой, обратившейся в бахрому, – замечательный сюртук. Он болтается на узких плечах барона, как на поломанной вешалке, но что ж из этого следует Зато он облекал когда-то гениальное тело величайшего из комиков. Бархатная жилетка с голубыми цветами имеет двадцать прорехи бесчисленное множество пятен, но нельзя же бросить ее, если она найдена в том нумере, в котором жил могучий Сальви- ни Кто может поручиться, что этой жилетки не носил сам трагик А найдена она была на другой день после отъезда великана-артиста; следовательно, можно поклясться, что она не фальшивая. Галстух, греющий шею барона, не менее замечательный галстух.
Им можно похвастать, хотя и следовало бы его в чисто гигиенических и эстетических видах заменить другим,
более прочными менее засаленным. Он выкроен из останков того великого плаща, которым покрывал ко- гда-то свои плечи Эрнесто Росси, беседуя в «Макбе- тес ведьмами От моего галстуха пахнет кровью короля Дунка- наговорит часто барон, ища в своем галстухе па- разитов.
Над пестренькими, полосатыми брючками барона можете смеяться сколько вам угодно. Их не носило ранее ни одно авторитетное лицо, хотя актеры и шутят, что эти брючки сшиты из паруса парохода, на котором Сара Бернар ездила в Америку. Они куплены у капельдинера № Зиму и лето барон ходит в больших калошах, чтобы сапоги были целей и чтобы не простудить своих ревматических ног на сквозном ветру, гуляющем по полу его суфлерской будки.
Барона можно видеть только в трех местах в кассе, в суфлерской будке и за сценой в мужской уборной. Вне этих мест он не существует и едва ли мыслим. В кассе он ночью ночует, а днем записывает фамилии покупающих ложи и играет с кассиром в шашки. Старый и золотушный кассир – единственный человек, который слушает барона и отвечает на его вопросы. В суфлерской будке барон исполняет свои священные обязанности там он зарабатывает себе кусок насущного хлеба. Эта будка выкрашена в блестящий,
белый цвет только снаружи внутри же стенки ее покрыты паутиной, щелями и занозами. В ней пахнет сыростью, копченой рыбой и спиртом. В антрактах барон торчит в мужской уборной. Новички, первый раз входящие в эту уборную, увидев барона, хохочут и аплодируют. Они принимают егоза актера Браво, браво – говорят они. – Вы прелестно загримировались Какая у вас смешная рожица А где вы достали такой оригинальный костюм?
Бедный барон Люди не могут допустить, что он имеет собственную физиономию!
В уборной он наслаждается созерцанием светил или же, если нет светил, осмеливается вставлять в чужие речи свои замечания, которых у него очень много. Замечаний его никто не слушает, потому что они всем надоели и попахивают рутиной их пускают мимо ушей без всяких церемоний. С бароном вообще не любят церемониться. Если он вертится перед носом и мешает, ему говорят убирайтесь Если он шепчет из своей будки слишком тихо или слишком громко, его посылают к черту и грозят ему штрафом или отставкой. Он служит мишенью для большинства закулисных острот и каламбуров. На нем смело можно пробовать свое остроумие он не ответит.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как его начали дразнить бароном, но за все эти двадцать лет он ни разу не протестовал против этого прозвища.
Заставить его переписать роль и не заплатить ему тоже можно. Все можно Он улыбается, извиняется и конфузится, когда наступают ему на ногу. Побейте его публично по морщинистым щеками, ручаюсь вам честным словом, он не пойдет с жалобой к мировому. Оторвите от его замечательного, горячо любимого сюртука кусок подкладки, как это сделал недавно jeune premier
27
, он только замигает глазками и покраснеет. Такова сила его забитости и смирения Его никто не уважает. Пока он жив, его выносят, когда же умрет,
его забудут немедленно. Жалкое он создание!
А между тем было когда-то время, когда он чуть Первый любовник франц
было не сделался товарищем и братом людей, которым он поклонялся и которых любил больше жизни.
(Он не мог не любить людей, которые бывают иногда
Гамлетами и Францами Моор!) Он сам едва не стал артистом и, наверное, стал бы им, если бы не помешал ему один смешной пустяк. Таланта было много,
желания – тоже, была на первых порах и протекция,
но не хватило пустяка смелости. Ему вечно казалось,
что они, эти головы, которыми усеяны все пять ярусов, низ и верх, захохочут и зашикают, если он позволит себе показаться на сцене. Он бледнел, краснели немел от ужаса, когда предлагали ему подебютиро- вать.
– Я подожду немного, – говорил он.
И он ждал до тех пор, пока не состарился, не разорился и не попал, по протекции, в суфлерскую будку.
Он стал суфлером, но это не беда. Теперь уж его не выгонят из театра за неимение билета он должностное лицо. Он сидит впереди первого ряда, видит лучше всех и не платит за свое место ни копейки. Это хорошо. Он счастлив и доволен.
Обязанность свою исполняет он прекрасно. Перед спектаклем он несколько раз прочитывает пьесу, чтобы не ошибиться, а когда бьет первый звонок, он уже сидит в будке и перелистывает свою книжку. Усердней его трудно найти кого-либо во всем театре
(Он не мог не любить людей, которые бывают иногда
Гамлетами и Францами Моор!) Он сам едва не стал артистом и, наверное, стал бы им, если бы не помешал ему один смешной пустяк. Таланта было много,
желания – тоже, была на первых порах и протекция,
но не хватило пустяка смелости. Ему вечно казалось,
что они, эти головы, которыми усеяны все пять ярусов, низ и верх, захохочут и зашикают, если он позволит себе показаться на сцене. Он бледнел, краснели немел от ужаса, когда предлагали ему подебютиро- вать.
– Я подожду немного, – говорил он.
И он ждал до тех пор, пока не состарился, не разорился и не попал, по протекции, в суфлерскую будку.
Он стал суфлером, но это не беда. Теперь уж его не выгонят из театра за неимение билета он должностное лицо. Он сидит впереди первого ряда, видит лучше всех и не платит за свое место ни копейки. Это хорошо. Он счастлив и доволен.
Обязанность свою исполняет он прекрасно. Перед спектаклем он несколько раз прочитывает пьесу, чтобы не ошибиться, а когда бьет первый звонок, он уже сидит в будке и перелистывает свою книжку. Усердней его трудно найти кого-либо во всем театре
Но все-таки нужно выгнать его из театра.
Беспорядки не должны быть терпимы в театре, а барон производит иногда страшные беспорядки. Он скандалист.
Когда на сцене играют особенно хорошо, он отрывает глаза от своей книжки и перестает шептать.
Очень часто он прерывает свое чтение криками браво превосходно – и позволяет себе аплодировать в то время, когда не аплодирует публика. Раз даже он шикал, за что чуть было не потерял места.
Вообще поглядите на него, когда он сидит в своей вонючей будке и шепчет. Он краснеет, бледнеет, жестикулирует руками, шепчет громче, чем следует, задыхается. Иногда бывает его слышно даже в коридорах, где около платья зевают капельдинеры. Он позволяет себе даже браниться из будки и подавать актеру советы Правую руку вверх – шепчет он часто. – У вас горячие слова, но лицо – лед Это не ваша роль Вы молокосос для этой роли Вы бы поглядели в этой роли
Эрнесто Росси! К чему же шарж О, боже мой Он все испортил своей мещанской манерой!
И подобные вещи шепчет он, вместо того чтобы шептать по книжке. Напрасно терпят этого чудака.
Если бы его выгнали, то публике не пришлось бы быть свидетельницей скандала, который произошел
Беспорядки не должны быть терпимы в театре, а барон производит иногда страшные беспорядки. Он скандалист.
Когда на сцене играют особенно хорошо, он отрывает глаза от своей книжки и перестает шептать.
Очень часто он прерывает свое чтение криками браво превосходно – и позволяет себе аплодировать в то время, когда не аплодирует публика. Раз даже он шикал, за что чуть было не потерял места.
Вообще поглядите на него, когда он сидит в своей вонючей будке и шепчет. Он краснеет, бледнеет, жестикулирует руками, шепчет громче, чем следует, задыхается. Иногда бывает его слышно даже в коридорах, где около платья зевают капельдинеры. Он позволяет себе даже браниться из будки и подавать актеру советы Правую руку вверх – шепчет он часто. – У вас горячие слова, но лицо – лед Это не ваша роль Вы молокосос для этой роли Вы бы поглядели в этой роли
Эрнесто Росси! К чему же шарж О, боже мой Он все испортил своей мещанской манерой!
И подобные вещи шепчет он, вместо того чтобы шептать по книжке. Напрасно терпят этого чудака.
Если бы его выгнали, то публике не пришлось бы быть свидетельницей скандала, который произошел
на этих днях.
Скандал состоял в следующем.
Давали «Гамлета». Театр был полон. В наши дни
Шекспир слушается также охотно, как и сто лет тому назад. Когда дают Шекспира, барон находится в самом возбужденном состоянии. Он много пьет, много говорит и не переставая трет кулаками свои виски.
За висками кипит жестокая работа. Старческие мозги взбудораживаются бешеной завистью, отчаянием,
ненавистью, мечтами Ему самому следовало бы поиграть Гамлета, хоть Гамлет и плохо вяжется с горбом и со спиртом, который забывает запирать бутафор. Ему, а не этим пигмеям, играющим сегодня лакеев, завтра сводников, послезавтра Гамлета! Сорок лет штудирует он этого датского принца, о котором мечтают все порядочные артисты и который дал лавровый венец не одному только Шекспиру. Сорок лет он штудирует, страдает, сгорает от мечты Смерть не за горами. Она скоро придет и навсегда возьмет его из театра Хоть бы разв жизни ему посчастливилось пройтись по сцене в принцевой куртке, вблизи моря,
около скал, где одна пустыня места,
Сама собой, готова довести
К отчаянью, когда посмотришь в бездну
И слышишь в ней далекий плеск волны
Скандал состоял в следующем.
Давали «Гамлета». Театр был полон. В наши дни
Шекспир слушается также охотно, как и сто лет тому назад. Когда дают Шекспира, барон находится в самом возбужденном состоянии. Он много пьет, много говорит и не переставая трет кулаками свои виски.
За висками кипит жестокая работа. Старческие мозги взбудораживаются бешеной завистью, отчаянием,
ненавистью, мечтами Ему самому следовало бы поиграть Гамлета, хоть Гамлет и плохо вяжется с горбом и со спиртом, который забывает запирать бутафор. Ему, а не этим пигмеям, играющим сегодня лакеев, завтра сводников, послезавтра Гамлета! Сорок лет штудирует он этого датского принца, о котором мечтают все порядочные артисты и который дал лавровый венец не одному только Шекспиру. Сорок лет он штудирует, страдает, сгорает от мечты Смерть не за горами. Она скоро придет и навсегда возьмет его из театра Хоть бы разв жизни ему посчастливилось пройтись по сцене в принцевой куртке, вблизи моря,
около скал, где одна пустыня места,
Сама собой, готова довести
К отчаянью, когда посмотришь в бездну
И слышишь в ней далекий плеск волны
Если даже мечты заставляют таять не по дням, а по часам, то каким огнем сгорел бы лысый барон, если бы мечта приняла форму действительности!
В описываемый вечер он готов был проглотить весь свет от зависти и злости. Гамлета дали играть мальчишке, говорящему жидким тенором, а главное – рыжему. Неужели Гамлет был рыж?
Барон сидел в своей будке, как на горячих угольях.
Когда Гамлета не было на сцене, он был еще относительно покоен, когда жена сцену появлялся жидкий рыжеволосый тенор, он начинал вертеться, метаться,
ныть. Шепот его походил больше на стон, чем на чтение. Руки его тряслись, страницы путались, подсвечники ставились то ближе, то дальше Он впивался в лицо Гамлета и переставал шептать Ему страстно хотелось повыщипать из рыжей головы все волосы до единого. Пусть Гамлет будет лучше лыс, чем рыж!
Шарж – так шарж, черт возьми!
Во втором действии он уж вовсе не шептала злобно хихикал, бранился и шикал. К его счастью, актеры хорошо знали свои роли и не замечали его молчания Хорош Гамлет! – бранился он. – Нечего сказать!
Ха-ха! Господа юнкера не знают своего места Им следует за швейками бегать, а не на сцене играть Если бы у Гамлета было такое глупое лицо, то едва ли
Шекспир написал бы свою трагедию
В описываемый вечер он готов был проглотить весь свет от зависти и злости. Гамлета дали играть мальчишке, говорящему жидким тенором, а главное – рыжему. Неужели Гамлет был рыж?
Барон сидел в своей будке, как на горячих угольях.
Когда Гамлета не было на сцене, он был еще относительно покоен, когда жена сцену появлялся жидкий рыжеволосый тенор, он начинал вертеться, метаться,
ныть. Шепот его походил больше на стон, чем на чтение. Руки его тряслись, страницы путались, подсвечники ставились то ближе, то дальше Он впивался в лицо Гамлета и переставал шептать Ему страстно хотелось повыщипать из рыжей головы все волосы до единого. Пусть Гамлет будет лучше лыс, чем рыж!
Шарж – так шарж, черт возьми!
Во втором действии он уж вовсе не шептала злобно хихикал, бранился и шикал. К его счастью, актеры хорошо знали свои роли и не замечали его молчания Хорош Гамлет! – бранился он. – Нечего сказать!
Ха-ха! Господа юнкера не знают своего места Им следует за швейками бегать, а не на сцене играть Если бы у Гамлета было такое глупое лицо, то едва ли
Шекспир написал бы свою трагедию
Когда ему надоело браниться, он начал учить рыжего актера. Жестикулируя руками и лицом, читая и стуча кулаками о книжку, он потребовал, чтобы актер следовал его советам. Ему нужно было спасти Шекс- пира от поругания, а для Шекспира он на все готов:
хоть на сто тысяч скандалов!
Беседуя с актерами, рыжий Гамлет был ужасен. Он ломался, как тот дюжий длинноволосый молодец актер, о котором сам Гамлет говорит Такого актера я в состоянии бы высечь. Когда он начал декламировать, барон не вынес. Задыхаясь и стуча лысиной по потолку будки, он положил левую руку на грудь, а правой зажестикулировал. Старческий, надорванный голос прервал рыжего актера и заставил его оглянуться на будку:
Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама.
И, высунувшись наполовину из будки, барон кивнул головой первому актеру и прибавил уже не декламирующим, а небрежным, потухшим голосом Продолжай!
Первый актер продолжал, ноне тотчас. Минуту он промедлили минуту в театре царило глубокое молчание. Это молчание нарушил сам барон, когда, потянувшись назад, стукнулся головой о край будки. Послышался смех Браво, барабанщик – крикнули из райка.
Думали, что прервал Гамлета не суфлера старый барабанщик, дремавший в оркестре. Барабанщик шу- товски раскланялся с райком, и весь театр огласился смехом. Публика любит театральные недоразумения, и если бы вместо пьес давали недоразумения,
она платила бы вдвое больше.
Первый актер продолжали тишина была мало-по- малу водворена.
Чудак же барон, услышавши смех, побагровел от стыда и схватил себя залысину, забыв, вероятно, что на ней уже нет тех волос, в которые влюблялись ко- гда-то красивые женщины. Теперь мало того, что над ним будет смеяться весь городи все юмористические журналы, его еще выгонят из театра Он горел от стыда, злился на себя, а между тем все члены его дрожали от восторга он сейчас декламировал!
«Не твое дело, старая, заржавленная щеколда думал он. – Твое дело быть только суфлером, если не хочешь, чтобы тебе дали по шее, как последнему лакею. Но это возмутительно, однако Рыжий мальчишка решительно не хочет играть по-человечески! Разве это место так ведется
хоть на сто тысяч скандалов!
Беседуя с актерами, рыжий Гамлет был ужасен. Он ломался, как тот дюжий длинноволосый молодец актер, о котором сам Гамлет говорит Такого актера я в состоянии бы высечь. Когда он начал декламировать, барон не вынес. Задыхаясь и стуча лысиной по потолку будки, он положил левую руку на грудь, а правой зажестикулировал. Старческий, надорванный голос прервал рыжего актера и заставил его оглянуться на будку:
Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама.
И, высунувшись наполовину из будки, барон кивнул головой первому актеру и прибавил уже не декламирующим, а небрежным, потухшим голосом Продолжай!
Первый актер продолжал, ноне тотчас. Минуту он промедлили минуту в театре царило глубокое молчание. Это молчание нарушил сам барон, когда, потянувшись назад, стукнулся головой о край будки. Послышался смех Браво, барабанщик – крикнули из райка.
Думали, что прервал Гамлета не суфлера старый барабанщик, дремавший в оркестре. Барабанщик шу- товски раскланялся с райком, и весь театр огласился смехом. Публика любит театральные недоразумения, и если бы вместо пьес давали недоразумения,
она платила бы вдвое больше.
Первый актер продолжали тишина была мало-по- малу водворена.
Чудак же барон, услышавши смех, побагровел от стыда и схватил себя залысину, забыв, вероятно, что на ней уже нет тех волос, в которые влюблялись ко- гда-то красивые женщины. Теперь мало того, что над ним будет смеяться весь городи все юмористические журналы, его еще выгонят из театра Он горел от стыда, злился на себя, а между тем все члены его дрожали от восторга он сейчас декламировал!
«Не твое дело, старая, заржавленная щеколда думал он. – Твое дело быть только суфлером, если не хочешь, чтобы тебе дали по шее, как последнему лакею. Но это возмутительно, однако Рыжий мальчишка решительно не хочет играть по-человечески! Разве это место так ведется
И, впившись глазами в актера, барон опять начал бормотать советы. Он еще раз не вынеси еще раз заставил смеяться публику. Этот чудак был слишком нервен. Когда актер, читая последний монолог второго действия, сделал маленькую передышку, чтобы молча покачать головой, из будки опять понесся голос, полный желчи, презрения, ненависти, но, увы!
уже разбитый временем и бессильный:
Кровавый сластолюбец Лицемер!
Бесчувственный, продажный, подлый изверг!
Помолчав секунд десять, барон глубоко вздохнули прибавил уже не так громко:
Глупец, глупец Куда как я отважен!
Этот голос был бы голосом Гамлета настоящего, не рыжего Гамлета, если бы на земле не было старости.
Многое портит и многому мешает старость.
Бедный барон Впрочем, неон первый, неон и по- следний.
Теперь его выгонят из театра. Согласитесь, что эта мера необходима
Месть
Был день бенефиса нашей В десятом часу утра у ее двери стоял комик. Он прислушивался и стучал по обеим половинкам двери своими большими кулаками. Ему необходимо было видеть. Она должна была вылезть из-под своего одеяла во чтобы тони стало, как бы ей ни хотелось спать Отворите же, черт возьми Долго ли еще мне придется коченеть на этом сквозном ветру Если б вызнали, что в вашем коридоре двадцать градусов мороза, вы не заставили бы меня ждать так долго Или,
быть может, у вас нет сердца?
В четверть одиннадцатого комик услышал глубокий вздох. За вздохом последовал скачок с кровати, аза скачком шлепанье туфель Что вам угодно Кто вы Это я…
Комику ненужно было называть себя. Его легко можно было узнать по голосу, шипящему и дребезжащему, как у больного дифтеритом Подождите, я оденусь…
Через три минуты его впустили. Он вошел, поцело-
28
Инженю франц
уже разбитый временем и бессильный:
Кровавый сластолюбец Лицемер!
Бесчувственный, продажный, подлый изверг!
Помолчав секунд десять, барон глубоко вздохнули прибавил уже не так громко:
Глупец, глупец Куда как я отважен!
Этот голос был бы голосом Гамлета настоящего, не рыжего Гамлета, если бы на земле не было старости.
Многое портит и многому мешает старость.
Бедный барон Впрочем, неон первый, неон и по- следний.
Теперь его выгонят из театра. Согласитесь, что эта мера необходима
Месть
Был день бенефиса нашей В десятом часу утра у ее двери стоял комик. Он прислушивался и стучал по обеим половинкам двери своими большими кулаками. Ему необходимо было видеть. Она должна была вылезть из-под своего одеяла во чтобы тони стало, как бы ей ни хотелось спать Отворите же, черт возьми Долго ли еще мне придется коченеть на этом сквозном ветру Если б вызнали, что в вашем коридоре двадцать градусов мороза, вы не заставили бы меня ждать так долго Или,
быть может, у вас нет сердца?
В четверть одиннадцатого комик услышал глубокий вздох. За вздохом последовал скачок с кровати, аза скачком шлепанье туфель Что вам угодно Кто вы Это я…
Комику ненужно было называть себя. Его легко можно было узнать по голосу, шипящему и дребезжащему, как у больного дифтеритом Подождите, я оденусь…
Через три минуты его впустили. Он вошел, поцело-
28
Инженю франц
валу руку и сел на кровать Як вам по делу, – начал он, закуривая сигару. Я хожу к людям только по делу, ходить же в гости я предоставляю господам бездельникам. Но к делу…
Сегодня я играю в вашей пьесе графа Вы, конечно,
это знаете Да Старого графа. Во втором действии я появляюсь на сцену в халате. Вы, надеюсь, и это знаете Знаете Да Отлично. Если я буду не в халате, то я согрешу против истины. На сцене же, как и везде, прежде всего истина Впрочем, mademoiselle, к чему я говорю это?
Ведь, в сущности говоря, человек и создан для того только, чтобы стремиться к истине Да, это правда Итак, после всего сказанного вы видите, что халат мне необходим. Ноу меня нет халата, приличного графу. Если я покажусь публике в своем ситцевом халате, то вы много потеряете. На вашем бенефисе будет лежать пятно Я вам могу помочь Да. После вашего у вас остался прекрасный голубой халат с бархатным воротником и красными кистями. Прекрасный, чудный халат
Сегодня я играю в вашей пьесе графа Вы, конечно,
это знаете Да Старого графа. Во втором действии я появляюсь на сцену в халате. Вы, надеюсь, и это знаете Знаете Да Отлично. Если я буду не в халате, то я согрешу против истины. На сцене же, как и везде, прежде всего истина Впрочем, mademoiselle, к чему я говорю это?
Ведь, в сущности говоря, человек и создан для того только, чтобы стремиться к истине Да, это правда Итак, после всего сказанного вы видите, что халат мне необходим. Ноу меня нет халата, приличного графу. Если я покажусь публике в своем ситцевом халате, то вы много потеряете. На вашем бенефисе будет лежать пятно Я вам могу помочь Да. После вашего у вас остался прекрасный голубой халат с бархатным воротником и красными кистями. Прекрасный, чудный халат
Наша ingénue вспыхнула Глазки ее покраснели,
замигали и заискрились, как стеклянные бусы, вынесенные на солнце Вы мне одолжите этот халатна сегодняшний спектакль заходила по комнате. Нечесаные волосы ее попадали беспорядочно налицо и плечи Она зашевелила губами и пальцами Нет, не могу – сказала она Это странно Гм Можно узнать почему Почему Ах, боже мой, да ведь это так понятно!
