Файл: Ильин В.А. - Археология детства. Психологические механизмы семейной жизни.pdf

Археология  детства

76

отдам тебя вон тому незнакомому дяде!”). И, наконец, третий — подкуп
или шантаж, два разных проявления одной и той же модели поведения
(“Если скушаешь кашу, я дам тебе твою любимую конфету!”).

Начнем со стыда и следующего за ним чувства вины. Я не случайно отме2
тил популярность такого способа воздействия на ребенка именно у нас, в
России. На мой взгляд, это связано с упрощенным, точнее, совершенно не2
верным пониманием духовной традиции. Среди склонных к богоискатель2
ству представителей интеллигенции, а также некоторых людей, считаю2
щих себя церковными и православными, распространена убежденность,
что стыд и вина есть проявление нравственного начала в человеческой
душе, так сказать, “голос совести”. Не случайно Вл. Соловьев “счел воз2
можным усмотреть в стыде эмпирическую основу моральной жизни”

3

.

В современной психологической науке весьма распространенным является
взгляд на стыд как на

“инфантильную эмоцию, явно недостаточно изученную из2за
того, что в нашей цивилизации она так рано и так легко погло2
щается виной. Стыд предполагает осознание того, что некто пол2
ностью разоблачен, раскрыт, что на него смотрят... Некто виден,
но не готов к тому, чтобы быть видимым; вот почему в снах о
стыде на нас смотрят тогда, когда мы не полностью одеты, в ноч2
ной рубашке, “со спущенными штанами”

4

.

Возможно, кто2то из уважаемых читателей в этом месте испытает прилив
раздражения и скепсиса в адрес “бездуховного западничества” и “прими2
тивного психоанализа”, во всем ищущего явные и неявные сексуальные
мотивы. Но давайте не будем спешить с выводами и ярлыками и попробу2
ем разобраться спокойно.

В этом смысле стереотипная формула “как тебе не стыдно делать то2то и
то2то, ты уже большой (большая)” очень характерна. Ведь ребенку, соглас2
но нашим культурным архетипам, до определенного возраста нечего сты2
диться своего обнаженного тела. Вот если ты уже большой — то тогда...
Хотя, если быть последовательным, и тогда стыдиться скорее следовало бы
не тому, кого застали в комнате в момент переодевания, а тому, кто вошел
без стука! Между прочим, многие родители именно так входят в комнаты
своих уже взрослых детей. Одна молодая женщина как2то рассказала мне,
как ее отец однажды вошел в комнату в момент, когда они с мужем занима2
лись сексом! Дело происходило днем. А папа, которому что2то понадоби2
лось, был, видите ли, убежден, что мужчину и женщину можно застать в
постели исключительно на ночь глядя. Но я немного увлекся...

Как уже сказано, ребенку, которому только2только миновал год, не стыдно
быть голым. Более того, ему вообще нечего стыдиться. Ведь он, повторюсь,

77

До трех и старше

еще не научился ни обманывать, ни лгать, ни лжесвидетельствовать. У него
еще нет и не может быть сознательного намерения причинять кому2то
вред. Следовательно, лукавят и лгут родители, когда стыдят свое дитя.
Смысл этого действия на самом деле состоит в том, чтобы через стыд инду2
цировать чувство вины. Каждый из нас знает из собственного жизненного
опыта, насколько это дискомфортное, гложущее душу чувство. В результа2
те у ребенка на уровне “стимул — реакция” складывается четкий ассоциа2
тивный ряд: если я сделаю это или поступлю так, то мне будет очень пло2
хо. Как видим, применительно к данной ситуации за рассуждениями о “ду2
ховности”, “нравственности” и бытовым морализаторством скрывается би2
хевиоральный (поведенческий) тренинг или, если хотите, дрессировка в
самом примитивном, я бы сказал, даже патологическом варианте.

Патологическом постольку, поскольку чувство вины, по моему глубочайше2
му убеждению, представляет собой абсолютно деструктивную эмоцию и
имеет такое же отношение к нравственному началу в человеческой душе и
пресловутому “голосу совести”, как боль, причиняемая садистом, к необхо2
димости удалить воспаленный аппендикс. Мне уже неоднократно приходи2
лось отмечать, что 

совесть есть голос духа, Божественного начала в чело"

веческой душе

. Если мы и испытываем дискомфорт от ее проявлений, то

это свидетельство борьбы духовно здоровой части нашей личности с посе2
лившейся в душе своего рода инфекцией — грехом. Это боль, причиняемая
врачом в процессе исцеления. Совесть толкает нас к раскаянию в непра2
ведном поступке. А раскаяние — к тому, чтобы исправить причиненное
зло, насколько это в наших силах, или, по крайней мере, покаяться в нем
перед Богом и людьми. 

Чувство же вины — это бесконечное самокопание

без покаяния.