Могу ли я Нет. нет Никогда Он нехорошо поступил со мной, он неправ Это правда Он поступил со мной, как последний негодяй Я согласна с этим!
Он бросил меня только потому, что я получаю мало жалованья и не умею обирать мужчин Он хотел, чтобы я брала у этих господ деньги и носила эти подлые деньги к нему, – он хотел этого Подло, гадко На подобные притязания способны одни только бессовестные пошляки повалилась в кресло, на котором лежала свежевыглаженная сорочка, и закрыла руками лицо.
Сквозь ее маленькие пальчики комик увидел блестящие точки то окно отражалось в слезинках Он ограбил меня – продолжала она всхлипывая Грабь, если хочешь, но зачем же бросать Зачем Что я ему сделала Что я тебе сделала Что?
Комик встали подошел к ней Не будем плакать, – сказал он. – Слезы есть малодушие. И к тому же мы можем найти утешение во всякую минуту Утешьтесь. Искусство – самый радикальный утешитель!
Но ничего не поделал радикальный утешитель.
За всхлипыванием последовала истерика Это пройдет – сказал комик. – Я подожду.
Он в ожидании, пока она придет в себя, походил по комнате, зевнули лег на кровать. Ее постель женская,
но она не так мягка, как те постели, на которых спят ingénue порядочных театров. Комика заколола вбок какая-то пружина, и его лысину зачесали перья, кончики которых робко выглядывали из подушки, сквозь розовую наволочку. Края кровати были холодны, как лед. Но все это не мешало нахалу сладко потянуться. Черт возьми, от этих бабьих кроватей так хорошо пахнет!
Он лежали потягивался, а плечи ingénue прыгали, из груди ее вылетали отрывистые стоны, пальцы корчились и рвали на груди фланелевую кофточку…
Комик напомнил ей самую несчастную страницу одного из несчастнейших романов Истерика продолжалась минут десять. Очнувшись, ingénue откинула назад волосы, обвела комнату глазами и продолжала го
замигали и заискрились, как стеклянные бусы, вынесенные на солнце Вы мне одолжите этот халатна сегодняшний спектакль заходила по комнате. Нечесаные волосы ее попадали беспорядочно налицо и плечи Она зашевелила губами и пальцами Нет, не могу – сказала она Это странно Гм Можно узнать почему Почему Ах, боже мой, да ведь это так понятно!
Могу ли я Нет. нет Никогда Он нехорошо поступил со мной, он неправ Это правда Он поступил со мной, как последний негодяй Я согласна с этим!
Он бросил меня только потому, что я получаю мало жалованья и не умею обирать мужчин Он хотел, чтобы я брала у этих господ деньги и носила эти подлые деньги к нему, – он хотел этого Подло, гадко На подобные притязания способны одни только бессовестные пошляки повалилась в кресло, на котором лежала свежевыглаженная сорочка, и закрыла руками лицо.
Сквозь ее маленькие пальчики комик увидел блестящие точки то окно отражалось в слезинках Он ограбил меня – продолжала она всхлипывая Грабь, если хочешь, но зачем же бросать Зачем Что я ему сделала Что я тебе сделала Что?
Комик встали подошел к ней Не будем плакать, – сказал он. – Слезы есть малодушие. И к тому же мы можем найти утешение во всякую минуту Утешьтесь. Искусство – самый радикальный утешитель!
Но ничего не поделал радикальный утешитель.
За всхлипыванием последовала истерика Это пройдет – сказал комик. – Я подожду.
Он в ожидании, пока она придет в себя, походил по комнате, зевнули лег на кровать. Ее постель женская,
но она не так мягка, как те постели, на которых спят ingénue порядочных театров. Комика заколола вбок какая-то пружина, и его лысину зачесали перья, кончики которых робко выглядывали из подушки, сквозь розовую наволочку. Края кровати были холодны, как лед. Но все это не мешало нахалу сладко потянуться. Черт возьми, от этих бабьих кроватей так хорошо пахнет!
Он лежали потягивался, а плечи ingénue прыгали, из груди ее вылетали отрывистые стоны, пальцы корчились и рвали на груди фланелевую кофточку…
Комик напомнил ей самую несчастную страницу одного из несчастнейших романов Истерика продолжалась минут десять. Очнувшись, ingénue откинула назад волосы, обвела комнату глазами и продолжала го
ворить.
Когда дама говорит с вами, неловко лежать на кровати. Вежливость прежде всего. Комик крякнул, поднялся и сел Он поступил со мной нечестно, – продолжала она, – но из этого не следует, что я должна отдавать вам халат. Несмотря на его подлый поступок, я еще продолжаю любить его, и халат единственная вещь,
оставшаяся у меня после него Когда я вижу халат, я думаю о нем и плачу Я ничего не имею против этих похвальных чувств, – сказал комик, – напротив, в наш реальный,
чертовски практический век приятно встретить человека с таким сердцем и с такой душой. Если выдадите мне на один вечер халат, то вы принесете жертву, согласен Но, подумайте, как приятно жертвовать для искусства!
И, подумав немного, комик вздохнули прибавил Тем более, что я вам завтра же возвращу его Низа что Но почему же Ведь я жене съем его, возвращу!
Какая вы, право Нет, нет Низа что забегала по комнате и замахала руками Низа что Вы хотите лишить меня единственной дорогой для меня вещи Я скорей умру, ноне отдам
Когда дама говорит с вами, неловко лежать на кровати. Вежливость прежде всего. Комик крякнул, поднялся и сел Он поступил со мной нечестно, – продолжала она, – но из этого не следует, что я должна отдавать вам халат. Несмотря на его подлый поступок, я еще продолжаю любить его, и халат единственная вещь,
оставшаяся у меня после него Когда я вижу халат, я думаю о нем и плачу Я ничего не имею против этих похвальных чувств, – сказал комик, – напротив, в наш реальный,
чертовски практический век приятно встретить человека с таким сердцем и с такой душой. Если выдадите мне на один вечер халат, то вы принесете жертву, согласен Но, подумайте, как приятно жертвовать для искусства!
И, подумав немного, комик вздохнули прибавил Тем более, что я вам завтра же возвращу его Низа что Но почему же Ведь я жене съем его, возвращу!
Какая вы, право Нет, нет Низа что забегала по комнате и замахала руками Низа что Вы хотите лишить меня единственной дорогой для меня вещи Я скорей умру, ноне отдам
Я еще люблю этого человека Вполне понимаю, ноне постигаю только одного,
сударыня: как можете выменять халатна искусство?..
Вы – артистка Низа что И не говорите!
Комик покраснели поцарапал себя по лысине. Он помолчал немного испросил Не дадите Низа что Гм Тэкссс… Это по-товарищески… Так поступают только товарищи!
Комик вздохнули продолжал Жалко, черт возьми Очень жаль, что мы товарищи только на словах, а не наделе. Впрочем, несогласие слова с делом очень характерно для нашего времени. Взгляните, например, на литературу Очень жаль В частности же нас, артистов, губит отсутствие солидарности, истинного товарищества Ах, как нас губит это Впрочем, нет Это только показывает, что мы не артисты, не художники Мы лакеи, а не артисты!
Сцена дана нам только для того, чтобы показывать публике свои голые локти и плечи чтобы глазки делать щекотать инстинкты райка Не дадите Низа какие деньги Это последнее слово Да
– Прелестно…
Комик надел шапку, церемонно раскланялся ивы- шел из комнаты ingénue. Красный как рак, дрожащий от гнева, шипящий ругательствами, пошел он по улице, прямо к театру. Он шел и стучал палкой померзлой мостовой. С каким наслаждением нанизал бы он своих подлых товарищей на эту сучковатую палку!
Еще лучше, если бы он мог проколоть этой артистической палкой насквозь всю землю Будь он астрономом, он сумел бы доказать, что это худшая из планет!
Театр стоит на конце улицы, в трехстах шагах от острога. Он выкрашен в краску кирпичного цвета.
Краска все замазала, кроме зияющих щелей, показывающих, что театр деревянный. Когда-то театр был амбаром, в котором складывались кулис мукой. Амбар был произведен в театры не за какие-либо заслуги, аза то, что он самый высокий сарай в городе.
Комик пошел в кассу. Там, за грязным липовым столом, сидел его друг и приятель, кассир Штамм, немец,
выдававший себя за англичанина. Кассир подслеповат, глупи глух, но все это, однако, не мешает ему с должным вниманием выслушивать своих товарищей.
Комик вошел в кассу, нахмурил брови и остановился перед кассиром в позе боксера, скрестившего на груди руки. Он помолчал немного, покачал головой и воскликнул
– Как прикажете назвать этих людей, мистер
Штамм?!
Комик стукнул кулаком по столу и, негодующий,
опустился на деревянную скамью. Не потока океан ядовитых, отчаянных, бешеных слов полился из его рта, окруженного давно уже небритым пространством. Пусть посочувствует ему хоть кассир Девчонка, сентиментальная кислятина, не уважила просьбы того, без которого рухнул бы этот дрянный сарай!
Не сделать одолжения (не говорю уж, оказать услугу)
первому комику, которого десять лет тому назад приглашали в столичный театр Возмутительно!
Но, однако, в этом бедняжке-театре более чем холодно. В собачьей конуре не холодней. Старый кассир умно делает, что сидит в шубе и валяных калошах. На окне – лед, а по полу гуляет ветер, которому позавидовал бы даже Северный полюс. Дверь плохо притворяется, и края ее белы от инея. Черт знает что!
И сердиться даже холодно Она будет меня помнить – закончил свою филиппику комик.
Он положил свои ноги на скамью и прикрыл их полой своей шубы, оставшейся ему в наследство двенадцать лет тому назад от одного приятеля-актера,
умершего от чахотки. Он плотнее завернулся в шубу,
умолк и начал дышать в шубу себе на грудь
сударыня: как можете выменять халатна искусство?..
Вы – артистка Низа что И не говорите!
Комик покраснели поцарапал себя по лысине. Он помолчал немного испросил Не дадите Низа что Гм Тэкссс… Это по-товарищески… Так поступают только товарищи!
Комик вздохнули продолжал Жалко, черт возьми Очень жаль, что мы товарищи только на словах, а не наделе. Впрочем, несогласие слова с делом очень характерно для нашего времени. Взгляните, например, на литературу Очень жаль В частности же нас, артистов, губит отсутствие солидарности, истинного товарищества Ах, как нас губит это Впрочем, нет Это только показывает, что мы не артисты, не художники Мы лакеи, а не артисты!
Сцена дана нам только для того, чтобы показывать публике свои голые локти и плечи чтобы глазки делать щекотать инстинкты райка Не дадите Низа какие деньги Это последнее слово Да
– Прелестно…
Комик надел шапку, церемонно раскланялся ивы- шел из комнаты ingénue. Красный как рак, дрожащий от гнева, шипящий ругательствами, пошел он по улице, прямо к театру. Он шел и стучал палкой померзлой мостовой. С каким наслаждением нанизал бы он своих подлых товарищей на эту сучковатую палку!
Еще лучше, если бы он мог проколоть этой артистической палкой насквозь всю землю Будь он астрономом, он сумел бы доказать, что это худшая из планет!
Театр стоит на конце улицы, в трехстах шагах от острога. Он выкрашен в краску кирпичного цвета.
Краска все замазала, кроме зияющих щелей, показывающих, что театр деревянный. Когда-то театр был амбаром, в котором складывались кулис мукой. Амбар был произведен в театры не за какие-либо заслуги, аза то, что он самый высокий сарай в городе.
Комик пошел в кассу. Там, за грязным липовым столом, сидел его друг и приятель, кассир Штамм, немец,
выдававший себя за англичанина. Кассир подслеповат, глупи глух, но все это, однако, не мешает ему с должным вниманием выслушивать своих товарищей.
Комик вошел в кассу, нахмурил брови и остановился перед кассиром в позе боксера, скрестившего на груди руки. Он помолчал немного, покачал головой и воскликнул
– Как прикажете назвать этих людей, мистер
Штамм?!
Комик стукнул кулаком по столу и, негодующий,
опустился на деревянную скамью. Не потока океан ядовитых, отчаянных, бешеных слов полился из его рта, окруженного давно уже небритым пространством. Пусть посочувствует ему хоть кассир Девчонка, сентиментальная кислятина, не уважила просьбы того, без которого рухнул бы этот дрянный сарай!
Не сделать одолжения (не говорю уж, оказать услугу)
первому комику, которого десять лет тому назад приглашали в столичный театр Возмутительно!
Но, однако, в этом бедняжке-театре более чем холодно. В собачьей конуре не холодней. Старый кассир умно делает, что сидит в шубе и валяных калошах. На окне – лед, а по полу гуляет ветер, которому позавидовал бы даже Северный полюс. Дверь плохо притворяется, и края ее белы от инея. Черт знает что!
И сердиться даже холодно Она будет меня помнить – закончил свою филиппику комик.
Он положил свои ноги на скамью и прикрыл их полой своей шубы, оставшейся ему в наследство двенадцать лет тому назад от одного приятеля-актера,
умершего от чахотки. Он плотнее завернулся в шубу,
умолк и начал дышать в шубу себе на грудь
Язык молчал, но зато действовали мозги. Эти мозги искали способа. Нужно же отмстить этой дерзкой,
неуважительной девчонке!
Комик не завернул глаз в шубу, а пустил их на волю:
гляди, коли хочешь Они же, кстати, и не мерзнут.
В кассе нет ничего интересного для глаз. У деревянной перегородки стол, перед столом скамья, на скамье старый кассир в собачьей шубе и валенках. Все серо, обыденно, старо. И грязь даже старая. На столе лежит еще непочатая книга билетов. Покупатели не идут. Они начнут ходить вовремя обеда. Кроме стола,
скамьи, билетов и кучи бумаг в углу – больше ничего нет. Ужасная бедность и ужасная скука!
Впрочем, виноват в кассе есть один предмет роскоши. Этот предмет валяется под столом вместе с ненужной бумагой, которую не выметают вон только потому, что холодно. Да и веник куда-то запропал.
Под столом валяется большой картонный лист, запыленный и оборванный. Кассир топчет его своими валенками и плюет на него без всякой церемонии.
Этот-то лист и есть предмет роскоши. На нем крупными буквами написано На сегодняшний спектакль
все билеты распроданы. Ему за все время своего существования ни разу еще не приходилось висеть над окошком кассы, и никто из публики не может похвастать тем, что видел его. Хороший, но ехидный
неуважительной девчонке!
Комик не завернул глаз в шубу, а пустил их на волю:
гляди, коли хочешь Они же, кстати, и не мерзнут.
В кассе нет ничего интересного для глаз. У деревянной перегородки стол, перед столом скамья, на скамье старый кассир в собачьей шубе и валенках. Все серо, обыденно, старо. И грязь даже старая. На столе лежит еще непочатая книга билетов. Покупатели не идут. Они начнут ходить вовремя обеда. Кроме стола,
скамьи, билетов и кучи бумаг в углу – больше ничего нет. Ужасная бедность и ужасная скука!
Впрочем, виноват в кассе есть один предмет роскоши. Этот предмет валяется под столом вместе с ненужной бумагой, которую не выметают вон только потому, что холодно. Да и веник куда-то запропал.
Под столом валяется большой картонный лист, запыленный и оборванный. Кассир топчет его своими валенками и плюет на него без всякой церемонии.
Этот-то лист и есть предмет роскоши. На нем крупными буквами написано На сегодняшний спектакль
все билеты распроданы. Ему за все время своего существования ни разу еще не приходилось висеть над окошком кассы, и никто из публики не может похвастать тем, что видел его. Хороший, но ехидный
лист Жаль, что он не находит себе употребления.
Публика не любит его, но зато в него влюблены все артисты!
Глаза комика, гулявшие по стенами по полу, не могли не натолкнуться на эту драгоценность. Комик не мастер соображать, нона этот раз он сообразил. Увидев картонный лист, он ударил себя полбу и воскликнул Идея Прелестно!
Он нагнулся и потянул к себе повесть о распроданных билетах Прекрасно Бесподобно Это обойдется ей дороже голубого халата с красными кистями!
Через десять минут картонный лист первый и последний раз за все время своего существования висел над окошечком и лгал.
Он лгал, но ему поверили. Вечером наша ingénue лежала у себя в номере и рыдала на всю гостиницу Меня не любит публика – говорила она.
Один только ветер взял на себя труд посочувствовать ей. Он, этот добрый ветер, плакал в трубе ив вентиляциях, плакал на разные голоса и, вероятно,
искренно. Вечером же в портерной сидел комики пил пиво. Пил пиво и – больше ничего 29
Рассказ Жены артистов, вошедший в Сказки Мельпомены, читайте на стр. 32. первоначально был включен в неизданный сборник
Публика не любит его, но зато в него влюблены все артисты!
Глаза комика, гулявшие по стенами по полу, не могли не натолкнуться на эту драгоценность. Комик не мастер соображать, нона этот раз он сообразил. Увидев картонный лист, он ударил себя полбу и воскликнул Идея Прелестно!
Он нагнулся и потянул к себе повесть о распроданных билетах Прекрасно Бесподобно Это обойдется ей дороже голубого халата с красными кистями!
Через десять минут картонный лист первый и последний раз за все время своего существования висел над окошечком и лгал.
Он лгал, но ему поверили. Вечером наша ingénue лежала у себя в номере и рыдала на всю гостиницу Меня не любит публика – говорила она.
Один только ветер взял на себя труд посочувствовать ей. Он, этот добрый ветер, плакал в трубе ив вентиляциях, плакал на разные голоса и, вероятно,
искренно. Вечером же в портерной сидел комики пил пиво. Пил пиво и – больше ничего 29
Рассказ Жены артистов, вошедший в Сказки Мельпомены, читайте на стр. 32. первоначально был включен в неизданный сборник
Шалость
Трагик
Был бенефис трагика Феногенова.
Давали Князя Серебряного. Сам бенефициант играл Вяземского, антрепренер Лимонадов – Дружину Морозова, г-жа Беобахтова – Елену Спектакль вышел на славу. Трагик делал буквально чудеса. Он похищал Елену одной рукой и держал ее выше головы, когда проносил через сцену. Он кричал, шипел,
стучал ногами, рвал у себя на груди кафтан. Отказываясь от поединка с Морозовым, он трясся всем телом, как в действительности никогда не трясутся, и с шумом задыхался. Театр дрожал от аплодисментов.
Вызовам не было конца. Феногенову поднесли серебряный портсигар и букет с длинными лентами. Дамы махали платками, заставляли мужчин аплодировать,
многие плакали Но более всех восторгалась игрой и волновалась дочь исправника Сидорецкого, Маша.
Она сидела в первом ряду кресел, рядом со своим папашей, не отрывала глаз от сцены даже в антрактах и была в полном восторге. Ее тоненькие ручки и ножки дрожали, глазки были полны слез, лицо становилось все бледней и бледней. И немудрено она была в театре первый разв жизни Как хорошо они представляют Как отлично –
обращалась она к своему папаше-исправнику всякий раз, когда опускался занавес. – Как хорош Феногенов!
И если бы папаша мог читать на лицах, он прочел бы на бледном личике своей дочки восторг, доходящий до страдания. Она страдала и от игры, и от пьесы, и от обстановки. Когда в антракте полковой оркестр начинал играть свою музыку, она в изнеможении закрывала глаза Папа – обратилась она к отцу в последнем антракте Пойди на сцену и скажи им всем, чтобы приходили к нам завтра обедать!
Исправник пошел за сцену, похвалил там всех за хорошую игру и сказал г-же Беобахтовой комплимент Ваше красивое лицо просится на полотно. О, зачем я не владею кистью!
И шаркнул ногой, потом пригласил артистов к себе на обед Все приходите, кроме женского пола, – шепнул он. – Актрис не надо, потому что у меня дочка.
На другой день у исправника обедали артисты.
Пришли только антрепренер Лимонадов, трагик Фе- ногенов и комик Водолазов остальные сослались на недосуг и не пришли. Обед прошел нескучно. Лимонадов все время уверял исправника, что он его уважает и вообще чтит всякое начальство, Водолазов представлял пьяных купцов и армян, а Феногенов, высокий, плотный малоросс (в паспорте он назывался
Кныш) с черными глазами и нахмуренным лбом, продекламировал У парадного подъезда и Быть или не быть. Лимонадов со слезами на глазах рассказало свидании своем с бывшим губернатором генералом Канючиным. Исправник слушал, скучали благодушно улыбался. Несмотря даже на то, что от Лимо- надова сильно пахло жжеными перьями, а на Феноге- нове был чужой фраки сапоги с кривыми каблуками,
он был доволен. Они нравились его дочке, веселили ее, и этого ему было достаточно А Маша глядела на артистов, не отрывала от них глаз ни на минуту. Никогда ранее она не видала таких умных, необыкновенных людей!
Вечером исправники Маша опять были в театре.
Через неделю артисты опять обедали у начальства и с этого раза стали почти каждый день приходить в дом исправника, то обедать, то ужинать, и Маша еще сильнее привязалась к театру и стала бывать в нем ежедневно.
Она влюбилась в трагика Феногенова. Водно прекрасное утро, когда исправник ездил встречать архиерея, она бежала с труппой Лимонадова и на пути повенчалась со своим возлюбленным. Отпраздновав свадьбу, артисты сочинили длинное, чувствительное письмо и отправили его к исправнику. Сочиняли все
И если бы папаша мог читать на лицах, он прочел бы на бледном личике своей дочки восторг, доходящий до страдания. Она страдала и от игры, и от пьесы, и от обстановки. Когда в антракте полковой оркестр начинал играть свою музыку, она в изнеможении закрывала глаза Папа – обратилась она к отцу в последнем антракте Пойди на сцену и скажи им всем, чтобы приходили к нам завтра обедать!
Исправник пошел за сцену, похвалил там всех за хорошую игру и сказал г-же Беобахтовой комплимент Ваше красивое лицо просится на полотно. О, зачем я не владею кистью!
И шаркнул ногой, потом пригласил артистов к себе на обед Все приходите, кроме женского пола, – шепнул он. – Актрис не надо, потому что у меня дочка.
На другой день у исправника обедали артисты.