 Это поиск в нашем прошлом новых и новых подтверждений

того, что с нами что2то не так. Оно, как правило, толкает людей на новые
проступки и преступления, поскольку вывод, к которому приходит человек
в результате такого самокопания, можно сформулировать примерно следу2
ющим образом: “Я все равно не способен ни на что хорошее. Всю свою
жизнь я делаю что2то не то”. Если, придя к такому умозаключению, инди2
вид не решает избавить мир от своего присутствия, он начинает либо
мстить, либо просто оставляет все как есть, иными словами, будет продол2
жать отравлять жизнь себе и другим. Это о чувстве вины вообще.

Применительно же к детям оно носит вдвойне патологический и деструк2
тивный характер. Годовалому ребенку нечего стыдиться, и он не может
быть ни в чем виноват! Ведь о вине индивида в объективном, юридичес2
ком, так сказать смысле, может идти речь только в том случае, если он со2
знательно нарушил какие2то взятые на себя обязательства или установлен2
ные правила. Вспомните мое замечание о наказании. Но ребенок в этом
возрасте еще не принял на себя обязательств. Он не знаком с правилами.

Археология  детства

78

И все его действия, как мы уже видели, на этом этапе определяются объек2
тивными потребностями его развития. Получается, вина ребенка в том, что
он такой, какой он есть, что он растет и формируется как личность!

Именно такой урок дают своим детям любители “пристыдить”. Малыш при2
ходит к выводу, что с ним “не все в порядке”. Отсюда — низкая самооцен2
ка. Он быстро учится тому, что нельзя показывать окружающим не только
определенные части тела, но и свои чувства, эмоции, желания. Это “стыд2
но”! Отсюда возникает проблема взрослых, которую очень точно сформу2
лировал герой моего любимого телесериала, по2настоящему человечный и
потому по2настоящему обаятельный инопланетянин Гордон Шамуи (Альф):
“Похоже, на этой планете никто не говорит о том, что он думает на самом
деле”. Мало того, ребенок учится, что стыдно не только показывать другим,
но даже иметь внутри себя определенные чувства и эмоции. Так формиру2
ется тип личности, который принято называть истерическим.

Типичная реакция малыша, подвергшегося “воспитанию” стыдом, — спря2
таться, убежать. Очень часто она проявляется в том, что дети закрывают
лицо руками.

“Если ребенка слишком много стыдят, это приводит к возник2
новению у него не чувства пристойности, а тайного стремления
постараться убраться вон со всем тем, что имеешь, пока тебя не
видят, если, конечно, результатом не окажется нарочитое бес2
стыдство”

5

.

В подростковом возрасте это тайное стремление может реализовываться
буквально — в виде побегов из дома или опосредованно — через участие
в неформальных, зачастую асоциальных молодежных группировках. У бо2
лее старших людей оно часто проявляется в форме бегства в наркотики
или алкоголизм. При этом скрытым мотивом, стоящим за таким поведени2
ем, нередко выступает неосознанная тяга к самоубийству через саморазру2
шение. То есть человек подсознательно приговаривает себя за свои “несо2
вершенства”, за то, что “стыдно” жить среди людей таким, какой он есть.
Проще действовать в соответствии с принципом: “Лучше ужасный конец,
чем бесконечный ужас”.

Известны и случаи, когда индуцирование родителями стыда и вины в воз2
расте 1—3 лет приводит к “нарочитому бесстыдству” в детях. Великолеп2
ный пример такого поведения приводит уже упоминавшийся доктор Доб2
сон. Он рассказывает историю десятилетнего мальчика по имени Роберт,
угрожавшего матери и другим взрослым (и осуществлявшего свои угрозы)
раздеться догола в публичном месте, если не будет выполнено то или иное
его требование или желание. Данный случай интересен еще и потому, что
помимо нарочитого бесстыдства Роберт использовал и оба других упомя2

79

До трех и старше

нутых мною способа деструктивного поведения — угрозу и шантаж. Всему
этому мальчик, безусловно, научился в более раннем возрасте у своих ро2
дителей. Не имея возможности достичь взаимодействия с родителями, Ро2
берт усвоил у них науку завоевывать власть над другими людьми, исполь2
зуя те способы, которыми отец и мать демонстрировали собственную
власть, подавляя его, когда он был совсем маленьким.