Пришли только антрепренер Лимонадов, трагик Фе- ногенов и комик Водолазов остальные сослались на недосуг и не пришли. Обед прошел нескучно. Лимонадов все время уверял исправника, что он его уважает и вообще чтит всякое начальство, Водолазов представлял пьяных купцов и армян, а Феногенов, высокий, плотный малоросс (в паспорте он назывался
Кныш) с черными глазами и нахмуренным лбом, продекламировал У парадного подъезда и Быть или не быть. Лимонадов со слезами на глазах рассказало свидании своем с бывшим губернатором генералом Канючиным. Исправник слушал, скучали благодушно улыбался. Несмотря даже на то, что от Лимо- надова сильно пахло жжеными перьями, а на Феноге- нове был чужой фраки сапоги с кривыми каблуками,
он был доволен. Они нравились его дочке, веселили ее, и этого ему было достаточно А Маша глядела на артистов, не отрывала от них глаз ни на минуту. Никогда ранее она не видала таких умных, необыкновенных людей!
Вечером исправники Маша опять были в театре.
Через неделю артисты опять обедали у начальства и с этого раза стали почти каждый день приходить в дом исправника, то обедать, то ужинать, и Маша еще сильнее привязалась к театру и стала бывать в нем ежедневно.
Она влюбилась в трагика Феногенова. Водно прекрасное утро, когда исправник ездил встречать архиерея, она бежала с труппой Лимонадова и на пути повенчалась со своим возлюбленным. Отпраздновав свадьбу, артисты сочинили длинное, чувствительное письмо и отправили его к исправнику. Сочиняли все
разом Ты ему мотивы, мотивы ты ему – говорил Лимонадов, диктуя Водолазову. – Почтения ему подпусти…
Они, чинодралы, любят это. Надбавь чего-нибудь этакого чтоб прослезился…
Ответ на это письмо был самый неутешительный.
Исправник отрекался от дочери, вышедшей, как он писал, за глупого, праздношатающегося хохла, не имеющего определенных занятий».
И на другой день после того, как пришел этот ответ,
Маша писала своему отцу:
«Папа, он бьет меня Прости нас!»
Он бил ее, бил за кулисами в присутствии Лимона- дова, прачки и двух ламповщиков! Он помнил, как за четыре дня до свадьбы, вечером, сидел он со всей труппой в трактире Лондон все говорили о Маше, труппа советовала ему рискнуть, а Лимонадов убеждал со слезами на глазах Глупо и нерационально отказываться от такого случая Да ведь за этакие деньги не то что жениться,
в Сибирь пойти можно Женишься, построишь свой собственный театр, и бери меня тогда к себе в труппу.
Не я уж тогда владыка, а ты владыка.
Феногенов помнил об этом и теперь бормотал, сжимая кулаки Если он не пришлет денег, так я из нее щепы на
Они, чинодралы, любят это. Надбавь чего-нибудь этакого чтоб прослезился…
Ответ на это письмо был самый неутешительный.
Исправник отрекался от дочери, вышедшей, как он писал, за глупого, праздношатающегося хохла, не имеющего определенных занятий».
И на другой день после того, как пришел этот ответ,
Маша писала своему отцу:
«Папа, он бьет меня Прости нас!»
Он бил ее, бил за кулисами в присутствии Лимона- дова, прачки и двух ламповщиков! Он помнил, как за четыре дня до свадьбы, вечером, сидел он со всей труппой в трактире Лондон все говорили о Маше, труппа советовала ему рискнуть, а Лимонадов убеждал со слезами на глазах Глупо и нерационально отказываться от такого случая Да ведь за этакие деньги не то что жениться,
в Сибирь пойти можно Женишься, построишь свой собственный театр, и бери меня тогда к себе в труппу.
Не я уж тогда владыка, а ты владыка.
Феногенов помнил об этом и теперь бормотал, сжимая кулаки Если он не пришлет денег, так я из нее щепы на
щеплю. Яне позволю себя обманывать, черт меня раздери!
Из одного губернского города труппа хотела уехать тайком от Маши, но Маша узнала и прибежала на вокзал после второго звонка, когда актеры уже сидели в вагонах Я оскорблен вашим отцом – сказал ей трагик. Между нами все кончено!
А она, несмотря на то, что в вагоне был народ, согнула свои маленькие ножки, стала передним на колени и протянула с мольбой руки Я люблю вас – просила она. – Не гоните меня,
Кондратий Иваныч! Яне могу жить без вас!
Вняли ее мольбами, посоветовавшись, приняли ее в труппу на амплуа сплошной графини, – так называли маленьких актрис, выходивших на сцену обыкновенно толпой и игравших роли без речей Сначала Маша играла горничных и пажей, но потом, когда г- жа Беобахтова, цвет лимонадовской труппы, бежала,
то ее сделали ingénue. Играла она плохо сюсюкала,
конфузилась.
Скоро, впрочем, привыкла и стала нравиться публике. Феногенов был очень недоволен Разве это актриса – говорил он. – Ни фигуры, ни манера так только одна глупость…
В одном губернском городе труппа Лимонадова давала Разбойников Шиллера. Феногенов изображал
Франца, Маша – Амалию. Трагик кричали трясся, Маша читала свою роль, как хорошо заученный уроки пьеса сошла бы, как сходят вообще пьесы, если бы не случился маленький скандал. Все шло благополучно до того места в пьесе, где Франц объясняется в любви Амалии, а она хватает его шпагу. Малоросс прокричал, прошипел, затрясся и сжал в своих железных объятиях Машу. А Маша вместо того, чтобы отпихнуть его, крикнуть ему прочь, задрожала в его объятиях,
как птичка, и не двигалась Она точно застыла Пожалейте меня – прошептала она ему на ухо. О, пожалейте меня Я так несчастна Роли не знаешь Суфлера слушай – прошипел трагики сунул ей в руки шпагу.
После спектакля Лимонадов и Феногенов сидели в кассе и вели беседу Жена твоя ролей не учит, это ты правильно говорил антрепренер. – Функции своей не знает У
всякого человека есть своя функция Так вот она ее- тоне знает…
Феногенов слушал, вздыхали хмурился, хмурился На другой день утром Маша сидела в мелочной лавочке и писала:
«Папа, он бьет меня Прости нас Вышли нам денег Из сборника
«Пестрые рассказы»
Темною ночью
Ни луны, ни звезд Ни контуров, ни силуэтов, ни одной мало-мальски светлой точки Все утонуло в сплошном, непроницаемом мраке. Глядишь, глядишь и ничего не видишь, точно тебе глаза выкололи…
Дождь жарит, как из ведра Грязь страшная…
По проселочной дороге плетется пара почтовых кляч. В таратайке сидит мужчина в шинели инжене- ра-путейца. Рядом с ним его жена. Оба промокли. Ямщик пьян как стелька. Коренной хромает, фыркает,
вздрагивает и плетется еле-еле… Пугливая пристяжная то и дело спотыкается, останавливается и бросается в сторону. Дорога ужасная Что ни шаг, то колдобина, бугор, размытый мостик. Налево воет волк;
направо, говорят, овраг Не сбились ли мыс дороги – вздыхает инженерша Ужасная дорога Не вывороти нас Зачем выворачивать Ээ… т Какая мне надом- ность вас выворачивать Эх, по подлая Дрожи
Из одного губернского города труппа хотела уехать тайком от Маши, но Маша узнала и прибежала на вокзал после второго звонка, когда актеры уже сидели в вагонах Я оскорблен вашим отцом – сказал ей трагик. Между нами все кончено!
А она, несмотря на то, что в вагоне был народ, согнула свои маленькие ножки, стала передним на колени и протянула с мольбой руки Я люблю вас – просила она. – Не гоните меня,
Кондратий Иваныч! Яне могу жить без вас!
Вняли ее мольбами, посоветовавшись, приняли ее в труппу на амплуа сплошной графини, – так называли маленьких актрис, выходивших на сцену обыкновенно толпой и игравших роли без речей Сначала Маша играла горничных и пажей, но потом, когда г- жа Беобахтова, цвет лимонадовской труппы, бежала,
то ее сделали ingénue. Играла она плохо сюсюкала,
конфузилась.
Скоро, впрочем, привыкла и стала нравиться публике. Феногенов был очень недоволен Разве это актриса – говорил он. – Ни фигуры, ни манера так только одна глупость…
В одном губернском городе труппа Лимонадова давала Разбойников Шиллера. Феногенов изображал
Франца, Маша – Амалию. Трагик кричали трясся, Маша читала свою роль, как хорошо заученный уроки пьеса сошла бы, как сходят вообще пьесы, если бы не случился маленький скандал. Все шло благополучно до того места в пьесе, где Франц объясняется в любви Амалии, а она хватает его шпагу. Малоросс прокричал, прошипел, затрясся и сжал в своих железных объятиях Машу. А Маша вместо того, чтобы отпихнуть его, крикнуть ему прочь, задрожала в его объятиях,
как птичка, и не двигалась Она точно застыла Пожалейте меня – прошептала она ему на ухо. О, пожалейте меня Я так несчастна Роли не знаешь Суфлера слушай – прошипел трагики сунул ей в руки шпагу.
После спектакля Лимонадов и Феногенов сидели в кассе и вели беседу Жена твоя ролей не учит, это ты правильно говорил антрепренер. – Функции своей не знает У
всякого человека есть своя функция Так вот она ее- тоне знает…
Феногенов слушал, вздыхали хмурился, хмурился На другой день утром Маша сидела в мелочной лавочке и писала:
«Папа, он бьет меня Прости нас Вышли нам денег Из сборника
«Пестрые рассказы»
Темною ночью
Ни луны, ни звезд Ни контуров, ни силуэтов, ни одной мало-мальски светлой точки Все утонуло в сплошном, непроницаемом мраке. Глядишь, глядишь и ничего не видишь, точно тебе глаза выкололи…
Дождь жарит, как из ведра Грязь страшная…
По проселочной дороге плетется пара почтовых кляч. В таратайке сидит мужчина в шинели инжене- ра-путейца. Рядом с ним его жена. Оба промокли. Ямщик пьян как стелька. Коренной хромает, фыркает,
вздрагивает и плетется еле-еле… Пугливая пристяжная то и дело спотыкается, останавливается и бросается в сторону. Дорога ужасная Что ни шаг, то колдобина, бугор, размытый мостик. Налево воет волк;
направо, говорят, овраг Не сбились ли мыс дороги – вздыхает инженерша Ужасная дорога Не вывороти нас Зачем выворачивать Ээ… т Какая мне надом- ность вас выворачивать Эх, по подлая Дрожи
Милая Мы, кажется, сбились с дороги, – говорит инженер Куда ты везешь, дьявол Не видишь, что ли?
Разве это дорога Стало быть, дорога Грунт не тот, пьяная морда Сворачивай Поворачивай вправо Ну, погоняй Где кнут По потерял, ваше высоко Убью, коли что Помни Погоняй, подлец Стой,
куда едешь Разве там дорога?
Лошади останавливаются. Инженер вскакивает, нависает на ямщицкие плечи, натягивает вожжи и тянет за правую. Коренной шлепает по грязи, круто поворачивает и вдруг, ни с того ни с сего, начинает как-то странно барахтаться Ямщик сваливается и исчезает, пристяжная цепляется за какой-то утес, и инженер чувствует, что таратайка вместе с пассажирами летит куда-то к черту…
…
Овраг неглубок. Инженер поднимается, берет в охапку жену и выкарабкивается наверх. Наверху, на краю оврага, сидит ямщики стонет. Путеец подскакивает к нему и, подняв вверх кулаки, готов растерзать,
уничтожить, раздавить Убью, ррразбойник! – кричит он.
Кулак размахнулся и уже на половине дороги к ямщицкой физии Еще секунда и Миша, вспомни Кукуевку! – говорит жена.
Миша вздрагивает и его грозный кулак останавливается на полпути. Ямщик спасен
Разве это дорога Стало быть, дорога Грунт не тот, пьяная морда Сворачивай Поворачивай вправо Ну, погоняй Где кнут По потерял, ваше высоко Убью, коли что Помни Погоняй, подлец Стой,
куда едешь Разве там дорога?
Лошади останавливаются. Инженер вскакивает, нависает на ямщицкие плечи, натягивает вожжи и тянет за правую. Коренной шлепает по грязи, круто поворачивает и вдруг, ни с того ни с сего, начинает как-то странно барахтаться Ямщик сваливается и исчезает, пристяжная цепляется за какой-то утес, и инженер чувствует, что таратайка вместе с пассажирами летит куда-то к черту…
…
Овраг неглубок. Инженер поднимается, берет в охапку жену и выкарабкивается наверх. Наверху, на краю оврага, сидит ямщики стонет. Путеец подскакивает к нему и, подняв вверх кулаки, готов растерзать,
уничтожить, раздавить Убью, ррразбойник! – кричит он.
Кулак размахнулся и уже на половине дороги к ямщицкой физии Еще секунда и Миша, вспомни Кукуевку! – говорит жена.
Миша вздрагивает и его грозный кулак останавливается на полпути. Ямщик спасен
На гвозде
По Невскому плелась со службы компания коллежских регистраторов и губернских секретарей. Их вел к себе на именины именинник Стручков Да и пожрем же мы сейчас, братцы – мечтал вслух именинник. – Страсть как пожрем Женка пирог приготовила. Сам вчера вечером за мукой бегал.
Коньяк есть воронцовская… Жена, небось, зажда- лась!
Стручков обитал у черта на куличках. Шли, шли к нему и наконец пришли. Вошли в переднюю. Носы почувствовали запах пирога и жареного гуся Чувствуете – спросил Стручков и захихикал от удовольствия. – Раздевайтесь, господа Кладите шубы на сундук А где Катя Эй, Катя Сбор всех частей прикатил Акулина, поди помоги господам раздеться А это что такое – спросил один из компании, указывая на стену.
На стене торчал большой гвоздь, а на гвозде висела новая фуражка с сияющим козырьком и кокардой.
Чиновники поглядели друг на друга и побледнели Это его фуражка – прошептали они. – Он…
здесь!?!
– Да, он здесь, – пробормотал Стручков. – У Кати
Выйдемте, господа Посидим где-нибудь в трактире,
подождем, пока он уйдет.
Компания застегнула шубы, вышла и лениво поплелась к трактиру Гусем у тебя пахнет, потому что гусь у тебя сидит слиберальничал помощник архивариуса. – Черти его принесли Он скоро уйдет Скоро. Больше двух часов никогда не сидит. Есть хочется Перво-наперво мы водки выпьем и килечкой закусим Потом повторим, братцы После второй сейчас же пирог. Иначе аппетит пропадет Моя женка хорошо пироги делает. Щи будут А сардин купил Две коробки. Колбаса четырех сортов Жене,
должно быть, тоже есть хочется Ввалился, черт!
Часа полтора посидели в трактире, выпили для блезиру по стакану чаю и опять пошли к Стручкову.
Вошли в переднюю. Пахло сильней прежнего. Сквозь полуотворенную кухонную дверь чиновники увидели гуся и чашку с огурцами. Акулина что-то вынимала из печи Опять неблагополучно, братцы Что такое?
Чиновные желудки сжались от горя голод не тетка,
а на подлом гвозде висела кунья шапка Это Прокатилова шапка, – сказал Стручков. –
Выйдемте, господа Переждем где-нибудь… Этот недолго сидит И у этакого сквернавца такая хорошенькая жена послышался сиплый бас из гостиной Дуракам счастье, ваше превосходительство – аккомпанировал женский голос Выйдемте! – простонал Стручков.
Пошли опять в трактир. Потребовали пива Прокатилов – сила – начала компания утешать
Стручкова. – Часу твоей посидит, да зато тебе десять лет блаженства. Фортуна, брат Зачем огорчаться Огорчаться не надо Я и без вас знаю, что не надо. Не в том дело Мне обидно, что есть хочется!
Через полтора часа опять пошли к Стручкову. Кунья шапка продолжала еще висеть на гвозде. Пришлось опять ретироваться.
Только в восьмом часу вечера гвоздь был свободен от постоя и можно было приняться за пирог Пирог был сух, щи теплы, гусь пережарен – все перепортила карьера Стручкова! Ели, впрочем, с аппетитом
Размазня
На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться Садитесь, Юлия Васильевна – сказал я ей. – Давайте посчитаемся. Вам наверное нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите Ну-с… Договорились мыс вами по тридцати рублей в месяц По сорока Нет, по тридцати У меня записано Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца Два месяца и пять дней Ровно два месяца У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей Вычесть девять воскресений вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только да три праздника…
Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но ни слова Три праздника Долой, следовательно, двенадцать рублей Четыре дня Коля был болен и не было занятий Вы занимались с одной только Варей Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда Двенадцать и семь – девятнадцать. Вычесть останется гм сорок один рубль Верно?
Левый глаз Юлии Васильевны покраснели наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но – ни слова Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля Чашка стоит дороже, она фамильная, но бог с вами Где наше не пропадало?
Потом-с, по вашему недосмотру Коля полезна дерево и порвал себе сюртучок Долой десять Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки.
Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять Десятого января вы взяли у меня десять рублей Яне брала, – шепнула Юлия Васильевна Ноу меня записано Ну, пусть хорошо Из сорока одного вычесть двадцать семь – останется четырнадцать…
Оба глаза наполнились слезами На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка Я раз только брала, – сказала она дрожащим голосом Я у вашей супруги взяла три рубля Больше не брала Да Ишь ведь, ау меня и не записано Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать Вот
По Невскому плелась со службы компания коллежских регистраторов и губернских секретарей. Их вел к себе на именины именинник Стручков Да и пожрем же мы сейчас, братцы – мечтал вслух именинник. – Страсть как пожрем Женка пирог приготовила. Сам вчера вечером за мукой бегал.
Коньяк есть воронцовская… Жена, небось, зажда- лась!
Стручков обитал у черта на куличках. Шли, шли к нему и наконец пришли. Вошли в переднюю. Носы почувствовали запах пирога и жареного гуся Чувствуете – спросил Стручков и захихикал от удовольствия. – Раздевайтесь, господа Кладите шубы на сундук А где Катя Эй, Катя Сбор всех частей прикатил Акулина, поди помоги господам раздеться А это что такое – спросил один из компании, указывая на стену.
На стене торчал большой гвоздь, а на гвозде висела новая фуражка с сияющим козырьком и кокардой.
Чиновники поглядели друг на друга и побледнели Это его фуражка – прошептали они. – Он…
здесь!?!
– Да, он здесь, – пробормотал Стручков. – У Кати
Выйдемте, господа Посидим где-нибудь в трактире,
подождем, пока он уйдет.
Компания застегнула шубы, вышла и лениво поплелась к трактиру Гусем у тебя пахнет, потому что гусь у тебя сидит слиберальничал помощник архивариуса. – Черти его принесли Он скоро уйдет Скоро. Больше двух часов никогда не сидит. Есть хочется Перво-наперво мы водки выпьем и килечкой закусим Потом повторим, братцы После второй сейчас же пирог. Иначе аппетит пропадет Моя женка хорошо пироги делает. Щи будут А сардин купил Две коробки. Колбаса четырех сортов Жене,
должно быть, тоже есть хочется Ввалился, черт!
Часа полтора посидели в трактире, выпили для блезиру по стакану чаю и опять пошли к Стручкову.
Вошли в переднюю. Пахло сильней прежнего. Сквозь полуотворенную кухонную дверь чиновники увидели гуся и чашку с огурцами. Акулина что-то вынимала из печи Опять неблагополучно, братцы Что такое?
Чиновные желудки сжались от горя голод не тетка,
а на подлом гвозде висела кунья шапка Это Прокатилова шапка, – сказал Стручков. –
Выйдемте, господа Переждем где-нибудь… Этот недолго сидит И у этакого сквернавца такая хорошенькая жена послышался сиплый бас из гостиной Дуракам счастье, ваше превосходительство – аккомпанировал женский голос Выйдемте! – простонал Стручков.
Пошли опять в трактир. Потребовали пива Прокатилов – сила – начала компания утешать
Стручкова. – Часу твоей посидит, да зато тебе десять лет блаженства. Фортуна, брат Зачем огорчаться Огорчаться не надо Я и без вас знаю, что не надо. Не в том дело Мне обидно, что есть хочется!
Через полтора часа опять пошли к Стручкову. Кунья шапка продолжала еще висеть на гвозде. Пришлось опять ретироваться.
Только в восьмом часу вечера гвоздь был свободен от постоя и можно было приняться за пирог Пирог был сух, щи теплы, гусь пережарен – все перепортила карьера Стручкова! Ели, впрочем, с аппетитом
Размазня
На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться Садитесь, Юлия Васильевна – сказал я ей. – Давайте посчитаемся. Вам наверное нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите Ну-с… Договорились мыс вами по тридцати рублей в месяц По сорока Нет, по тридцати У меня записано Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца Два месяца и пять дней Ровно два месяца У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей Вычесть девять воскресений вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только да три праздника…
Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но ни слова Три праздника Долой, следовательно, двенадцать рублей Четыре дня Коля был болен и не было занятий Вы занимались с одной только Варей Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда Двенадцать и семь – девятнадцать. Вычесть останется гм сорок один рубль Верно?
Левый глаз Юлии Васильевны покраснели наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но – ни слова Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля Чашка стоит дороже, она фамильная, но бог с вами Где наше не пропадало?
Потом-с, по вашему недосмотру Коля полезна дерево и порвал себе сюртучок Долой десять Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки.
Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять Десятого января вы взяли у меня десять рублей Яне брала, – шепнула Юлия Васильевна Ноу меня записано Ну, пусть хорошо Из сорока одного вычесть двадцать семь – останется четырнадцать…
Оба глаза наполнились слезами На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка Я раз только брала, – сказала она дрожащим голосом Я у вашей супруги взяла три рубля Больше не брала Да Ишь ведь, ау меня и не записано Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать Вот
вам ваши деньги, милейшая Три три, три один и один Получите-с!
И я подал ей одиннадцать рублей Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман Merci, – прошептала она.
Я вскочили заходил по комнате. Меня охватила злость За что же merci? – спросил я За деньги Но ведь я же вас обобрал, черт возьми, ограбил!
Ведь я украл у вас За что же merci?
– В других местах мне и вовсе не давали Не давали И немудрено Я пошутил над вами,
жестокий урок дал вам Я отдам вам все ваши восемьдесят Вон они в конверте для вас приготовлены!
Но разве можно быть такой кислятиной Отчего вы не протестуете Чего молчите Разве можно на этом свете не быть зубастой Разве можно быть такой размазней Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице:
«Можно!»
Я попросил у нее прощение за жестокий уроки отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят.
Она робко замерсикала и вышла Я поглядел ей вслед и подумал легко на этом свете быть сильным
И я подал ей одиннадцать рублей Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман Merci, – прошептала она.
Я вскочили заходил по комнате. Меня охватила злость За что же merci? – спросил я За деньги Но ведь я же вас обобрал, черт возьми, ограбил!
Ведь я украл у вас За что же merci?
– В других местах мне и вовсе не давали Не давали И немудрено Я пошутил над вами,
жестокий урок дал вам Я отдам вам все ваши восемьдесят Вон они в конверте для вас приготовлены!
Но разве можно быть такой кислятиной Отчего вы не протестуете Чего молчите Разве можно на этом свете не быть зубастой Разве можно быть такой размазней Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице:
«Можно!»
Я попросил у нее прощение за жестокий уроки отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят.
Она робко замерсикала и вышла Я поглядел ей вслед и подумал легко на этом свете быть сильным
Патриот своего отечества
Маленький немецкий городок. Имя этого городка носит одна из известнейших целебных вод. В нем больше отелей, чем домов, и больше иностранцев,
чем немцев.
Хорошее пиво, хорошеньких служанок и чудный вид вы можете найти в отеле, стоящем на краю (левом) города, на высокой горе, в тени прелестнейшего садика.
В один прекрасный вечер на террасе этого отеля,
за белым мраморным столиком, сидело двое русских.
Они пили пиво и играли в шашки. Оба старательно лезли в дамки и беседовали об успехах лечения.
Оба приехали сюда лечиться от большого живота и ожирения печени.
Сквозь листву пахучих лип глядела на них немецкая луна Маленький кокетливый ветерок нежно теребил российские усы и бороды и вдувал в уши русских толстячков чуднейшие звуки. У подножия горы играла музыка. Немцы праздновали годовщину како- го-то немецкого события. Мотивы не доносились до вершины горы – далеко Доносилась одна только мелодия Мелодия меланхолическая, самая разнемец- кая, плакучая, тягучая Слушаешь ее – и сладко
Маленький немецкий городок. Имя этого городка носит одна из известнейших целебных вод. В нем больше отелей, чем домов, и больше иностранцев,
чем немцев.
Хорошее пиво, хорошеньких служанок и чудный вид вы можете найти в отеле, стоящем на краю (левом) города, на высокой горе, в тени прелестнейшего садика.
В один прекрасный вечер на террасе этого отеля,
за белым мраморным столиком, сидело двое русских.
Они пили пиво и играли в шашки. Оба старательно лезли в дамки и беседовали об успехах лечения.
Оба приехали сюда лечиться от большого живота и ожирения печени.
Сквозь листву пахучих лип глядела на них немецкая луна Маленький кокетливый ветерок нежно теребил российские усы и бороды и вдувал в уши русских толстячков чуднейшие звуки. У подножия горы играла музыка. Немцы праздновали годовщину како- го-то немецкого события. Мотивы не доносились до вершины горы – далеко Доносилась одна только мелодия Мелодия меланхолическая, самая разнемец- кая, плакучая, тягучая Слушаешь ее – и сладко
ныть хочется…
Русские лезли в дамки и задумчиво внимали.
Оба были в блаженнейшем настроении духа. Шепот лип, кокетливый ветерок, мелодия со своей меланхолией все это, вместе взятое, развезло их русские души При этакой обстановке, Тарас Иваныч, хорошо то- во любить, – сказал один из них. – Влюбиться в ка- кую-нибудь да по темной аллейке пройтись М-да…
И наши русские завели речь о любви, о дружбе…
Сладкие мгновения Кончилось тем, что оба незаметно, бессознательно оставили в покое шашки, подперли свои русские головы кулаками и задумались.
Мелодия становилась все слышнее и слышнее.
Скоро она уступила свое место мотиву. Стали слышны не только трубы и контрабасы, но и скрипки.
Русские поглядели вниз и увидели факельную процессию. Процессия двигалась вверх. Скоро сквозь липы блеснули красные огни факелов, послышалось стройное пение, и музыка загремела над самыми ушами русских. Молодые девушки, женщины, солдаты, бурши, старцы в мгновение наполнили длинную стройную аллею, осветили весь сад и страшно загалдели Сзади несли бочонки с пивом и вином. Сыпали цветы и жгли разноцветные бенгальские огни
Русские лезли в дамки и задумчиво внимали.
Оба были в блаженнейшем настроении духа. Шепот лип, кокетливый ветерок, мелодия со своей меланхолией все это, вместе взятое, развезло их русские души При этакой обстановке, Тарас Иваныч, хорошо то- во любить, – сказал один из них. – Влюбиться в ка- кую-нибудь да по темной аллейке пройтись М-да…
И наши русские завели речь о любви, о дружбе…
Сладкие мгновения Кончилось тем, что оба незаметно, бессознательно оставили в покое шашки, подперли свои русские головы кулаками и задумались.
Мелодия становилась все слышнее и слышнее.
Скоро она уступила свое место мотиву. Стали слышны не только трубы и контрабасы, но и скрипки.
Русские поглядели вниз и увидели факельную процессию. Процессия двигалась вверх. Скоро сквозь липы блеснули красные огни факелов, послышалось стройное пение, и музыка загремела над самыми ушами русских. Молодые девушки, женщины, солдаты, бурши, старцы в мгновение наполнили длинную стройную аллею, осветили весь сад и страшно загалдели Сзади несли бочонки с пивом и вином. Сыпали цветы и жгли разноцветные бенгальские огни
Русские умилились духом. И им захотелось участвовать в процессии. Они взяли свои бутылки и смешались с толпой. Процессия остановилась на полянке за отелем. Вышел на средину какой-то старичок и сказал что-то. Ему аплодировали. Какой-то бурш взобрался на стол и произнес трескучую речь. За ним – другой,
третий, четвертый Говорили, взвизгивали, махали руками…
Петр Фомич умилился. В груди его стало светло,
тепло, уютно. При виде говорящей толпы самому хочется говорить. Речь заразительна. Петр Фомич протискался сквозь толпу и остановился около стола. Помахав руками, он взобрался на стол. Еще раз помахал руками. Лицо его побагровело. Он покачнулся и закричал коснеющим, пьяным языком Ребята Не…
немцев бить!»
Счастье его, что немцы не понимают по-русски!
третий, четвертый Говорили, взвизгивали, махали руками…
Петр Фомич умилился. В груди его стало светло,
тепло, уютно. При виде говорящей толпы самому хочется говорить. Речь заразительна. Петр Фомич протискался сквозь толпу и остановился около стола. Помахав руками, он взобрался на стол. Еще раз помахал руками. Лицо его побагровело. Он покачнулся и закричал коснеющим, пьяным языком Ребята Не…
немцев бить!»
Счастье его, что немцы не понимают по-русски!
Случай из судебной практики
Дело происходило в N…ском окружном суде, в одну из последних его сессий.
На скамье подсудимых заседал N…ский мещанин
Сидор Шельмецов, малый лет тридцати, с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками. Обвиняли его в краже со взломом, мошенничестве и про- живательстве по чужому виду. Последнее беззаконие осложнялось еще присвоением не принадлежащих титулов. Обвинял товарищ прокурора. Имя сему товарищу легион. Особенных примет и качеств, дающих популярность и солидный гонорарий, он за собой ведать не ведает подобен себе подобным. Говорит внос, буквы к не выговаривает, ежеминутно сморка- ется.
Защищал же знаменитейший и популярнейший адвокат. Этого адвоката знает весь свет. Чудные речи его цитируются, фамилия его произносится с благоговением В плохих романах, оканчивающихся полным оправданием героя и аплодисментами публики, он играет немалую роль. В этих романах фамилию его производят от грома, молнии и других не менее внушительных стихий
Дело происходило в N…ском окружном суде, в одну из последних его сессий.
На скамье подсудимых заседал N…ский мещанин
Сидор Шельмецов, малый лет тридцати, с цыганским подвижным лицом и плутоватыми глазками. Обвиняли его в краже со взломом, мошенничестве и про- живательстве по чужому виду. Последнее беззаконие осложнялось еще присвоением не принадлежащих титулов. Обвинял товарищ прокурора. Имя сему товарищу легион. Особенных примет и качеств, дающих популярность и солидный гонорарий, он за собой ведать не ведает подобен себе подобным. Говорит внос, буквы к не выговаривает, ежеминутно сморка- ется.
Защищал же знаменитейший и популярнейший адвокат. Этого адвоката знает весь свет. Чудные речи его цитируются, фамилия его произносится с благоговением В плохих романах, оканчивающихся полным оправданием героя и аплодисментами публики, он играет немалую роль. В этих романах фамилию его производят от грома, молнии и других не менее внушительных стихий
Когда товарищ прокурора сумел доказать, что
Шельмецов виновен и не заслуживает снисхождения;
когда он уяснил, убедили сказал Я кончил, – поднялся защитник. Все навострили уши. Воцарилась тишина. Адвокат заговорили пошли плясать нервы N…ской публики Он вытянул свою смугловатую шею, склонил набок голову, засверкал глазами, поднял вверх руку, и необъяснимая сладость полилась в напряженные уши. Язык его заиграл на нервах, как на балалайке После первых же двух-трех фраз его кто- то из публики громко ахнули вынесли из залы заседания какую-то бледную даму. Через три минуты председатель принужден был уже потянуться к звонку и трижды позвонить. Судебный пристав с красным носиком завертелся на своем стуле и стал угрожающе посматривать на увлеченную публику. Все зрачки расширились, лица побледнели от страстного ожидания последующих фраз, они вытянулись А что делалось с сердцами Мы – люди, господа присяжные заседатели, будем же и судить по-человечески! – сказал между прочим защитник. – Прежде чем предстать пред вами,
этот человек выстрадал шестимесячное предварительное заключение. В продолжение шести месяцев жена лишена была горячо любимого супруга, глаза детей не высыхали от слез при мысли, что около них
Шельмецов виновен и не заслуживает снисхождения;
когда он уяснил, убедили сказал Я кончил, – поднялся защитник. Все навострили уши. Воцарилась тишина. Адвокат заговорили пошли плясать нервы N…ской публики Он вытянул свою смугловатую шею, склонил набок голову, засверкал глазами, поднял вверх руку, и необъяснимая сладость полилась в напряженные уши. Язык его заиграл на нервах, как на балалайке После первых же двух-трех фраз его кто- то из публики громко ахнули вынесли из залы заседания какую-то бледную даму. Через три минуты председатель принужден был уже потянуться к звонку и трижды позвонить. Судебный пристав с красным носиком завертелся на своем стуле и стал угрожающе посматривать на увлеченную публику. Все зрачки расширились, лица побледнели от страстного ожидания последующих фраз, они вытянулись А что делалось с сердцами Мы – люди, господа присяжные заседатели, будем же и судить по-человечески! – сказал между прочим защитник. – Прежде чем предстать пред вами,
этот человек выстрадал шестимесячное предварительное заключение. В продолжение шести месяцев жена лишена была горячо любимого супруга, глаза детей не высыхали от слез при мысли, что около них
нет дорогого отца О, если бы вы посмотрели на этих детей Они голодны, потому что их некому кормить,
они плачут, потому что они глубоко несчастны Да поглядите же Они протягивают к вам свои ручонки,
прося вас возвратить им их отца Их здесь нет, новы можете себе их представить. (Пауза) Заключение…
Гм… Его посадили рядом сворами и убийцами Его!
(Пауза.) Надо только представить себе его нравственные муки в этом заключении, вдали от жены и детей,
чтобы… Да что говорить?!
В публике послышались всхлипывания Заплакала какая-то девушка с большой брошкой на груди.
Вслед за ней захныкала соседка ее, старушонка.
Защитник говорили говорил Факты он миновала напирал больше на психологию Знать его душу – значит знать особый, отдельный мир, полный движений. Я изучил этот мир Изучая его, я, признаюсь, впервые изучил человека. Я понял человека Каждое движение его души говорит за то,
что в своем клиенте я имею честь видеть идеального человека…
Судебный пристав перестал глядеть угрожающе и полез в карман за платком. Вынесли из залы еще двух дам. Председатель оставил в покое звонок и надел очки, чтобы не заметили слезинки, навернувшейся в его правом глазу. Все полезли заплатками. Прокурор
они плачут, потому что они глубоко несчастны Да поглядите же Они протягивают к вам свои ручонки,
прося вас возвратить им их отца Их здесь нет, новы можете себе их представить. (Пауза) Заключение…
Гм… Его посадили рядом сворами и убийцами Его!
(Пауза.) Надо только представить себе его нравственные муки в этом заключении, вдали от жены и детей,
чтобы… Да что говорить?!
В публике послышались всхлипывания Заплакала какая-то девушка с большой брошкой на груди.
Вслед за ней захныкала соседка ее, старушонка.
Защитник говорили говорил Факты он миновала напирал больше на психологию Знать его душу – значит знать особый, отдельный мир, полный движений. Я изучил этот мир Изучая его, я, признаюсь, впервые изучил человека. Я понял человека Каждое движение его души говорит за то,
что в своем клиенте я имею честь видеть идеального человека…
Судебный пристав перестал глядеть угрожающе и полез в карман за платком. Вынесли из залы еще двух дам. Председатель оставил в покое звонок и надел очки, чтобы не заметили слезинки, навернувшейся в его правом глазу. Все полезли заплатками. Прокурор
этот камень, этот лед, бесчувственнейший из организмов, беспокойно завертелся на кресле, покраснели стал глядеть под стол Слезы засверкали сквозь его очки.
«Было б мне отказаться от обвинения – подумал он. – Ведь этакое фиаско потерпеть А Взгляните на его глаза – продолжал защитник
(подбородок его дрожал, голос дрожали сквозь глаза глядела страдающая душа. Неужели эти кроткие,
нежные глаза могут равнодушно глядеть на преступление О, нет Они, эти глаза, плачут Под этими калмыцкими скулами скрываются тонкие нервы Под этой грубой, уродливой грудью бьется далеко не преступное сердце Ивы, люди, дерзнете сказать, что он виноват Тут не вынеси сам подсудимый. Пришла и его пора заплакать. Он замигал глазами, заплакали беспокойно задвигался Виноват – заговорил он, перебивая защитника. Виноват Сознаю свою вину Украли мошенства строил Окаянный я человек Деньги я из сундука взяла шубу краденую велел свояченице спрятать Каюсь!
Во всем виноват!
И подсудимый рассказал, как было дело. Его осудили Загадочная натура
Купе первого класса.
На диване, обитом малиновым бархатом, полулежит хорошенькая дамочка. Дорогой бахромчатый веер трещит в ее судорожно сжатой руке, pince-nez то и дело спадает с ее хорошенького носика, брошка на груди то поднимается, то опускается, точно ладья среди волн. Она взволнована Противнее на диванчике сидит губернаторский чиновник особых поручений, молодой начинающий писатель, помещающий в губернских ведомостях небольшие рассказы или, как сам он называет, «новэллы» – из великосветской жизни Он глядит ей в лицо, глядит в упор, с видом знатока. Он наблюдает, изучает, улавливает эту эксцентрическую, загадочную натуру, понимает ее, постигает Душа ее, вся ее психология у него как на ладони О, я постигаю вас – говорит чиновник особых поручений, целуя ее руку около браслета. – Ваша чуткая, отзывчивая душа ищет выхода из лабиринта…
Да! Борьба страшная, чудовищная, ноне унывайте!
Вы будете победительницей Да Опишите меня, Вольдемар! – говорит дамочка,
грустно улыбаясь. – Жизнь моя так полна, так разнообразна, так пестра Но главное – я несчастна Я
«Было б мне отказаться от обвинения – подумал он. – Ведь этакое фиаско потерпеть А Взгляните на его глаза – продолжал защитник
(подбородок его дрожал, голос дрожали сквозь глаза глядела страдающая душа. Неужели эти кроткие,
нежные глаза могут равнодушно глядеть на преступление О, нет Они, эти глаза, плачут Под этими калмыцкими скулами скрываются тонкие нервы Под этой грубой, уродливой грудью бьется далеко не преступное сердце Ивы, люди, дерзнете сказать, что он виноват Тут не вынеси сам подсудимый. Пришла и его пора заплакать. Он замигал глазами, заплакали беспокойно задвигался Виноват – заговорил он, перебивая защитника. Виноват Сознаю свою вину Украли мошенства строил Окаянный я человек Деньги я из сундука взяла шубу краденую велел свояченице спрятать Каюсь!
Во всем виноват!
И подсудимый рассказал, как было дело. Его осудили Загадочная натура
Купе первого класса.
На диване, обитом малиновым бархатом, полулежит хорошенькая дамочка. Дорогой бахромчатый веер трещит в ее судорожно сжатой руке, pince-nez то и дело спадает с ее хорошенького носика, брошка на груди то поднимается, то опускается, точно ладья среди волн. Она взволнована Противнее на диванчике сидит губернаторский чиновник особых поручений, молодой начинающий писатель, помещающий в губернских ведомостях небольшие рассказы или, как сам он называет, «новэллы» – из великосветской жизни Он глядит ей в лицо, глядит в упор, с видом знатока. Он наблюдает, изучает, улавливает эту эксцентрическую, загадочную натуру, понимает ее, постигает Душа ее, вся ее психология у него как на ладони О, я постигаю вас – говорит чиновник особых поручений, целуя ее руку около браслета. – Ваша чуткая, отзывчивая душа ищет выхода из лабиринта…
Да! Борьба страшная, чудовищная, ноне унывайте!
Вы будете победительницей Да Опишите меня, Вольдемар! – говорит дамочка,
грустно улыбаясь. – Жизнь моя так полна, так разнообразна, так пестра Но главное – я несчастна Я
страдалица во вкусе Достоевского Покажите миру мою душу, Вольдемар, покажите эту бедную душу Вы психолог. Не прошло и часа, как мы сидим вкупе и говорим, а вы уже постигли меня всю, всю Говорите Умоляю вас, говорите Слушайте. Родилась я в бедной чиновничьей семье. Отец добрый малый, умный, но дух времени и среды vous comprenez
30
, я не виню моего бедного отца. Он пил, играл в карты брал взятки Мать же Да что говорить Нужда, борьба закусок хлеба, сознание ничтожества Ах, не заставляйте меня вспоминать Мне нужно было самой пробивать себе путь Уродливое институтское воспитание, чтение глупых романов, ошибки молодости, первая робкая любовь А борьба со средой Ужасно А сомнения А муки зарождающегося неверия в жизнь, все- бя?.. Ах Вы писатель и знаете нас, женщин. Вы поймете К несчастью, я наделена широкой натурой Я
ждала счастья, и какого Я жаждала быть человеком!
Да! Быть человеком – в этом я видела свое счастье Чудная – лепечет писатель, целуя руку около браслета. – Не вас целую, дивная, а страдание человеческое Помните Раскольникова? Он так целовал О, Вольдемар! Мне нужна была слава шум,
блеск, как для всякой – к чему скромничать – недю-
30
Вы понимаете франц
30
, я не виню моего бедного отца. Он пил, играл в карты брал взятки Мать же Да что говорить Нужда, борьба закусок хлеба, сознание ничтожества Ах, не заставляйте меня вспоминать Мне нужно было самой пробивать себе путь Уродливое институтское воспитание, чтение глупых романов, ошибки молодости, первая робкая любовь А борьба со средой Ужасно А сомнения А муки зарождающегося неверия в жизнь, все- бя?.. Ах Вы писатель и знаете нас, женщин. Вы поймете К несчастью, я наделена широкой натурой Я
ждала счастья, и какого Я жаждала быть человеком!
Да! Быть человеком – в этом я видела свое счастье Чудная – лепечет писатель, целуя руку около браслета. – Не вас целую, дивная, а страдание человеческое Помните Раскольникова? Он так целовал О, Вольдемар! Мне нужна была слава шум,
блеск, как для всякой – к чему скромничать – недю-
30
Вы понимаете франц
жинной натуры. Я жаждала чего-то необыкновенного неженского И вот И вот подвернулся намоем пути богатый старик-генерал… Поймите меня,
Вольдемар! Ведь это было самопожертвование, самоотречение, поймите вы Яне могла поступить иначе. Я обогатила семью, стала путешествовать, делать добро А как я страдала, как невыносимы, низмен- но-пошлы были для меня объятия этого генерала, хотя, надо отдать ему справедливость, в свое время он храбро сражался. Бывали минуты ужасные минуты Но меня подкрепляла мысль, что старик не се- годня-завтра умрет, что я стану жить, как хотела, отдамся любимому человеку, буду счастлива Ау меня есть такой человек, Вольдемар! Видит бог, есть!
Дамочка усиленно машет веером. Лицо ее принимает плачущее выражение Но вот старик умер Мне он оставил кое-что, я свободна, как птица. Теперь-то и жить мне счастливо Неправда ли, Вольдемар? Счастье стучится ко мне в окно. Стоит только впустить его, нонет Воль- демар, слушайте, заклинаю вас Теперь-то и отдаться любимому человеку, сделаться его подругой, помощницей, носительницей его идеалов, быть счастливой отдохнуть Но как все пошло, гадко и глупо на этом свете Как все подло, Вольдемар! Я несчастна, несчастна, несчастна Намоем пути опять стоит
Вольдемар! Ведь это было самопожертвование, самоотречение, поймите вы Яне могла поступить иначе. Я обогатила семью, стала путешествовать, делать добро А как я страдала, как невыносимы, низмен- но-пошлы были для меня объятия этого генерала, хотя, надо отдать ему справедливость, в свое время он храбро сражался. Бывали минуты ужасные минуты Но меня подкрепляла мысль, что старик не се- годня-завтра умрет, что я стану жить, как хотела, отдамся любимому человеку, буду счастлива Ау меня есть такой человек, Вольдемар! Видит бог, есть!
Дамочка усиленно машет веером. Лицо ее принимает плачущее выражение Но вот старик умер Мне он оставил кое-что, я свободна, как птица. Теперь-то и жить мне счастливо Неправда ли, Вольдемар? Счастье стучится ко мне в окно. Стоит только впустить его, нонет Воль- демар, слушайте, заклинаю вас Теперь-то и отдаться любимому человеку, сделаться его подругой, помощницей, носительницей его идеалов, быть счастливой отдохнуть Но как все пошло, гадко и глупо на этом свете Как все подло, Вольдемар! Я несчастна, несчастна, несчастна Намоем пути опять стоит
препятствие Опять я чувствую, что счастье мое далеко, далеко Ах, сколько мук, если б вызнали Сколько мук Но что же Что стало на вашем пути Умоляю вас,
говорите! Что же Другой богатый старик…
Изломанный веер закрывает хорошенькое личико.
Писатель подпирает кулаком свою многодумную голову, вздыхает и с видом знатока-психолога задумывается. Локомотив свищет и шикает, краснеют от заходящего солнца оконные занавесочки
говорите! Что же Другой богатый старик…
Изломанный веер закрывает хорошенькое личико.