Здесь я хочу остановиться еще на одном глубинном источнике, порождаю2
щем столь деструктивное поведение многих взрослых по отношению к
собственным детям. Причина эта — страх. Мы с вами уже рассмотрели ти2
пичную риторическую фигуру, характерную для стремления индуцировать
чувство стыда и вины, и отметили присутствующее в ней искусственное
завышение возраста ребенка как непременное условие генерирования
упомянутых чувств. Но та же самая фраза, содержащая утрированное по2
вышение возрастной планки, работает и в обратную сторону. Она обеспе2
чивает псевдореалистическую подпитку архаичных страхов, живущих в
бессознательном родителей и активизирующихся в такие моменты. Попро2
сту говоря, маленькая девочка в реальной жизни может плакать по совер2
шенно пустяковому поводу и вовсе без повода точно так же, как она может
в какие2то моменты представать без одежды перед другими людьми без
ущерба для общественной нравственности. И, следовательно, не давать
взрослым легитимного повода для вмешательства и оценки происходяще2
го. Однако архетип плачущего ребенка сам по себе, вне реального контек2
ста ситуации, затрагивает крайне чувствительные струны в душе очень
многих людей, активизирует архаичные страхи, связанные с личностной
историей и историей человечества вообще. В этом смысле очень показа2
тельна, на мой взгляд, избитая фраза Ф.М. Достоевского о том, что все бла2
га мира не стоят единой детской слезинки. Характерно, что, будучи глубо2
ко религиозным человеком, Федор Михайлович в своем обобщении принял
“слезинку” как непременный атрибут страдания, проигнорировав возмож2
ность появления этой самой “слезинки” в глазах ребенка, пребывающего,
скажем, в состоянии умиления во время молитвы.

Активизация страхов в родительской душе порождает состояние диском2
форта и стимулирует действия, направленные на устранение внешнего ис2
точника такого дискомфорта — попросту говоря, на прекращение детского
плача. Искусственное же повышение возраста ребенка на подсознательном
уровне создает, так сказать, “правовое поле” для подобного рода вмеша2
тельства. Если маленькая девочка может плакать по пустякам, а то и вовсе
без особого повода, то для слез “большой девочки” (читай: взрослого чело2
века), согласно обыденным представлениям, должна быть веская причина.
Должно произойти нечто действительно болезненное или даже страшное,
оправдывающее родительскую активность.

Археология  детства

80

В этом смысле еще более показательным является сакраментальное: “На2
стоящие мужчины не плачут!”, адресуемое мальчикам. Заметьте, что здесь
отсутствует даже апелляция к искусственно завышенному возрасту. Маль2
чик по определению лишается права на выражение соответствующих
чувств едва ли не с пеленок! При взгляде со стороны в глаза бросаются
сразу два уровня абсурда, заключенных в этой идиоме. Во2первых, 

настоя"

щие

 мужчины как раз плачут именно по причине того, что они настоящие

(разумеется, речь идет не об истерике в мужском исполнении). Не плачет
Терминатор — как раз в силу своей “ненастоящести”, искусственности в
буквальном смысле слова. Во2вторых, маленький мальчик пока еще не яв2
ляется мужчиной по закону природы, и любая попытка искусственно сде2
лать его таковым раньше времени с неизбежностью приводит к утрате на2
стоящего мальчика и появлению ненастоящего, в смысле неполноценного,
мужчины.

Такое положение вещей обусловлено тем, что мужчины объективно — и в
силу природных особенностей, и в силу специфики социального науче2
ния — как правило, по сравнению с женщинами более толерантны к боли
как физической, так и душевной. И, следовательно, чтобы довести мужчи2
ну до слез, требуются более веские причины. Как метко заметила извест2
ный психотерапевт Елена Лопухина: “Одна мужская слезинка стоит тысячи
женских слез”. Естественно, что вид плачущего мальчика, как правило,
действует на родителей сильнее, чем вид плачущей девочки, и толкает их
к еще более деструктивным действиям в стремлении избавиться от соб2
ственного дискомфорта. За обращенной к ребенку фразой: “Как тебе не
стыдно, настоящие мужчины не плачут!” скрывается подтекст, провоциру2
ющий возникновение на бессознательном уровне не только чувства стыда,
но и страха. Страха утраты мужской идентичности или, если использовать
психоаналитические термины, страха кастрации*.

Эрик Эриксон выделяет еще одну устойчивую инфантильную эмоцию, фор2
мирующуюся у ребенка, не имеющего возможности проявлять свою авто2
номию и исследовать мир. Речь идет о сомнении:

“Сомнение — родной брат стыда. Если стыд зависит от сознания
своей прямоты и открытости, то сомнение имеет дело с сознани2
ем того, что ты имеешь лицевую и оборотную стороны (перед и

*Разумеется, в рассматриваемый период развития не может быть речи об идентичности в

полном смысле слова, в том числе о ее компоненте, непосредственно связанном с полом и
половой идентификацией. Однако это одна из критических точек процесса ее развития. По2
этому использование термина “мужская идентичность” в данном контексте представляется
оправданным. Более того, несколько парадоксально и противоречиво выглядящая ситуация
возможной утраты, лишения того, чем в полной мере ребенок еще не обладает, отражает, на
мой взгляд, глубину возможных последствий — лишения даже потенциальной возможности
обретения полноценной идентичности в будущем.