Писатель подпирает кулаком свою многодумную голову, вздыхает и с видом знатока-психолога задумывается. Локомотив свищет и шикает, краснеют от заходящего солнца оконные занавесочки
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 33
Верба
Кто ездил по почтовому тракту между Б. и Т.?
Кто ездил, тот, конечно, помнит и Андреевскую мельницу, одиноко стоящую на берегу речки Козявки.
Мельница маленькая, в два постава Ей больше ста лет, давно уже она не была в работе, и немудрено поэтому, что она напоминает собой маленькую, сгорбленную, оборванную старушонку, готовую свалиться каждую минуту. И эта старушонка давно бы свалилась, если бы она не облокачивалась о старую, широкую вербу. Верба широкая, не обхватить ее и двоим. Ее лоснящаяся листва спускается на крышу, на плотину нижние ветви купаются вводе и стелются по земле. Она тоже стара и сгорблена. Ее горбатый ствол обезображен большим темным дуплом. Всуньте руку в дупло, и ваша рука увязнет в черном меду.
Дикие пчелы зажужжат около вашей головы и зажа- лят. Сколько ей лет Архип, ее приятель, говорит, что она была старой еще и тогда, когда он служил у барина во французах, а потому барыни в «неграх»;
а это было слишком давно.
Верба подпирает и другую развалину – старика Архипа, который, сидя у ее корня, от зари до зари удит рыбку. Он стар, горбат, как верба, и беззубый рот его
похож на дупло. Днем он удит, а ночью сидит у корня и думает. Оба, старуха-верба и Архип, день и ночь шепчут Оба на своем веку видывали виды. Послушайте их…
Лет тридцать тому назад, в Вербное воскресенье,
в день именин старухи-вербы, старик сидел на своем месте, глядел на весну и удил Кругом было тихо, как всегда Слышался только шепот стариков, да изредка всплескивала гуляющая рыба. Старик удили ждал полдня. В полдень он начинал варить уху. Когда тень вербы начинала отходить оттого берега, наступал полдень. Время Архип узнавал еще и по почтовым звонкам. Ровно в полдень через плотину проезжала Т-я почта.
И в это воскресенье Архипу послышались звонки.
Он оставил удочку и стал глядеть на плотину. Тройка перевалила через бугор, спустилась вниз и шагом поехала к плотине. Почтальон спал. Въехав на плотину, тройка почему-то остановилась. Давно уже не удивлялся Архип, нона этот раз пришлось ему сильно удивиться. Случилось нечто необыкновенное. Ямщик оглянулся, беспокойно задвигался, сдернул с лица почтальона платок и взмахнул кистенем. Почтальон не пошевельнулся. На его белокурой голове за- зияло багровое пятно. Ямщик соскочил с телеги и,
размахнувшись, нанес другой удар. Через минуту Архип услышал возле себя шаги с берега спускался ямщики шел прямо на него Его загоревшее лицо было бледно, глаза тупо глядели бог знает куда. Трясясь всем телом, он подбежал к вербе и, не замечая Архипа, сунул в дупло почтовую сумку потом побежал вверх, вскочил на телегу и, странно показалось Архипу, нанес себе по виску удар. Окровавив себе лицо, он ударил по лошадям Караул Режут – закричал он.
Ему вторило эхо, и долго Архип слышал это караул Дней через шесть на мельницу приехало следствие. Сняли план мельницы и плотины, измерили для чего-то глубину реки и, пообедав под вербой,
уехали, а Архип вовсе время следствия сидел под колесом, дрожали глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь глядел он на эти печати и думала старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. Дура – думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой в город Где здесь присутственное место – спросил он,
войдя за заставу.
Ему указали на большой желтый дом с полосатой будкой у двери. Он вошел ив передней увидел барина со светлыми пуговицами. Барин курил трубку и бранил за что-то сторожа. Архип подошел к нему и, дрожа всем телом, рассказал про эпизод со старухой-вер- бой. Чиновник взял в руки сумку, расстегнул ремешки,
побледнел, покраснел Сейчас – сказал они побежал в присутствие. Там окружили его чиновники Забегали, засуетились, зашептали Через десять минут чиновник вынес Архипу сумку и сказал Тыне туда, братец, пришел. Ты иди на Нижнюю улицу, там тебе укажут, а здесь казначейство, милый мой Ты иди в полицию.
Архип взял сумку и вышел.
«А сумка полегче стала – подумал он. – Наполовину меньше стала!»
На Нижней улице ему указали на другой желтый дом, с двумя будками. Архип вошел. Передней тут не было, и присутствие начиналось прямо с лестницы.
Старик подошел к одному из столов и рассказал писцам историю сумки. Те вырвали у него из рук сумку,
покричали на него и послали за старшим. Явился толстый усач. После короткого допроса он взял сумку и заперся с ней в другой комнате А деньги же где – послышалось через минуту из этой комнаты. – Сумка пуста Скажите, впрочем, старику, что он может идти Или задержать его Отведите его к Ивану Марковичу Нет, впрочем, пусть идет!
Архип поклонился и вышел. Через день караси и
Лет тридцать тому назад, в Вербное воскресенье,
в день именин старухи-вербы, старик сидел на своем месте, глядел на весну и удил Кругом было тихо, как всегда Слышался только шепот стариков, да изредка всплескивала гуляющая рыба. Старик удили ждал полдня. В полдень он начинал варить уху. Когда тень вербы начинала отходить оттого берега, наступал полдень. Время Архип узнавал еще и по почтовым звонкам. Ровно в полдень через плотину проезжала Т-я почта.
И в это воскресенье Архипу послышались звонки.
Он оставил удочку и стал глядеть на плотину. Тройка перевалила через бугор, спустилась вниз и шагом поехала к плотине. Почтальон спал. Въехав на плотину, тройка почему-то остановилась. Давно уже не удивлялся Архип, нона этот раз пришлось ему сильно удивиться. Случилось нечто необыкновенное. Ямщик оглянулся, беспокойно задвигался, сдернул с лица почтальона платок и взмахнул кистенем. Почтальон не пошевельнулся. На его белокурой голове за- зияло багровое пятно. Ямщик соскочил с телеги и,
размахнувшись, нанес другой удар. Через минуту Архип услышал возле себя шаги с берега спускался ямщики шел прямо на него Его загоревшее лицо было бледно, глаза тупо глядели бог знает куда. Трясясь всем телом, он подбежал к вербе и, не замечая Архипа, сунул в дупло почтовую сумку потом побежал вверх, вскочил на телегу и, странно показалось Архипу, нанес себе по виску удар. Окровавив себе лицо, он ударил по лошадям Караул Режут – закричал он.
Ему вторило эхо, и долго Архип слышал это караул Дней через шесть на мельницу приехало следствие. Сняли план мельницы и плотины, измерили для чего-то глубину реки и, пообедав под вербой,
уехали, а Архип вовсе время следствия сидел под колесом, дрожали глядел в сумку. Там видел он конверты с пятью печатями. День и ночь глядел он на эти печати и думала старуха-верба днем молчала, а ночью плакала. Дура – думал Архип, прислушиваясь к ее плачу. Через неделю Архип шел уже с сумкой в город Где здесь присутственное место – спросил он,
войдя за заставу.
Ему указали на большой желтый дом с полосатой будкой у двери. Он вошел ив передней увидел барина со светлыми пуговицами. Барин курил трубку и бранил за что-то сторожа. Архип подошел к нему и, дрожа всем телом, рассказал про эпизод со старухой-вер- бой. Чиновник взял в руки сумку, расстегнул ремешки,
побледнел, покраснел Сейчас – сказал они побежал в присутствие. Там окружили его чиновники Забегали, засуетились, зашептали Через десять минут чиновник вынес Архипу сумку и сказал Тыне туда, братец, пришел. Ты иди на Нижнюю улицу, там тебе укажут, а здесь казначейство, милый мой Ты иди в полицию.
Архип взял сумку и вышел.
«А сумка полегче стала – подумал он. – Наполовину меньше стала!»
На Нижней улице ему указали на другой желтый дом, с двумя будками. Архип вошел. Передней тут не было, и присутствие начиналось прямо с лестницы.
Старик подошел к одному из столов и рассказал писцам историю сумки. Те вырвали у него из рук сумку,
покричали на него и послали за старшим. Явился толстый усач. После короткого допроса он взял сумку и заперся с ней в другой комнате А деньги же где – послышалось через минуту из этой комнаты. – Сумка пуста Скажите, впрочем, старику, что он может идти Или задержать его Отведите его к Ивану Марковичу Нет, впрочем, пусть идет!
Архип поклонился и вышел. Через день караси и
окуни опять уже видели его седую бороду…
Дело было глубокою осенью. Старик сидели удил.
Лицо его было также мрачно, как и пожелтевшая верба он не любил осени. Лицо его стало еще мрачней,
когда он увидел возле себя ямщика. Ямщик, не замечая его, подошел к вербе и сунул в дупло руку. Пчелы,
мокрые и ленивые, поползли по его рукаву. Пошарив немного, он побледнела через час сидел над рекой и бессмысленно глядел вводу Где она – спрашивал он Архипа.
Архип сначала молчали угрюмо сторонился убийцы, но скоро сжалился над ним Як начальству снес – сказал он. – Ноты, дурень,
не бойся Я сказал там, что под вербой нашел…
Ямщик вскочил, взревели набросился на Архипа.
Долго он бил его. Избил его старое лицо, повалил на землю, топтал ногами. Побивши старика, он не ушел от него, а остался жить при мельнице, вместе с Архи- пом.
Днем он спали молчала ночью ходил по плотине.
По плотине гуляла тень почтальона, ион беседовал с ней. Наступила весна, а ямщик продолжал еще молчать и гулять. Однажды ночью подошел к нему старик Будет тебе, дурень, слоняться – сказал он ему,
искоса поглядывая на почтальона. – Уходи.
И почтальон тоже самое сказал И верба прошептала тоже Не могу – сказал ямщик. – Пошел бы, да ноги болят, душа болит!
Старик взял под руку ямщика и повел его в город.
Он повел его на Нижнюю улицу, в то самое присутствие, куда отдал сумку. Ямщик упал перед старшим на колени и покаялся. Усач удивился Чего на себя клепаешь, дурак – сказал он. Пьян Хочешь, чтоб я тебя вхолодную засадил?
Перебесились все, мерзавцы Только путают дело…
Преступник не найден – ну, и шабаш Что ж тебе еще нужно Убирайся!
Когда старик напомнил про сумку, усач захохотала писцы удивились. Память, видно, у них плоха Не нашел ямщик искупления на Нижней улице. Пришлось возвращаться к вербе…
И пришлось бежать от совести вводу, возмутить то именно место, где плавают поплавки Архипа. Утопился ямщик. На плотине видят теперь старики стару- ха-верба две тени Нес ними ли они шепчутся
Вор
Пробило двенадцать. Федор Степаныч накинул на себя шубу и вышел на двор. Его охватило сыростью ночи Дул сырой, холодный ветер, с темного неба моросил мелкий дождь. Федор Степаныч перешагнул через полуразрушенный забор и тихо пошел вдоль по улице. А улица широкая, что твоя площадь редки в
Европейской России такие улицы. Ни освещения, ни тротуаров даже намеков нет на эту роскошь.
У заборов и стен мелькали темные силуэты горожан, спешивших в церковь. Впереди Федора Степа- ныча шлепали по грязи две фигуры. Водной из них,
маленькой и сгорбленной, он узнал здешнего доктора, единственного навесь уезд образованного человека. Старик-доктор не брезговал знакомством сними всегда дружелюбно вздыхал, когда глядел на него. На этот раз старик был в форменной старомодной треуголке, и голова его походила на две утиные головы, склеенные затылками. Из-под фалды его шубенки болталась шпага. Рядом с ним двигался высокий и худой человек, тоже в треуголке Христос воскрес, Гурий Иваныч! – остановил доктора Федор Степаныч.
Доктор молча пожал ему руку и отпахнул кусочек
Дело было глубокою осенью. Старик сидели удил.
Лицо его было также мрачно, как и пожелтевшая верба он не любил осени. Лицо его стало еще мрачней,
когда он увидел возле себя ямщика. Ямщик, не замечая его, подошел к вербе и сунул в дупло руку. Пчелы,
мокрые и ленивые, поползли по его рукаву. Пошарив немного, он побледнела через час сидел над рекой и бессмысленно глядел вводу Где она – спрашивал он Архипа.
Архип сначала молчали угрюмо сторонился убийцы, но скоро сжалился над ним Як начальству снес – сказал он. – Ноты, дурень,
не бойся Я сказал там, что под вербой нашел…
Ямщик вскочил, взревели набросился на Архипа.
Долго он бил его. Избил его старое лицо, повалил на землю, топтал ногами. Побивши старика, он не ушел от него, а остался жить при мельнице, вместе с Архи- пом.
Днем он спали молчала ночью ходил по плотине.
По плотине гуляла тень почтальона, ион беседовал с ней. Наступила весна, а ямщик продолжал еще молчать и гулять. Однажды ночью подошел к нему старик Будет тебе, дурень, слоняться – сказал он ему,
искоса поглядывая на почтальона. – Уходи.
И почтальон тоже самое сказал И верба прошептала тоже Не могу – сказал ямщик. – Пошел бы, да ноги болят, душа болит!
Старик взял под руку ямщика и повел его в город.
Он повел его на Нижнюю улицу, в то самое присутствие, куда отдал сумку. Ямщик упал перед старшим на колени и покаялся. Усач удивился Чего на себя клепаешь, дурак – сказал он. Пьян Хочешь, чтоб я тебя вхолодную засадил?
Перебесились все, мерзавцы Только путают дело…
Преступник не найден – ну, и шабаш Что ж тебе еще нужно Убирайся!
Когда старик напомнил про сумку, усач захохотала писцы удивились. Память, видно, у них плоха Не нашел ямщик искупления на Нижней улице. Пришлось возвращаться к вербе…
И пришлось бежать от совести вводу, возмутить то именно место, где плавают поплавки Архипа. Утопился ямщик. На плотине видят теперь старики стару- ха-верба две тени Нес ними ли они шепчутся
Вор
Пробило двенадцать. Федор Степаныч накинул на себя шубу и вышел на двор. Его охватило сыростью ночи Дул сырой, холодный ветер, с темного неба моросил мелкий дождь. Федор Степаныч перешагнул через полуразрушенный забор и тихо пошел вдоль по улице. А улица широкая, что твоя площадь редки в
Европейской России такие улицы. Ни освещения, ни тротуаров даже намеков нет на эту роскошь.
У заборов и стен мелькали темные силуэты горожан, спешивших в церковь. Впереди Федора Степа- ныча шлепали по грязи две фигуры. Водной из них,
маленькой и сгорбленной, он узнал здешнего доктора, единственного навесь уезд образованного человека. Старик-доктор не брезговал знакомством сними всегда дружелюбно вздыхал, когда глядел на него. На этот раз старик был в форменной старомодной треуголке, и голова его походила на две утиные головы, склеенные затылками. Из-под фалды его шубенки болталась шпага. Рядом с ним двигался высокий и худой человек, тоже в треуголке Христос воскрес, Гурий Иваныч! – остановил доктора Федор Степаныч.
Доктор молча пожал ему руку и отпахнул кусочек
шубы, чтобы похвастать перед ссыльным петличкой,
в которой болтался Станислав А я, доктор, после заутрени хочу к вам пробраться сказал Федор Степаныч. – Вы уж позвольте мне у вас разговеться… Прошу вас Я, бывало, там в эту ночь всегда в семье разговлялся. Воспоминанием будет Едва ли это будет удобно – сконфузился доктор У меня семейство, знаете ли жена Вы хотя и тово… но все-таки не тово… Все-таки предубеждение Я, впрочем, ничего Кгм… Кашель А Барабаев? – проговорил Федор Степаныч, кривя рот и желчно ухмыляясь. – Барабаева со мной вместе судили, вместе нас выслали, а между тем он у вас каждый день обедает и чай пьет. Он больше украл,
вот что!..
Федор Степаныч остановился и прислонился к мокрому забору пусть пройдут. Далеко впереди него мелькали огоньки. Потухая и вспыхивая, они двигались по одному направлению.
«Крестный ход, – подумал ссыльный. – Как и там,
у нас…»
От огоньков несся звон. Колокола-тенора заливались всевозможными голосами и быстро отбивали звуки, точно спешили куда-нибудь.
«Первая Пасха здесь, в этом холоде, – подумал Федор Степаныч, – и не последняя. Скверно А там
теперь, небось…»
И он задумался о там Там теперь под ногами не грязный снег, не холодные лужи, а молодая зелень;
там ветер не бьет по лицу, как мокрая тряпка, а несет дыхание весны Небо там темное, но звездное, с белой полосой на востоке Вместо этого грязного забора зеленый палисадники его домик стремя окнами. За окнами светлые, теплые комнаты. Водной из них стол, покрытый белой скатертью, с куличами, закусками, водками…
«Хорошо бы теперь хватить тамошней водки Здесь дрянная водка, пить нельзя…»
Наутро глубокий, хороший сон, за сном визиты, выпивка Вспомнил он, разумеется, и Олю с ее кошачьей, плаксивой, хорошенькой рожицей. Теперь она спит, должно быть, и не снится он ей. Эти женщины скоро утешаются. Не будь Оли, не был бы он здесь.
Она подкузьмила его, глупца. Ей нужны были деньги,
нужны ужасно, до болезни, как и всякой моднице Без денег она не могла ни жить, ни любить, ни страдать А если меня в Сибирь сошлют – спросил он ее. Пойдешь со мной Разумеется Хоть на край света!
Он украл, попался и пошел в эту Сибирь, а Оля смалодушествовала, не пошла, разумеется. Теперь
в которой болтался Станислав А я, доктор, после заутрени хочу к вам пробраться сказал Федор Степаныч. – Вы уж позвольте мне у вас разговеться… Прошу вас Я, бывало, там в эту ночь всегда в семье разговлялся. Воспоминанием будет Едва ли это будет удобно – сконфузился доктор У меня семейство, знаете ли жена Вы хотя и тово… но все-таки не тово… Все-таки предубеждение Я, впрочем, ничего Кгм… Кашель А Барабаев? – проговорил Федор Степаныч, кривя рот и желчно ухмыляясь. – Барабаева со мной вместе судили, вместе нас выслали, а между тем он у вас каждый день обедает и чай пьет. Он больше украл,
вот что!..
Федор Степаныч остановился и прислонился к мокрому забору пусть пройдут. Далеко впереди него мелькали огоньки. Потухая и вспыхивая, они двигались по одному направлению.
«Крестный ход, – подумал ссыльный. – Как и там,
у нас…»
От огоньков несся звон. Колокола-тенора заливались всевозможными голосами и быстро отбивали звуки, точно спешили куда-нибудь.
«Первая Пасха здесь, в этом холоде, – подумал Федор Степаныч, – и не последняя. Скверно А там
теперь, небось…»
И он задумался о там Там теперь под ногами не грязный снег, не холодные лужи, а молодая зелень;
там ветер не бьет по лицу, как мокрая тряпка, а несет дыхание весны Небо там темное, но звездное, с белой полосой на востоке Вместо этого грязного забора зеленый палисадники его домик стремя окнами. За окнами светлые, теплые комнаты. Водной из них стол, покрытый белой скатертью, с куличами, закусками, водками…
«Хорошо бы теперь хватить тамошней водки Здесь дрянная водка, пить нельзя…»
Наутро глубокий, хороший сон, за сном визиты, выпивка Вспомнил он, разумеется, и Олю с ее кошачьей, плаксивой, хорошенькой рожицей. Теперь она спит, должно быть, и не снится он ей. Эти женщины скоро утешаются. Не будь Оли, не был бы он здесь.
Она подкузьмила его, глупца. Ей нужны были деньги,
нужны ужасно, до болезни, как и всякой моднице Без денег она не могла ни жить, ни любить, ни страдать А если меня в Сибирь сошлют – спросил он ее. Пойдешь со мной Разумеется Хоть на край света!
Он украл, попался и пошел в эту Сибирь, а Оля смалодушествовала, не пошла, разумеется. Теперь
ее глупая головка утопает в мягкой кружевной подушке, а ноги далеко от грязного снега.
«На суд разодетой явилась и ни разу не взглянула даже Смеялась, когда защитник острил Убить мало И эти воспоминания сильно утомили Федора Сте- паныча. Он утомился, заболел, точно всем телом думал. Ноги его ослабели, подогнулись, и не хватило сил идти в церковь, к родной заутрене Он воротился домой и, не снимая шубы и сапог, повалился на по- стель.
Над его кроватью висела клетка с птицей. Таи другая принадлежали хозяину. Птица какая-то странная,
с длинным носом, тощая, ему неизвестная. Крылья у нее подрезаны, на голове повырваны перья. Кормят ее какой-то кислятиной, от которой воняет на всю комнату. Птица беспокойно возилась в клетке, стучала носом о жестянку с водой и пела то скворцом, то иволгой…
«Спать не дает – подумал Федор Степаныч. – Че- ерт…»
Он поднялся и потряс рукой клетку. Птица замолчала. Ссыльный лег и о край кровати стащил с себя сапоги. Через минуту птица опять завозилась. Кусочек кислятины упал на его голову и повис в волосах Тыне перестанешь Не замолчишь Тебя еще
«На суд разодетой явилась и ни разу не взглянула даже Смеялась, когда защитник острил Убить мало И эти воспоминания сильно утомили Федора Сте- паныча. Он утомился, заболел, точно всем телом думал. Ноги его ослабели, подогнулись, и не хватило сил идти в церковь, к родной заутрене Он воротился домой и, не снимая шубы и сапог, повалился на по- стель.
Над его кроватью висела клетка с птицей. Таи другая принадлежали хозяину. Птица какая-то странная,
с длинным носом, тощая, ему неизвестная. Крылья у нее подрезаны, на голове повырваны перья. Кормят ее какой-то кислятиной, от которой воняет на всю комнату. Птица беспокойно возилась в клетке, стучала носом о жестянку с водой и пела то скворцом, то иволгой…
«Спать не дает – подумал Федор Степаныч. – Че- ерт…»
Он поднялся и потряс рукой клетку. Птица замолчала. Ссыльный лег и о край кровати стащил с себя сапоги. Через минуту птица опять завозилась. Кусочек кислятины упал на его голову и повис в волосах Тыне перестанешь Не замолчишь Тебя еще
недоставало!
Федор Степаныч вскочил, рванул с остервенением клетку и швырнул ее в угол. Птица замолчала.
Но минут через десять она, показалось ссыльному,
вышла из угла на средину комнаты и завертела носом в глиняном полу Нос, как буравчик Вертела, вертела, и нет конца ее носу. Захлопали крылья, и ссыльному показалось, что он лежит на полу и что по его вискам хлопают крылья Нос, наконец, поломался, и все ушло в перья Ссыльный забылся Ты за што это тварь убил, душегубец – услышал он под утро.
Федор Степаныч раскрыл глаза и увидел пред собой хозяина-раскольника, юродивого старца. Лицо хозяина дрожало от гнева и было покрыто слезами За што ты, окаянный, убил мою пташку Певу- нью-то мою за што ты убил, сатана чертова А Кого это ты За што такое Глаза твои бесстыжие, пес лютый Уходи из моего дома, и чтоб духу твоего здесь не было Сею минутою уходи Сичас!
Федор Степаныч надел шубу и вышел на улицу.
Утро было серое, пасмурное Глядя на свинцовое небо, не верилось, чтобы высоко за ним могло сиять солнце. Дождь продолжал еще моросить Бон-жур! С праздником, мон-шер! – услышал ссыльный, выйдя заворота Мимо ворот на новенькой пролетке катил его земляк Барабаев. Земляк был в цилиндре и под зонтиком.
«Визиты делает – подумал Федор Степаныч. – И
тут, скотина, сумел примазаться Знакомых имеет…
Было б и мне побольше украсть!»
Подходя к церкви, Федор Степаныч услыхал другой голос, на этот раз женский. Навстречу ему ехал почтовый тарантас, набитый чемоданами. Из-за чемоданов выглядывала женская головка Где здесь Батюшки, Федор Степаныч! Выли это – запищала головка.
Ссыльный подбежал к тарантасу, впился глазами в головку, узнал, схватил за руку Неужели я не сплю Что такое Ко мне Надумала, Оля Где здесь Барабаев живет А на что тебе Барабаев?
– Он меня выписал Две тысячи, вообрази, прислал По триста в месяц, кроме того, буду получать.
Есть здесь театры?..
До самого вечера шатался ссыльный по городу и искал квартиры. Дождь лил весь день, и не показывалось солнце.
«Неужели эти звери могут жить без солнца – думал он, меся ногами жидкий снег. – Веселы, довольны без солнца Впрочем, у них свой вкус
Федор Степаныч вскочил, рванул с остервенением клетку и швырнул ее в угол. Птица замолчала.
Но минут через десять она, показалось ссыльному,
вышла из угла на средину комнаты и завертела носом в глиняном полу Нос, как буравчик Вертела, вертела, и нет конца ее носу. Захлопали крылья, и ссыльному показалось, что он лежит на полу и что по его вискам хлопают крылья Нос, наконец, поломался, и все ушло в перья Ссыльный забылся Ты за што это тварь убил, душегубец – услышал он под утро.
Федор Степаныч раскрыл глаза и увидел пред собой хозяина-раскольника, юродивого старца. Лицо хозяина дрожало от гнева и было покрыто слезами За што ты, окаянный, убил мою пташку Певу- нью-то мою за што ты убил, сатана чертова А Кого это ты За што такое Глаза твои бесстыжие, пес лютый Уходи из моего дома, и чтоб духу твоего здесь не было Сею минутою уходи Сичас!
Федор Степаныч надел шубу и вышел на улицу.
Утро было серое, пасмурное Глядя на свинцовое небо, не верилось, чтобы высоко за ним могло сиять солнце. Дождь продолжал еще моросить Бон-жур! С праздником, мон-шер! – услышал ссыльный, выйдя заворота Мимо ворот на новенькой пролетке катил его земляк Барабаев. Земляк был в цилиндре и под зонтиком.
«Визиты делает – подумал Федор Степаныч. – И
тут, скотина, сумел примазаться Знакомых имеет…
Было б и мне побольше украсть!»
Подходя к церкви, Федор Степаныч услыхал другой голос, на этот раз женский. Навстречу ему ехал почтовый тарантас, набитый чемоданами. Из-за чемоданов выглядывала женская головка Где здесь Батюшки, Федор Степаныч! Выли это – запищала головка.
Ссыльный подбежал к тарантасу, впился глазами в головку, узнал, схватил за руку Неужели я не сплю Что такое Ко мне Надумала, Оля Где здесь Барабаев живет А на что тебе Барабаев?
– Он меня выписал Две тысячи, вообрази, прислал По триста в месяц, кроме того, буду получать.
Есть здесь театры?..
До самого вечера шатался ссыльный по городу и искал квартиры. Дождь лил весь день, и не показывалось солнце.
«Неужели эти звери могут жить без солнца – думал он, меся ногами жидкий снег. – Веселы, довольны без солнца Впрочем, у них свой вкус
Разв год
Маленький трехоконный домик княжны имеет праздничный вид. Он помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота открыты, с окон сняты решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные стекла робко заигрывают с весенним солнышком. У парадной двери стоит швейцар Марк, старый и дряхлый, одетый в изъеденную молью ливрею. Его колючий подбородок, над бритьем которого провозились дрожащие руки целое утро, свежевычищенные сапоги и гербовые пуговицы тоже отражают в себе солнце.
Марк выполз из своей каморки недаром. Сегодня день именин княжны, ион должен отворять дверь визитерами выкрикивать их имена. В передней пахнет не кофейной гущей, как обыкновенно, не постным супом,
а какими-то духами, напоминающими запах яичного мыла. В комнатах старательно прибрано. Повешены гардины, снята кисея с картин, навощены потертые,
занозистые полы. Злая Жулька, кошка с котятами и цыплята заперты до вечера в кухню.
Сама княжна, хозяйка трехоконного домика, сгорбленная и сморщенная старушка, сидит в большом кресле и то и дело поправляет складки своего белого кисейного платья. Одна только роза, приколотая к ее
Маленький трехоконный домик княжны имеет праздничный вид. Он помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота открыты, с окон сняты решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные стекла робко заигрывают с весенним солнышком. У парадной двери стоит швейцар Марк, старый и дряхлый, одетый в изъеденную молью ливрею. Его колючий подбородок, над бритьем которого провозились дрожащие руки целое утро, свежевычищенные сапоги и гербовые пуговицы тоже отражают в себе солнце.
Марк выполз из своей каморки недаром. Сегодня день именин княжны, ион должен отворять дверь визитерами выкрикивать их имена. В передней пахнет не кофейной гущей, как обыкновенно, не постным супом,
а какими-то духами, напоминающими запах яичного мыла. В комнатах старательно прибрано. Повешены гардины, снята кисея с картин, навощены потертые,
занозистые полы. Злая Жулька, кошка с котятами и цыплята заперты до вечера в кухню.
Сама княжна, хозяйка трехоконного домика, сгорбленная и сморщенная старушка, сидит в большом кресле и то и дело поправляет складки своего белого кисейного платья. Одна только роза, приколотая к ее
тощей груди, говорит, что на этом свете есть еще молодость Княжна ожидает визитеров-поздравителей.
У нее должны быть барон Трамб с сыном, князь Ха- лахадзе, камергер Бурластов, кузен генерал Битков и многие другие человек двадцать Они приедут и наполнят ее гостиную говором. Князь Халахадзе споет что-нибудь, а генерал Битков два часа будет просить у нее розу А она знает, как держать себя с этими господами Неприступность, величавость и грация будут сквозить во всех ее движениях Приедут, между прочим, купцы Хтулкин и Переулков для этих господ положены в передней лист бумаги и перо. Каждый сверчок знай свой шесток. Пусть распишутся и уйдут…
Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она прислушивается не звонит ли кто С шумом проезжает экипаж, останавливается. Проходят пять минут.
«Не к нам – думает княжна.
Да, не к вам, княжна Повторяется история прошлых годов. Безжалостная история В два часа княжна, как ив прошлом году, идет к себе в спальную, нюхает нашатырный спирт и плачет Никто не приехал Никто!
Около княжны суетится старый Марк. Он не менее огорчен испортились люди Прежде валили в гостиную, как мухи, а теперь
– Никто не приехал – плачет княжна. – Ни барон,
ни князь Халахадзе, ни Жорж Бувицкий… Оставили меня А ведь не будь меня, чтобы из них вышло Мне обязаны они своим счастьем, своей карьерой – только мне. Без меня из них ничего бы не вышло Не вышло бы-с! – поддакивает Марк Яне прошу благодарности Ненужна она мне!
Мне нужно чувство Боже мой, как обидно Даже племянник Жанне приехал. Отчего он не приехал Что я ему худого сделала Я заплатила по всем его векселям, выдала замуж его сестру Таню за хорошего человека. Дорого мне стоит этот Жан Я сдержала слово, данное моему брату, его отцу Я истратила на него сам знаешь И родителям их вы, можно сказать, ваше сиятельство, заместо родителей были И вот вот она благодарность О люди!
В три часа, как ив прошлом году, с княжной делается истерический припадок. Встревоженный Марк надевает свою шляпу с галунами, долго торгуется сиз- возчиком и едет к племяннику Жану. К счастью, меблированные комнаты, в которых обитает князь Жанне слишком далеко Марк застает князя валяющимся на кровати. Жан только что воротился со вчерашней попойки. Его помятое мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум, в желудке революция. Он
У нее должны быть барон Трамб с сыном, князь Ха- лахадзе, камергер Бурластов, кузен генерал Битков и многие другие человек двадцать Они приедут и наполнят ее гостиную говором. Князь Халахадзе споет что-нибудь, а генерал Битков два часа будет просить у нее розу А она знает, как держать себя с этими господами Неприступность, величавость и грация будут сквозить во всех ее движениях Приедут, между прочим, купцы Хтулкин и Переулков для этих господ положены в передней лист бумаги и перо. Каждый сверчок знай свой шесток. Пусть распишутся и уйдут…
Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она прислушивается не звонит ли кто С шумом проезжает экипаж, останавливается. Проходят пять минут.
«Не к нам – думает княжна.
Да, не к вам, княжна Повторяется история прошлых годов. Безжалостная история В два часа княжна, как ив прошлом году, идет к себе в спальную, нюхает нашатырный спирт и плачет Никто не приехал Никто!
Около княжны суетится старый Марк. Он не менее огорчен испортились люди Прежде валили в гостиную, как мухи, а теперь
– Никто не приехал – плачет княжна. – Ни барон,
ни князь Халахадзе, ни Жорж Бувицкий… Оставили меня А ведь не будь меня, чтобы из них вышло Мне обязаны они своим счастьем, своей карьерой – только мне. Без меня из них ничего бы не вышло Не вышло бы-с! – поддакивает Марк Яне прошу благодарности Ненужна она мне!
Мне нужно чувство Боже мой, как обидно Даже племянник Жанне приехал. Отчего он не приехал Что я ему худого сделала Я заплатила по всем его векселям, выдала замуж его сестру Таню за хорошего человека. Дорого мне стоит этот Жан Я сдержала слово, данное моему брату, его отцу Я истратила на него сам знаешь И родителям их вы, можно сказать, ваше сиятельство, заместо родителей были И вот вот она благодарность О люди!
В три часа, как ив прошлом году, с княжной делается истерический припадок. Встревоженный Марк надевает свою шляпу с галунами, долго торгуется сиз- возчиком и едет к племяннику Жану. К счастью, меблированные комнаты, в которых обитает князь Жанне слишком далеко Марк застает князя валяющимся на кровати. Жан только что воротился со вчерашней попойки. Его помятое мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум, в желудке революция. Он
рад бы уснуть, да нельзя мутит. Его скучающие глаза устремлены на рукомойник, наполненный доверху сором и мыльной водой.
Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко подходит к кровати Нехорошо-с, Иван Михалыч! – говорит он, укоризненно покачивая головой. – Нехорошо-с!
– Что нехорошо Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с ангелом поздравить Нешто это хорошо Убирайся к черту – говорит Жанне отрывая глаз от мыльной воды Нешто это тетушке не обидно А Эх, Иван Ми- халыч, ваше сиятельство Чувству вас никаких нету!
Ну с какой стати вы их огорчаете Яне делаю визитов Таки скажи ей. Этот обычай давно уже устарел Некогда нам разъезжать. Разъезжайте сами, коли делать вам нечего, а меня оставьте. Ну, проваливай Спать хочу Спать хочу Лицо-то небось воротите Стыдно в глаза глядеть Ну тсс Дрянь ты этакая Паршак!
Продолжительное молчание А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте – говорит Марк ласково. – Оне плачут, мечутся на постельке Уж вы будьте такие добрые, окажите им свое почтение Съездите, батюшка Не поеду. Незачем и некогда Да и что я буду делать у старой девки Съездите, ваше сиятельство Уважьте, батюшка!
Сделайте такую милость Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать, неблагодарностью и бесчув- ствием!
Марк проводит рукавом по глазам Сделайте милость Гм А коньяк будет – говорит Жан Будет, батюшка, ваше сиятельство!
Князь подмигивает глазом Ну, а сто рублей будет – спрашивает он Никак это невозможно Самим вам небезызвест- но, ваше сиятельство, капиталов у нас уж нет тех, что были Разорили нас родственники, Иван Михалыч.
Когда были у нас деньги, все хаживали, а теперь…
Божья воля В прошлом году я за визит с вас сколько взял?
Двести рублей взял. А теперь и станет Шутки шутишь, ворона Поройся-ка у старухи, найдешь Впрочем, убирайся. Спать хочу Будьте так благодушны, ваше сиятельство Стары оне, слабы Душа в теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше сиятельство!
Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом часу Жан сдается, надевает фраки едет к княжне говорит он, прижимаясь к ее руке.
И, севши на софу, он начинает прошлогодний разговор Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из
Ниццы… Муженек-то! А Каков Очень развязно описывает дуэль, которая была у него с одним англичанином из-за какой-то певицы забыл ее фамилию Неужели?
Княжна закатывает глаза, всплескивает руками и с изумлением, смешанным с долею ужаса, повторяет Неужели Да На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут жена чахни и сохни по его милости Не понимаю таких людей, ma Счастливая княжна поближе подсаживается к Жану, и разговор их затягивается Подается чай с ко- ньяком.
И в то время как счастливая княжна, слушая Жана, хохочет, ужасается, поражается, старый Марк роется в своих сундучках и собирает кредитные бумажки. Князь Жан сделал большую уступку. Ему нужно заплатить только пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить эти пятьдесят рублей, нужно перерыть не один Тетушка франц
Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко подходит к кровати Нехорошо-с, Иван Михалыч! – говорит он, укоризненно покачивая головой. – Нехорошо-с!
– Что нехорошо Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с ангелом поздравить Нешто это хорошо Убирайся к черту – говорит Жанне отрывая глаз от мыльной воды Нешто это тетушке не обидно А Эх, Иван Ми- халыч, ваше сиятельство Чувству вас никаких нету!
Ну с какой стати вы их огорчаете Яне делаю визитов Таки скажи ей. Этот обычай давно уже устарел Некогда нам разъезжать. Разъезжайте сами, коли делать вам нечего, а меня оставьте. Ну, проваливай Спать хочу Спать хочу Лицо-то небось воротите Стыдно в глаза глядеть Ну тсс Дрянь ты этакая Паршак!
Продолжительное молчание А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте – говорит Марк ласково. – Оне плачут, мечутся на постельке Уж вы будьте такие добрые, окажите им свое почтение Съездите, батюшка Не поеду. Незачем и некогда Да и что я буду делать у старой девки Съездите, ваше сиятельство Уважьте, батюшка!
Сделайте такую милость Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать, неблагодарностью и бесчув- ствием!
Марк проводит рукавом по глазам Сделайте милость Гм А коньяк будет – говорит Жан Будет, батюшка, ваше сиятельство!
Князь подмигивает глазом Ну, а сто рублей будет – спрашивает он Никак это невозможно Самим вам небезызвест- но, ваше сиятельство, капиталов у нас уж нет тех, что были Разорили нас родственники, Иван Михалыч.
Когда были у нас деньги, все хаживали, а теперь…
Божья воля В прошлом году я за визит с вас сколько взял?
Двести рублей взял. А теперь и станет Шутки шутишь, ворона Поройся-ка у старухи, найдешь Впрочем, убирайся. Спать хочу Будьте так благодушны, ваше сиятельство Стары оне, слабы Душа в теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше сиятельство!
Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом часу Жан сдается, надевает фраки едет к княжне говорит он, прижимаясь к ее руке.
И, севши на софу, он начинает прошлогодний разговор Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из
Ниццы… Муженек-то! А Каков Очень развязно описывает дуэль, которая была у него с одним англичанином из-за какой-то певицы забыл ее фамилию Неужели?
Княжна закатывает глаза, всплескивает руками и с изумлением, смешанным с долею ужаса, повторяет Неужели Да На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут жена чахни и сохни по его милости Не понимаю таких людей, ma Счастливая княжна поближе подсаживается к Жану, и разговор их затягивается Подается чай с ко- ньяком.
И в то время как счастливая княжна, слушая Жана, хохочет, ужасается, поражается, старый Марк роется в своих сундучках и собирает кредитные бумажки. Князь Жан сделал большую уступку. Ему нужно заплатить только пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить эти пятьдесят рублей, нужно перерыть не один Тетушка франц
сундучок
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 33
Герой-барыня
Лидия Егоровна вышла на террасу пить утренний кофе. Время было уже близко к жаркому и душному полудню, однако это не помешало моей героине нарядиться в черное шелковое платье, застегнутое уса- мого подбородка и тисками сжимавшее талию. Она знала, что этот черный цвет идет к ее золотистым кудряшками строгому профилю, и расставалась с ним только ночью. Когда она сделала первый глоток из своей китайской чашечки, к террасе подошел почтальон и подал ей письмо. Письмо было от мужа Дядя не дал ни гроша, и твое имение продано. Ничего не поделал Лидия Егоровна побледнела, покачнулась на стуле и продолжала читать Уезжаю месяца на два в Одессу по важному делу. Целую Разорены На два месяца в Одессу – простонала Лидия Егоровна. – К своей, значит, поехал Боже мой!
Она подкатила глаза, зашаталась, ухватилась рукой за перила и готова уже была упасть, как послышались внизу голоса. На террасу взбирался ее сосед подаче и кузен, отставной генерал Зазубрин, старый, как анекдот о собаке Каквасе, и хилый, как новорожденный котенок. Он ступал еле-еле, осторожно, перебирая палкой ступени, словно боясь за их прочность. За ним семенил маленький бритый старичок, отставной профессор Павел Иванович Кнопка, в большом стародавнем цилиндре с широкими приподнятыми полями. Генерал, по обыкновению, был весь в пуху и крошках, а профессор поражал белизною своих одежд и гладкостью подбородка. Оба сияли А мы к вам, шарманочка! – продребезжал генерал, довольный тем, что сумел по-своему переделать слово «charmante»
32
. – С добрым утром, фея Фея пьет кофея…
Генерал сострил глупо, но Кнопка и Лидия Егоровна расхохотались. Моя героиня отдернула от перил руку,
вытянулась и, бесконечно улыбаясь, протянула к гостям обе руки. Те облобызали и сели Вы, кузен, вечно веселы – начала кузина гостин- ный разговор. – Счастливый характер Как, бишь, я сказал Ах, да Фея пьет кофея… Ха- ха-ха. А мыс герром профессором уж выкупались, позавтракали и визиты делаем Беда мне с этим профессором Жалуюсь вам, фея Беда Собираюсь его под суд отдать Хе-хе-хе… Либерал Вольтер, можно сказать Что вы – улыбнулась Лидия Егоровна и подумала В Одессу на два месяца к той Прелестная франц
– Честное слово Такие идеи проповедует такие идеи Совсем красный А знаете ли вы, Павел Иванович, друг мой, кто красному рад Знаете кто Хххе…
Ответьте-ка! Вот вами запятая, либералам Каков генерал – захохотал Кнопка, кривя свой ученый подбородок. – И мы, ваше превосходительство, сумеем вам, консерваторам, запятую поставить:
одни только быки боятся красного Ха-ха-ха… Что,
съели-с?
– Однако Что вижу У вас цветут олеандры – послышался внизу террасы женский голос, и через минуту на террасу входила княгиня Дромадерова, соседка подаче Ах У вас мужчины, а я такая растрепка Извините, пожалуйста О чем вы тут Продолжайте, генерал, я не помешаю Мы о красном-с! – продолжал Зазубрин. – А вот-с,
кстати, о быках Вы это верно, Павел Иванович, насчет быков Разв Грузии, где я баталионом командовал, бык увидал мою красную подкладку, испугался и полетел на меня рогами прямо Саблю пришлось обнажить. Честное слово Спасибо, казак близко были пикой его, каналью, отогнал Чего вы смеетесь Не верите Ей-богу, отогнал…
Лидия Егоровна изумилась, ахнула и подумала «В
Одессе теперь развратник!»
Кнопка заговорило быках и буйволах. Княгиня Дро-
мадерова заявила, что все это скучно. Заговорили о красной подкладке Касательно этой подкладки у меня в памяти случай есть, – сказал Зазубрин, обсасывая сухарик. Был у меня в баталионе полковничек, некий Конвертов, Петр Петрович Старичок славный такой, добром его помянуть, простачок, басенник… Из простых солдафонов в высшие чины вышел, за заслуги особенные В боях был. Любил я его, покойника. Лет ему семьдесят было, когда его в полковники произвели, на лошадь уж неумел садиться и подагрой его ломало вовсе корки. Вынет, бывало, на маневрах саблю из ножен, а вложить ее уже не может, ординарец вкладывал Расстегнется, извините, а застегнуться ужине может И у этого расслабленника мечта в голове была генералом быть. Стар, слаб, помирать собирается, а мечтает натура, значит, такая воин Ив отставку не хотел из-за генеральства Прослужил лет пять в полковниках, представили его И что ж выдумаете А Вот судьба Трах его паралич в самый тот раз, когда производство вышло Отняло ему, сердяге, левую щеку и правую руку, да ноги поослабли сильно Поневоле пришлось в отставку выйти и не довелось литых погонов носить честолюбцу Взял отставку и поехал со своей старухой в Тифлис на покой. Едет, плачет и смеется, что его ямщик превосходительством обзывает. Одна щека плачет и смеется,
а другая недвижима, как монумент. Одно только утешение осталось ему красная подкладка. Идет по Ти- флису, растопыривает фалды, как крылья, и показывает публике красноту. Знай, мол, кого видишь Целый день по городу шкандыляет и хвастает подкладкой…
Только и было у него, друга, радостей. В баню пойдет и разложит пальто на лавке подкладкой вверх…
Утешался, утешался как малый дите, да и ослеп от старости. Наняли ему человека по городу его водить и подкладку показывать Идет слепенький, седенький, еле-еле телепкается, о воздух спотыкается, ау самогона лице гордыня написана Зима лютая, холода у него пальто нараспашку Чудачок! Скоро затем померла у него старушка. Хоронит ее, ноет, в могилку к ней просится и подкладку духовенству показывает. Приставили к нему другую особу, вдовицу ка- кую-то, чтоб поберегла А вдовица, известное дело, знает свою долю лучше хозяйской. Скопидомка…
Сахарку припрячет, чайку там, копеечку Кругом его ощипала. Щипала-щипала, ерзала-ерзала подлая баба, да и дошла до апофеоза Взяла, стервоза, да и отпорола его красную подкладку себе на кофту, а вместо красной подкладки серенькую сарпинку подшила.
Идет мой Петр Петрович, выворачивает перед публикой свое пальто, асам, слепенький, и не видит, что у
а другая недвижима, как монумент. Одно только утешение осталось ему красная подкладка. Идет по Ти- флису, растопыривает фалды, как крылья, и показывает публике красноту. Знай, мол, кого видишь Целый день по городу шкандыляет и хвастает подкладкой…
Только и было у него, друга, радостей. В баню пойдет и разложит пальто на лавке подкладкой вверх…
Утешался, утешался как малый дите, да и ослеп от старости. Наняли ему человека по городу его водить и подкладку показывать Идет слепенький, седенький, еле-еле телепкается, о воздух спотыкается, ау самогона лице гордыня написана Зима лютая, холода у него пальто нараспашку Чудачок! Скоро затем померла у него старушка. Хоронит ее, ноет, в могилку к ней просится и подкладку духовенству показывает. Приставили к нему другую особу, вдовицу ка- кую-то, чтоб поберегла А вдовица, известное дело, знает свою долю лучше хозяйской. Скопидомка…
Сахарку припрячет, чайку там, копеечку Кругом его ощипала. Щипала-щипала, ерзала-ерзала подлая баба, да и дошла до апофеоза Взяла, стервоза, да и отпорола его красную подкладку себе на кофту, а вместо красной подкладки серенькую сарпинку подшила.
Идет мой Петр Петрович, выворачивает перед публикой свое пальто, асам, слепенький, и не видит, что у
него вместо генеральской подкладки сарпинка с кра- пушками!..
Дромадерова нашла, что все это очень скучно, и заговорила о сыне-поручике. Перед обедом явились соседки девицы Клянчины с maman. Они сели за рояль и запели любимую песню Зазубрина. Сели обедать Отличный редис – заметил профессор. – Где вы такой покупаете Он теперь в Одессе с этой женщиной – ответила Лидия Егоровна Что-с?
– Ах Яне о том Не знаю, где повар берет Что это со мной?
И Лидия Егоровна, закинув назад голову, захохотала над своей рассеянностью После обеда пришла толстая профессорша с детьми. Сели за карты. Вечером приезжали гости из города…
Только в ночь, проводив последнего гостя и простояв неподвижно, пока не перестали слышаться его шаги, Лидия Егоровна могла ухватиться одной рукой за те же перила, покачнуться и зарыдать Мало того, что прокутил Ему мало этого Он еще изменил!
Из глаз вырвались на свободу горячие слезы, и бледное лицо исказилось отчаянием. Уж не было нужды в этикете, иона могла рыдать
Дромадерова нашла, что все это очень скучно, и заговорила о сыне-поручике. Перед обедом явились соседки девицы Клянчины с maman. Они сели за рояль и запели любимую песню Зазубрина. Сели обедать Отличный редис – заметил профессор. – Где вы такой покупаете Он теперь в Одессе с этой женщиной – ответила Лидия Егоровна Что-с?
– Ах Яне о том Не знаю, где повар берет Что это со мной?
И Лидия Егоровна, закинув назад голову, захохотала над своей рассеянностью После обеда пришла толстая профессорша с детьми. Сели за карты. Вечером приезжали гости из города…
Только в ночь, проводив последнего гостя и простояв неподвижно, пока не перестали слышаться его шаги, Лидия Егоровна могла ухватиться одной рукой за те же перила, покачнуться и зарыдать Мало того, что прокутил Ему мало этого Он еще изменил!
Из глаз вырвались на свободу горячие слезы, и бледное лицо исказилось отчаянием. Уж не было нужды в этикете, иона могла рыдать
Черт знает на что уходит иногда силища
Смерть чиновника
В один прекрасный вечерне менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола. Он глядели чувствовал себя наверху блаженства. Но вдруг В рассказах часто встречается это
«но вдруг. Авторы правы жизнь так полна внезап- ностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось он отвел от глаз бинокль, нагнулся и апчхи Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем Но тут уж пришлось сконфузиться.
Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке
Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал – подумал Червяков. – Немой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо Червяков кашлянул, подался туловищем впереди зашептал генералу на ухо Извините, ваше-ство, я вас обрызгал я нечаянно Ничего, ничего Ради бога, извините. Я ведь я не желал Ах, сидите, пожалуйста Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите Я ведь…
не то чтобы Ах, полноте Я уж забыла вы все о том же сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней гу- бой.
«Забыл, ау самого ехидство в глазах, – подумал
Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал что это закон природы, а то подумает,
что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему она только
В один прекрасный вечерне менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола. Он глядели чувствовал себя наверху блаженства. Но вдруг В рассказах часто встречается это
«но вдруг. Авторы правы жизнь так полна внезап- ностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось он отвел от глаз бинокль, нагнулся и апчхи Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем Но тут уж пришлось сконфузиться.
Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке
Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.
«Я его обрызгал – подумал Червяков. – Немой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо Червяков кашлянул, подался туловищем впереди зашептал генералу на ухо Извините, ваше-ство, я вас обрызгал я нечаянно Ничего, ничего Ради бога, извините. Я ведь я не желал Ах, сидите, пожалуйста Дайте слушать!
Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите Я ведь…
не то чтобы Ах, полноте Я уж забыла вы все о том же сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней гу- бой.
«Забыл, ау самого ехидство в глазах, – подумал
Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал что это закон природы, а то подумает,
что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»
Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему она только
испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов чужой, успокоилась А все-таки ты сходи, извинись, – сказала она. Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь То-то вот и есть Я извинялся, да он как-то странно Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.
На другой день Червяков надел новый вицмундир,
подстригся и пошел к Бризжалову объяснить Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
– Вчера в Аркадии, ежели припомните, ва- ше-ство, – начал докладывать экзекутор, – я чихнул-с и нечаянно обрызгал Изв Какие пустяки Бог знает что Вам что угодно обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет – подумал Червяков, бледнея Сердится, значит Нет, этого нельзя так оставить Я ему объясню…»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ними забормотал Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ва- ше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой Да вы просто смеетесь, милостисдарь! – сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки – подумал Червяков. Вовсе тут нет никаких насмешек Генерала немо- жет понять Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном Черт с ним Напишу ему письмо, а ходить не стану Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думали никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, – забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, – не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся зато, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам не будет Пошел вон – гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал Что-с? – спросил шепотом Червяков, млея от ужаса Пошел вон – повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не
На другой день Червяков надел новый вицмундир,
подстригся и пошел к Бризжалову объяснить Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.
– Вчера в Аркадии, ежели припомните, ва- ше-ство, – начал докладывать экзекутор, – я чихнул-с и нечаянно обрызгал Изв Какие пустяки Бог знает что Вам что угодно обратился генерал к следующему просителю.
«Говорить не хочет – подумал Червяков, бледнея Сердится, значит Нет, этого нельзя так оставить Я ему объясню…»
Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков шагнул за ними забормотал Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ва- ше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния. Не нарочно, сами изволите знать-с!
Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой Да вы просто смеетесь, милостисдарь! – сказал он, скрываясь за дверью.
«Какие же тут насмешки – подумал Червяков. Вовсе тут нет никаких насмешек Генерала немо- жет понять Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном Черт с ним Напишу ему письмо, а ходить не стану Ей-богу, не стану!»
Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думали никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, – забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, – не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся зато, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам не будет Пошел вон – гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал Что-с? – спросил шепотом Червяков, млея от ужаса Пошел вон – повторил генерал, затопав ногами.
В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не
видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и помер
Он понял!
Душное июньское утро. В воздухе висит зной, от которого клонится лист и покрывается трещиной земля.
Чувствуется тоска за грозой. Хочется, чтобы всплакнула природа и прогнала дождевой слезой свою тоску.
Вероятно, и будет гроза. На западе синеет и хмурится какая-то полоска. Добро пожаловать!
По опушке леса крадется маленький сутуловатый мужичонок, ростом в полтора аршина, в огромнейших серо-коричневых сапогах и синих панталонах с белыми полосками. Голенища сапог спустились до половины. Донельзя изношенные, заплатанные штаны мешками отвисают у колени болтаются, как фалды. Засаленный веревочный поясок сполз с живота на бедра,
а рубаху таки тянет вверх к лопаткам.
В руках мужичонка ружье. Заржавленная трубка в аршин длиною, с прицелом, напоминающим добрый сапожный гвоздь, вделана в белый самоделковый приклад, выточенный очень искусно из ели, с вырезками, полосками и цветами. Не будь этого приклада, ружье не было бы похоже на ружье, да и с ним оно напоминает что-то средневековое, не теперешнее…
Курок, коричневый от ржавчины, весь опутан проволокой и нитками. А всего смешнее белый лоснящийся
Душное июньское утро. В воздухе висит зной, от которого клонится лист и покрывается трещиной земля.
Чувствуется тоска за грозой. Хочется, чтобы всплакнула природа и прогнала дождевой слезой свою тоску.
Вероятно, и будет гроза. На западе синеет и хмурится какая-то полоска. Добро пожаловать!
По опушке леса крадется маленький сутуловатый мужичонок, ростом в полтора аршина, в огромнейших серо-коричневых сапогах и синих панталонах с белыми полосками. Голенища сапог спустились до половины. Донельзя изношенные, заплатанные штаны мешками отвисают у колени болтаются, как фалды. Засаленный веревочный поясок сполз с живота на бедра,
а рубаху таки тянет вверх к лопаткам.
В руках мужичонка ружье. Заржавленная трубка в аршин длиною, с прицелом, напоминающим добрый сапожный гвоздь, вделана в белый самоделковый приклад, выточенный очень искусно из ели, с вырезками, полосками и цветами. Не будь этого приклада, ружье не было бы похоже на ружье, да и с ним оно напоминает что-то средневековое, не теперешнее…
Курок, коричневый от ржавчины, весь опутан проволокой и нитками. А всего смешнее белый лоснящийся
шомпол, только что срезанный с вербы. Он сыр, свежи много длиннее ствола.
Мужичонок бледен. Его косые, воспаленные глазки беспокойно глядят вверх и по сторонам. Жиденькая, козлиная бородка дрожит, как тряпочка, вместе с нижней губой. Он широко шагает, нагибает туловище впереди, видимо, спешит. За ним, высунув свой длинный, серый от пыли язык, бежит большая дворняга,
худая, как собачий скелет, с всклокоченной шерстью.
На ее боках и хвосте висят большие клочья старой,
отлинявшей шерсти. Задняя нога повязана тряпочкой:
болит, должно быть. Мужичонок то и дело оборачивается к своему спутнику Пшла! – говорит он пугливо.
Дворняга отскакивает назад, оглядывается и, постояв немного, продолжает шествовать за своим хо- зяином.
Охотник рад бы шмыгнуть в сторону, в лес, но нельзя по краю стеной тянется густой колючий терновника за терновником высокий душный болиголов с крапивой. Но вот, наконец, тропинка. Мужичонок еще раз машет собаке и бросается по тропинке в кусты. Под ногами всхлипывает почва тут еще не высохло. Пахнет сырьем и менее душно. По сторонам кусты, можжевельника до настоящего леса еще далеко, шагов триста
Мужичонок бледен. Его косые, воспаленные глазки беспокойно глядят вверх и по сторонам. Жиденькая, козлиная бородка дрожит, как тряпочка, вместе с нижней губой. Он широко шагает, нагибает туловище впереди, видимо, спешит. За ним, высунув свой длинный, серый от пыли язык, бежит большая дворняга,
худая, как собачий скелет, с всклокоченной шерстью.
На ее боках и хвосте висят большие клочья старой,
отлинявшей шерсти. Задняя нога повязана тряпочкой:
болит, должно быть. Мужичонок то и дело оборачивается к своему спутнику Пшла! – говорит он пугливо.
Дворняга отскакивает назад, оглядывается и, постояв немного, продолжает шествовать за своим хо- зяином.
Охотник рад бы шмыгнуть в сторону, в лес, но нельзя по краю стеной тянется густой колючий терновника за терновником высокий душный болиголов с крапивой. Но вот, наконец, тропинка. Мужичонок еще раз машет собаке и бросается по тропинке в кусты. Под ногами всхлипывает почва тут еще не высохло. Пахнет сырьем и менее душно. По сторонам кусты, можжевельника до настоящего леса еще далеко, шагов триста
В стороне что-то издает звук неподмазанного колеса. Мужичонок вздрагивает и косится на молодую ольху. На ольхе усматривает он черное подвижное пятнышко, подходит ближе и узнает в пятнышке молодого скворца. Скворец сидит на ветке и глядит себе под поднятое крылышко. Мужичонок топчется на одном месте, сбрасывает с себя шапку, прижимает к плечу приклад и начинает прицеливаться. Прицелившись, он поднимает курок и придерживает его, чтобы он не опустился раньше, чем следует. Пружина испорчена, собачка не действует, а курок не слушается:
ходнем ходит. Скворец опускает крыло и начинает подозрительно поглядывать на стрелка. Еще секунда ион улетит. Стрелок еще раз прицеливается и отнимает руку от курка. Курок, сверх ожидания, не опускается. Мужичонок разрывает ногтем какую-то ниточку,
гнет проволочку и дает курку щелчок. Слышится щелканье, аза щелканьем выстрел. Стрелку сильно отдает в плечо. Видно, что он не пожалел пороха. Бросив наземь ружье, он бежит к ольхе и начинает шарить в траве. Около гнилого, заплесневелого сучка он находит кровяное пятно и пушок, а поискав еще немного,
узнает в маленьком, еще горячем трупе, лежащему самого ствола, свою жертву В голову попал – говорит он с восторгом дворняге Дворняга нюхает скворца и видит, что хозяин попал не в одну только голову. На груди зияет рана, перебита одна ножка, на клюве висит большая кровяная капля Мужичонок быстро лезет в карман за новым зарядом, причем из кармана сыплются на траву тряпочки,
бумажки, ниточки. Он заряжает ружье и, готовый продолжать свою охоту, идет далее.
Как из земли вырастает передним поляк Кржевец- кий, господский приказчик. Мужичонок видит его над- менно-строгое, рыжеволосое лицо и холодеет от ужаса. Шапка сама собой валится сего головы Вы что же это Стреляете – говорит поляк насмешливым голосом. – Очень приятно!
Охотник робко косится в сторону и видит воз с хворостом и около воза мужиков. Увлекшись охотой, они не заметил, как набрел на людей Как же высмеете стрелять – спрашивает Кр- жевецкий, возвышая голос. – Это, стало быть, ваш лес Или, быть может, по-вашему, уже прошел Петров день Вы кто такой Павел Хромой, – еле-еле выговаривает мужичонок, прижимая к себе ружье. – Из Кашиловки.
– Из Кашиловки, черт побрал Кто же позволял вам стрелять – продолжает поляк, стараясь не делать ударения на втором слоге от конца. – Дайте сюда ру-
ходнем ходит. Скворец опускает крыло и начинает подозрительно поглядывать на стрелка. Еще секунда ион улетит. Стрелок еще раз прицеливается и отнимает руку от курка. Курок, сверх ожидания, не опускается. Мужичонок разрывает ногтем какую-то ниточку,
гнет проволочку и дает курку щелчок. Слышится щелканье, аза щелканьем выстрел. Стрелку сильно отдает в плечо. Видно, что он не пожалел пороха. Бросив наземь ружье, он бежит к ольхе и начинает шарить в траве. Около гнилого, заплесневелого сучка он находит кровяное пятно и пушок, а поискав еще немного,
узнает в маленьком, еще горячем трупе, лежащему самого ствола, свою жертву В голову попал – говорит он с восторгом дворняге Дворняга нюхает скворца и видит, что хозяин попал не в одну только голову. На груди зияет рана, перебита одна ножка, на клюве висит большая кровяная капля Мужичонок быстро лезет в карман за новым зарядом, причем из кармана сыплются на траву тряпочки,
бумажки, ниточки. Он заряжает ружье и, готовый продолжать свою охоту, идет далее.
Как из земли вырастает передним поляк Кржевец- кий, господский приказчик. Мужичонок видит его над- менно-строгое, рыжеволосое лицо и холодеет от ужаса. Шапка сама собой валится сего головы Вы что же это Стреляете – говорит поляк насмешливым голосом. – Очень приятно!
Охотник робко косится в сторону и видит воз с хворостом и около воза мужиков. Увлекшись охотой, они не заметил, как набрел на людей Как же высмеете стрелять – спрашивает Кр- жевецкий, возвышая голос. – Это, стало быть, ваш лес Или, быть может, по-вашему, уже прошел Петров день Вы кто такой Павел Хромой, – еле-еле выговаривает мужичонок, прижимая к себе ружье. – Из Кашиловки.
– Из Кашиловки, черт побрал Кто же позволял вам стрелять – продолжает поляк, стараясь не делать ударения на втором слоге от конца. – Дайте сюда ру-
жье!
Хромой подает поляку ружье и думает:
«Лучше б ты меня по морде, чем выкать И шапку давайте…
Хромой подает и шапку Вот я вам покажу, как стрелять Черт побрал Пой- демте!
Кржевецкий поворачивается к нему спиной и шагает за заскрипевшим возом. Павел Хромой, ощупывая в кармане свою дичину, идет за ним.
Через час Кржевецкий и Хромой входят в просторную комнату с низким потолком и синими полинялыми стенами. Это господская контора. В конторе никого нет, но тем не менее сильно пахнет жильем. Посреди конторы – большой дубовый стол. На столе две-три счетные книги, чернильница с песочницей и чайник с отбитым носиком. Все это покрыто серым слоем пыли. В углу стоит большой шкаф, с которого давно уже слезла краска. На шкафу жестянка из-под керосина и бутыль с какою-то смесью. В другом углу маленький образ, затянутый паутиной Надо будет акт составить, – говорит Кржевец- кий. – Сейчас барину доложу и за урядником пошлю.
Снимайте сапоги!
Хромой садится на пол и молча, дрожащими руками стаскивает с себя сапоги
– Вы у меня не уйдете, – говорит приказчик, зевая. А уйдете босиком, хуже будет. Сидите здесь и дожидайтесь, пока урядник придет…
Поляк запирает в шкаф сапоги и ружье и выходит из конторы.
По уходе Кржевецкого Хромой долго и медленно чешет свой маленький затылок, точно решает вопрос где он. Он вздыхает и пугливо осматривается. Шкаф,
стол, чайник без носика и образок глядят на него укоризненно, тоскливо Мухи, которыми так изобилуют господские конторы, жужжат над его головой так жалобно, что ему делается нестерпимо жутко Дззз… – жужжат мухи. – Попался Попался?
По окну ползет большая оса. Ей хочется вылететь на воздух, ноне пускает стекло. Ее движения полны скуки, тоски Хромой пятится к двери, становится у косяка и, опустив руки по швам, задумывается…
Проходит час, другой, а он стоит у косяка, ждет и думает.
Глаза его косятся на осу.
«Отчего она, дура, в дверь не летит – думает он.
Проходит еще два часа. Кругом все тихо, беззвучно,
мертво… Хромому начинает думаться, что про него забыли и что ему нескоро еще вырваться отсюда, как и осе, которая все еще, то и дело, падает со стекла.
Оса уснет к ночи, – ну, а ему-то как быть
– Так вот и люди, – философствует Хромой, глядя на осу. – Таки человек, стало быть Есть место, где ему на волю выскочить, а он по невежеству и не знает,
где оно, место-то это самое…
Наконец где-то хлопают дверью. Слышатся чьи-то поспешные шаги, и через минуту в контору входит маленький, толстенький человечек в широчайших брюках и помочах. Он без сюртука и без жилетки. На спине в уровень с лопатками идет полоса от пота на груди такая же полоса. Это сам барин, Петр Егорыч Волчков, отставной подполковник. Толстое, красное лицо и вспотевшая лысина говорят, что он дорого бы дал, если бы вместо этой жары пристукнул крещенский мороз. Он страдает от зноя и духоты. По заплывшим,
сонным глазам видно, что он только что поднялся со своей ужасно мягкой и душной перины.
Войдя, он прохаживается несколько раз вдоль по комнате, как бы не замечая Хромого, потом останавливается перед пленником и долго, пристально смотрит ему в лицо. Смотрит в упор, с презрением, которое сначала светится чуть заметно в одних только глазках, потом же постепенно разливается по всему жирному лицу. Хромой не выносит этого взгляда и опускает глаза. Ему стыдно Покажи-ка, что ты убил – шепчет Волчков. – Ну- кася, покажи, молодчик, Вильгельм Тель Покажи, об
Хромой подает поляку ружье и думает:
«Лучше б ты меня по морде, чем выкать И шапку давайте…
Хромой подает и шапку Вот я вам покажу, как стрелять Черт побрал Пой- демте!
Кржевецкий поворачивается к нему спиной и шагает за заскрипевшим возом. Павел Хромой, ощупывая в кармане свою дичину, идет за ним.
Через час Кржевецкий и Хромой входят в просторную комнату с низким потолком и синими полинялыми стенами. Это господская контора. В конторе никого нет, но тем не менее сильно пахнет жильем. Посреди конторы – большой дубовый стол. На столе две-три счетные книги, чернильница с песочницей и чайник с отбитым носиком. Все это покрыто серым слоем пыли. В углу стоит большой шкаф, с которого давно уже слезла краска. На шкафу жестянка из-под керосина и бутыль с какою-то смесью. В другом углу маленький образ, затянутый паутиной Надо будет акт составить, – говорит Кржевец- кий. – Сейчас барину доложу и за урядником пошлю.
Снимайте сапоги!
Хромой садится на пол и молча, дрожащими руками стаскивает с себя сапоги
– Вы у меня не уйдете, – говорит приказчик, зевая. А уйдете босиком, хуже будет. Сидите здесь и дожидайтесь, пока урядник придет…
Поляк запирает в шкаф сапоги и ружье и выходит из конторы.
По уходе Кржевецкого Хромой долго и медленно чешет свой маленький затылок, точно решает вопрос где он. Он вздыхает и пугливо осматривается. Шкаф,
стол, чайник без носика и образок глядят на него укоризненно, тоскливо Мухи, которыми так изобилуют господские конторы, жужжат над его головой так жалобно, что ему делается нестерпимо жутко Дззз… – жужжат мухи. – Попался Попался?
По окну ползет большая оса. Ей хочется вылететь на воздух, ноне пускает стекло. Ее движения полны скуки, тоски Хромой пятится к двери, становится у косяка и, опустив руки по швам, задумывается…
Проходит час, другой, а он стоит у косяка, ждет и думает.
Глаза его косятся на осу.
«Отчего она, дура, в дверь не летит – думает он.
Проходит еще два часа. Кругом все тихо, беззвучно,
мертво… Хромому начинает думаться, что про него забыли и что ему нескоро еще вырваться отсюда, как и осе, которая все еще, то и дело, падает со стекла.
Оса уснет к ночи, – ну, а ему-то как быть
– Так вот и люди, – философствует Хромой, глядя на осу. – Таки человек, стало быть Есть место, где ему на волю выскочить, а он по невежеству и не знает,
где оно, место-то это самое…
Наконец где-то хлопают дверью. Слышатся чьи-то поспешные шаги, и через минуту в контору входит маленький, толстенький человечек в широчайших брюках и помочах. Он без сюртука и без жилетки. На спине в уровень с лопатками идет полоса от пота на груди такая же полоса. Это сам барин, Петр Егорыч Волчков, отставной подполковник. Толстое, красное лицо и вспотевшая лысина говорят, что он дорого бы дал, если бы вместо этой жары пристукнул крещенский мороз. Он страдает от зноя и духоты. По заплывшим,
сонным глазам видно, что он только что поднялся со своей ужасно мягкой и душной перины.
Войдя, он прохаживается несколько раз вдоль по комнате, как бы не замечая Хромого, потом останавливается перед пленником и долго, пристально смотрит ему в лицо. Смотрит в упор, с презрением, которое сначала светится чуть заметно в одних только глазках, потом же постепенно разливается по всему жирному лицу. Хромой не выносит этого взгляда и опускает глаза. Ему стыдно Покажи-ка, что ты убил – шепчет Волчков. – Ну- кася, покажи, молодчик, Вильгельм Тель Покажи, об
разина!
Хромой лезет в карман и достает оттуда несчастного скворца. Скворец уже потерял свой птичий образ.
Он сильно помят и начинает сохнуть. Волчков презрительно усмехается и пожимает плечами Дурак – говорит он. – Дурандас ты Дурында пустоголовая И тебе не грех И тебе не стыдно Стыдно, батюшка Петр Егорыч! – говорит Хромой, пересиливая глотательные движения, мешающие ему говорить Мало того, что ты, разбойник-июда, без спроса в моем лесу охотишься, ты смеешь еще идти против государственных законов Разве тебе неизвестен закон, возбраняющий несвоевременную охоту В законе сказано, чтобы никто несмел стрелять до Петрова дня. Тебе это неизвестно Подойди-ка сюда!
Волчков подходит к столу за ним идет к тому же столу и Хромой. Барин раскрывает книгу, долго перелистывает и начинает читать высоким протяжным тенором статью, возбраняющую охоту до Петрова дня Такты этого не знаешь – спрашивает барин,
окончив чтение Как не знать Знаем, ваше высокоблагородие. Да нешто мы понимаем Нешто в насесть понятие А Какое же тут понятие, ежели ты безо всякого смысла тварь божию портишь Птичку вот эту убил
Хромой лезет в карман и достает оттуда несчастного скворца. Скворец уже потерял свой птичий образ.
Он сильно помят и начинает сохнуть. Волчков презрительно усмехается и пожимает плечами Дурак – говорит он. – Дурандас ты Дурында пустоголовая И тебе не грех И тебе не стыдно Стыдно, батюшка Петр Егорыч! – говорит Хромой, пересиливая глотательные движения, мешающие ему говорить Мало того, что ты, разбойник-июда, без спроса в моем лесу охотишься, ты смеешь еще идти против государственных законов Разве тебе неизвестен закон, возбраняющий несвоевременную охоту В законе сказано, чтобы никто несмел стрелять до Петрова дня. Тебе это неизвестно Подойди-ка сюда!
Волчков подходит к столу за ним идет к тому же столу и Хромой. Барин раскрывает книгу, долго перелистывает и начинает читать высоким протяжным тенором статью, возбраняющую охоту до Петрова дня Такты этого не знаешь – спрашивает барин,
окончив чтение Как не знать Знаем, ваше высокоблагородие. Да нешто мы понимаем Нешто в насесть понятие А Какое же тут понятие, ежели ты безо всякого смысла тварь божию портишь Птичку вот эту убил
За что ты ее убил Ты ее нешто можешь воскресить?
Можешь, я тебя спрашиваю Не могу, батюшка А убил И какая из этой птицы корысть, не понимаю Скворец Ни мяса, ни перья Так Взял себе да сдуру и убил…
Волчков щурит глаза и начинает выпрямлять у скворца перебитую ножку. Ножка отрывается и падает на босую ногу Хромого Анафема ты, анафема – продолжает Волчков. Жада ты, хищник От жадности ты этот поступок сделал Видит пташку, и ему досадно, что пташка по воле летает, бога прославляет Дай, мол, ее убью и…
сожру… Жадность человеческая Видеть тебя немо- гу! Не гляди и тына меня своими глазами Косая ты шельма, косая Ты вот убил ее, ау нее, может быть,
маленькие деточки есть Пищат теперь…
Волчков делает плаксивую гримасу и, опустив руку к земле, показывает, как малы могут быть деточки Не от жадности это я сделал, Петр Егорыч, оправдывается дрожащим голосом Хромой Отчего же Известно, от жадности Никак нет, Петр Егорыч… Ежели я взял грех надушу, тоне от жадности, не из корысти-с, Петр Егорыч!
Нечистый попутал Таковский ты, чтоб тебя нечистый попутал Сам
Можешь, я тебя спрашиваю Не могу, батюшка А убил И какая из этой птицы корысть, не понимаю Скворец Ни мяса, ни перья Так Взял себе да сдуру и убил…
Волчков щурит глаза и начинает выпрямлять у скворца перебитую ножку. Ножка отрывается и падает на босую ногу Хромого Анафема ты, анафема – продолжает Волчков. Жада ты, хищник От жадности ты этот поступок сделал Видит пташку, и ему досадно, что пташка по воле летает, бога прославляет Дай, мол, ее убью и…
сожру… Жадность человеческая Видеть тебя немо- гу! Не гляди и тына меня своими глазами Косая ты шельма, косая Ты вот убил ее, ау нее, может быть,
маленькие деточки есть Пищат теперь…
Волчков делает плаксивую гримасу и, опустив руку к земле, показывает, как малы могут быть деточки Не от жадности это я сделал, Петр Егорыч, оправдывается дрожащим голосом Хромой Отчего же Известно, от жадности Никак нет, Петр Егорыч… Ежели я взял грех надушу, тоне от жадности, не из корысти-с, Петр Егорыч!
Нечистый попутал Таковский ты, чтоб тебя нечистый попутал Сам
ты нечистого попутать можешь Все вы, кашиловские,
разбойники!
Волчков с сопеньем выпускает из груди струю воздуха, вбирает в себя новую порцию и продолжает, понизив голос Что ж мне теперь с тобой делать А Принимая во внимание твое умственное убожество, тебя отпустить бы следовало соображаясь же с поступком и твоею наглостью, тебе задать надо Непременно надо Довольно уж вас баловать Довольно Послал за урядником Акт сейчас составим Послал Улика налицо Пеняй на себя Не я тебя наказываю, а тебя твой грех наказывает Умел грешить, сумей и наказание претерпеть Охо-хоххх… Господи, прости нас грешных Беда с этими Ну, как у вас яровое Ничего милости господни Чего же ты глазами моргаешь?
Хромой конфузливо кашляет в кулаки поправляет поясок Чего глазами моргаешь – повторяет Волчков. Ты скворца убил, ты же и плакать собираешься Ваше высокоблагородие – говорит Хромой дребезжащей фистулой, громко, как бы собравшись с силами Вам, по вашему человеколюбию, обидно зато, что я птаху, положим, убил Укоряете вы меня,
это самое, не потому, стало быть, что вы барин есть
разбойники!
Волчков с сопеньем выпускает из груди струю воздуха, вбирает в себя новую порцию и продолжает, понизив голос Что ж мне теперь с тобой делать А Принимая во внимание твое умственное убожество, тебя отпустить бы следовало соображаясь же с поступком и твоею наглостью, тебе задать надо Непременно надо Довольно уж вас баловать Довольно Послал за урядником Акт сейчас составим Послал Улика налицо Пеняй на себя Не я тебя наказываю, а тебя твой грех наказывает Умел грешить, сумей и наказание претерпеть Охо-хоххх… Господи, прости нас грешных Беда с этими Ну, как у вас яровое Ничего милости господни Чего же ты глазами моргаешь?
Хромой конфузливо кашляет в кулаки поправляет поясок Чего глазами моргаешь – повторяет Волчков. Ты скворца убил, ты же и плакать собираешься Ваше высокоблагородие – говорит Хромой дребезжащей фистулой, громко, как бы собравшись с силами Вам, по вашему человеколюбию, обидно зато, что я птаху, положим, убил Укоряете вы меня,
это самое, не потому, стало быть, что вы барин есть
а потому, что обидно по вашему человеколюбию…
А мне нешто не обидно Я человек глупый, хоть и без понятия, аи мне обидно-с… Разрази господи…
– Так зачем же ты стрелял, ежели тебе обидно Нечистый попутал. Дозвольте мне рассказать,
Петр Егорыч! Я чистую правду, как перед богом Пу- щай урядник наезжает Мой грех, я за него и ответчик перед богом и судом, а вам всю сущую правду, как на духу Дозвольте, ваше высокоблагородие Да что мне позволять Позволяй там или не позволяй, а все умного не скажешь. Мне что Не я буду составлять Говори Чего же молчишь Говори,
Вильгельм Тель!
Хромой проводит рукавом по дрожащим губам. Глаза его делаются еще косее и мельче Никакого мне антиресу нет от этого скворца, – говорит он. – Будь их, скворцов, хоть тыща, да что с них толку Ни продашь, ни съешь, так только пустяк один. Сами можете понимать Нет, не говори Ты охотник вот, а не понимаешь…
Скворец, ежели поджаренный, в каше хорош И соус можно Как рябчик – один вкус почти…
И, как бы спохватившись за свой равнодушный тон,
Волчков хмурится и добавляет Узнаешь сейчас, какого он вкуса Увидишь Не разбираем мы вкусов Был бы хлеб, Петр
Егорыч… Самим небезызвестно… А убил скворца от тоски Тоска прижала Какая тоска А нечистый знает, какая она Дозвольте вам объяснить. Зачала она мучить меня с самой Святой, тос- ка-то эта Дозвольте вам объяснить Выхожу это я,
значит, утром после заутрени, как пасхи освятили, и иду себе Наши бабы впереди пошли, а я позади иду.
Шел, шел да и остановился на плотине Стою и смотрю на свет божий, как все в нем происходит, как всякая тварь и былинка, можно сказать, свое место знает Утро рассвело и солнышко всходит Вижу все это, радуюсь и на пташек гляжу, Петр Егорыч. Вдруг у меня в сердце что-то: ек! Екнуло, стало быть Отчего же это Оттого, что пташек увидал. Сейчас же мне в голову и мысль пришла. Хорошо бы, думаю, пострелять,
да жалко, закон не приказывает. А тут еще в поднебесье две уточки пролетели, да куличок прокричал где- тось за речкой. Страсть как охоты захотел С этаким воображением и домой пришел. Сижу, разговляюсь с бабами, ау самого в глазах пташки. Ем и слышу, как лес шумит и пташка кричит цвиринь! цвиринь! Ах ты,
господи! Хочется мне на охоту, да и шабаш А водки как выпил, разговлямшись, таки совсем шальной стал. Голоса стал слышать. Слышно мне, как какой-то
А мне нешто не обидно Я человек глупый, хоть и без понятия, аи мне обидно-с… Разрази господи…
– Так зачем же ты стрелял, ежели тебе обидно Нечистый попутал. Дозвольте мне рассказать,
Петр Егорыч! Я чистую правду, как перед богом Пу- щай урядник наезжает Мой грех, я за него и ответчик перед богом и судом, а вам всю сущую правду, как на духу Дозвольте, ваше высокоблагородие Да что мне позволять Позволяй там или не позволяй, а все умного не скажешь. Мне что Не я буду составлять Говори Чего же молчишь Говори,
Вильгельм Тель!
Хромой проводит рукавом по дрожащим губам. Глаза его делаются еще косее и мельче Никакого мне антиресу нет от этого скворца, – говорит он. – Будь их, скворцов, хоть тыща, да что с них толку Ни продашь, ни съешь, так только пустяк один. Сами можете понимать Нет, не говори Ты охотник вот, а не понимаешь…
Скворец, ежели поджаренный, в каше хорош И соус можно Как рябчик – один вкус почти…
И, как бы спохватившись за свой равнодушный тон,
Волчков хмурится и добавляет Узнаешь сейчас, какого он вкуса Увидишь Не разбираем мы вкусов Был бы хлеб, Петр
Егорыч… Самим небезызвестно… А убил скворца от тоски Тоска прижала Какая тоска А нечистый знает, какая она Дозвольте вам объяснить. Зачала она мучить меня с самой Святой, тос- ка-то эта Дозвольте вам объяснить Выхожу это я,
значит, утром после заутрени, как пасхи освятили, и иду себе Наши бабы впереди пошли, а я позади иду.
Шел, шел да и остановился на плотине Стою и смотрю на свет божий, как все в нем происходит, как всякая тварь и былинка, можно сказать, свое место знает Утро рассвело и солнышко всходит Вижу все это, радуюсь и на пташек гляжу, Петр Егорыч. Вдруг у меня в сердце что-то: ек! Екнуло, стало быть Отчего же это Оттого, что пташек увидал. Сейчас же мне в голову и мысль пришла. Хорошо бы, думаю, пострелять,
да жалко, закон не приказывает. А тут еще в поднебесье две уточки пролетели, да куличок прокричал где- тось за речкой. Страсть как охоты захотел С этаким воображением и домой пришел. Сижу, разговляюсь с бабами, ау самого в глазах пташки. Ем и слышу, как лес шумит и пташка кричит цвиринь! цвиринь! Ах ты,
господи! Хочется мне на охоту, да и шабаш А водки как выпил, разговлямшись, таки совсем шальной стал. Голоса стал слышать. Слышно мне, как какой-то
тоненький, словно как будто андельский, голосочек звенит тебе в ухе и рассказывает поди, Пашка, постреляй Наваждение Могу предположить, ваше высокоблагородие, Петр Егорыч, што это самое чертене- нок, а некто другой. Итак сладко и тоненько, словно дите. С того утра и взяла меня, это самое, тоска. Сижу на призбе, опущу руки, как дурной, да и думаю себе…
Думаю, думаю И все у меня в воображении братец ваш, покойник, Сергей, стало быть, Егорыч, царство им небесное. Вспоминалось мне, глупому, как я сними, с покойничком, на охоту хаживал. Я у ихнего высокоблагородия, дай им бог в наипервейших охотниках состоял. Занимательно и трогательно им было,
что я, косой на оба глаза, стрелять был артист Хотели в город везти докторам показывать мою способность при моем безобразии-с. Удивительно и чувствительно оно было, Петр Егорыч. Выйдем мы, бывалыча,
чуть свет, кликнем собак Кару и Ледку, да аах! Верст тридцать вдень проходим Да что говорить Петр Его- рыч! Батюшка благородный Истинно вам говорю, что окроме вашего братца во всем свете нет и не было человека настоящего Жестокий они были человек, грозный, строптивый, но никто супротив него по охотничьей части устоять не мог Его сиятельство, граф Тир- борк, бился-бился со своею охотой, да таки помер за- видуючи. Куда ему И красоты той не было, и ружья
Думаю, думаю И все у меня в воображении братец ваш, покойник, Сергей, стало быть, Егорыч, царство им небесное. Вспоминалось мне, глупому, как я сними, с покойничком, на охоту хаживал. Я у ихнего высокоблагородия, дай им бог в наипервейших охотниках состоял. Занимательно и трогательно им было,
что я, косой на оба глаза, стрелять был артист Хотели в город везти докторам показывать мою способность при моем безобразии-с. Удивительно и чувствительно оно было, Петр Егорыч. Выйдем мы, бывалыча,
чуть свет, кликнем собак Кару и Ледку, да аах! Верст тридцать вдень проходим Да что говорить Петр Его- рыч! Батюшка благородный Истинно вам говорю, что окроме вашего братца во всем свете нет и не было человека настоящего Жестокий они были человек, грозный, строптивый, но никто супротив него по охотничьей части устоять не мог Его сиятельство, граф Тир- борк, бился-бился со своею охотой, да таки помер за- видуючи. Куда ему И красоты той не было, и ружья
такого в руках держать не приходилось, как у вашего братца!
Двустволка, извольте понимать, марсельская, фабрики Лепелье и компании. На двести шагов-с! Утку!
Шутка сказать!
Хромой быстро вытирает губы и, мигая косыми глазами, продолжает От них я и тоску эту самую получил. Как нет стрельбы, таки беда – за сердце душит Баловство Никак нет, Петр Егорыч! Всю Святую неделю как шальной ходил, не пил, не ел. На Фоминой почистил ружье, поисправил – отлегло малость. На Преполове- нье опять затошнило. Тянет да и тянет на охоту, хоть ты тресни тут. Водку ходил пить – не помогает, еще того хуже. Не баловство-с! После водосвятья напился Назавтра тоска пуще прежнего Ломит тебя да из избы гонит Таки гонит, таки гонит Сила Взял я ружье, вышел с ним на огороди давай галок стрелять Набил их штук с десять, а самому не легче в лес тянет к болоту. Да и старуха срамить начала Галок нешто можно стрелять Птица она неблагородная, и перед богом грех неурожай будет, ежели галку убьешь. Взял, Петр Егорыч, и разбил ружье Шут с ним Отлегло Баловство
– Не баловство-с! Истинно вам говорю, что неба- ловство, Петр Егорыч! Дозвольте уж вам объяснить…
Просыпаюсь вчера ночью. Лежу и думаю Баба моя спит, и нес кем мне слово вымолвить. А можно ли мое ружье таперича починить али нет – думаю.
Встал да и давай починять Ну Ну, и ничего Починил да выбежал с ним, как оглашенный. Поймался вот Туда мне и дорога…
Птицу эту саму взять да и по морде, чтобы понимал Сейчас урядник придет Ступай в сени Пойду-с… И на духу каялся Батюшка, отец Петра, тоже сказывает, что баловство А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Все одно как запой Один шут Тыне хочешь, а тебя задушу тянет. Рад бы не пить, перед образом зарок даешь, а тебя подмывает:
выпей! выпей Пил, знаю…
Красный нос Волчкова делается багровым Запой – другое дело, – говорит он Одинаково-с! Разрази бог, одинаково-с! Истинно вам говорю!
И молчание Молчат минут пять и друг на друга смотрят.
Багровый нос Волчкова делается темно-синим.
– Одно слово-с – запой Сами изволите понимать
Двустволка, извольте понимать, марсельская, фабрики Лепелье и компании. На двести шагов-с! Утку!
Шутка сказать!
Хромой быстро вытирает губы и, мигая косыми глазами, продолжает От них я и тоску эту самую получил. Как нет стрельбы, таки беда – за сердце душит Баловство Никак нет, Петр Егорыч! Всю Святую неделю как шальной ходил, не пил, не ел. На Фоминой почистил ружье, поисправил – отлегло малость. На Преполове- нье опять затошнило. Тянет да и тянет на охоту, хоть ты тресни тут. Водку ходил пить – не помогает, еще того хуже. Не баловство-с! После водосвятья напился Назавтра тоска пуще прежнего Ломит тебя да из избы гонит Таки гонит, таки гонит Сила Взял я ружье, вышел с ним на огороди давай галок стрелять Набил их штук с десять, а самому не легче в лес тянет к болоту. Да и старуха срамить начала Галок нешто можно стрелять Птица она неблагородная, и перед богом грех неурожай будет, ежели галку убьешь. Взял, Петр Егорыч, и разбил ружье Шут с ним Отлегло Баловство
– Не баловство-с! Истинно вам говорю, что неба- ловство, Петр Егорыч! Дозвольте уж вам объяснить…
Просыпаюсь вчера ночью. Лежу и думаю Баба моя спит, и нес кем мне слово вымолвить. А можно ли мое ружье таперича починить али нет – думаю.
Встал да и давай починять Ну Ну, и ничего Починил да выбежал с ним, как оглашенный. Поймался вот Туда мне и дорога…
Птицу эту саму взять да и по морде, чтобы понимал Сейчас урядник придет Ступай в сени Пойду-с… И на духу каялся Батюшка, отец Петра, тоже сказывает, что баловство А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Все одно как запой Один шут Тыне хочешь, а тебя задушу тянет. Рад бы не пить, перед образом зарок даешь, а тебя подмывает:
выпей! выпей Пил, знаю…
Красный нос Волчкова делается багровым Запой – другое дело, – говорит он Одинаково-с! Разрази бог, одинаково-с! Истинно вам говорю!
И молчание Молчат минут пять и друг на друга смотрят.
Багровый нос Волчкова делается темно-синим.
– Одно слово-с – запой Сами изволите понимать
по человеколюбию своему, какая это слабость есть.
Не по человеколюбию понимает подполковника по опыту Ступай – говорит он Хромому.
Хромой не понимает Ступай и больше не попадайся Сапожки пожалуйте-с! – говорит понявший и просиявший мужичонок А где они В шкафе-с…
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. Слег- кой душою выходит он из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит потраве и деревьям. Первые брызги уже застучали погорячей кровле. В душном воздухе делается все легче и легче.
Волчков пихает изнутри окно. Окно с шумом отворяется, и Хромой видит улетающую осу.
Воздух, Хромой и оса празднуют свою свободу
Не по человеколюбию понимает подполковника по опыту Ступай – говорит он Хромому.
Хромой не понимает Ступай и больше не попадайся Сапожки пожалуйте-с! – говорит понявший и просиявший мужичонок А где они В шкафе-с…
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. Слег- кой душою выходит он из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит потраве и деревьям. Первые брызги уже застучали погорячей кровле. В душном воздухе делается все легче и легче.
Волчков пихает изнутри окно. Окно с шумом отворяется, и Хромой видит улетающую осу.
Воздух, Хромой и оса празднуют свою свободу
Добродетельный кабатчик
1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 33