Файл: Вагин Ю.Р. - Авитальная активность (злоупотребление психоактивными веществами и суицидальное поведени.pdf

116

ность  другости.  Они  есть  то,  что  они  есть,  —  пишет  Пёрлз.—
Люди пытаются стать тем, чем они не являются,.. имеют идеалы,
которые  не  могут  быть  достигнуты, стремятся  к  совершенству,
чтобы  спастись  от  критики, открывая  дорогу к  бесконечной ум-
ственной пытке... Психосоматические симптомы, отчаяние, уста-
лость и компульсивное поведение заменяют радость бытия»

87

.

Именно в дихотомии души и тела видит Пёрлз тот глубокий

раскол, который  настолько  укоренился  в  нашей  культуре, что
уже давно воспринимается как  нечто само собой разумеющееся.
Именно в этой фрагментации видит он основу конфликта, трево-
жащего человечество.

Нарушение  аутентичности — проблема  общечеловеческая  и

только вера в свою избранность, в то, что всё это не зря и не да-
ром, помогает  человеку  терпеть  тяготы  существования  в  мире,
где мы, по сути, чужие.

*

Когда  древнегреческие  софисты, можно  сказать, впервые  в

истории  эстетико-философской  мысли  поставили  во  главу  угла
человека, его  поведение, его  поступки  и  переживания, первыми
сделали  попытку  найти  красоту  в  человеке  как  самостоятельно
действующем и ответственном за своё поведение субъекте, а не в
его  включённости  и  гармонии  с  всеобщим  мировым  космосом,
они  признали  за  личностью  право  выбора. «Человек  есть  мера
всех вещей»,— сказал греческий софист Протагор из Абдер.

Человек  стал  сам  отвечать  за  своё  поведение, увеличение

возможностей породило желания, желания породили притязания,
притязания  породили  надежду, а  надежда, хоть  и  последней, но
всё же рано или поздно умирает.

Проблемы, связанные  с  кризисом  аутентичности, существу-

ют уже не одну тысячу лет. Одна из мировых религий — буддизм
— целиком и полностью возникла из осознания необратимости и
непоправимости онтогенетической динамики личностного бытия.
Кризис аутентичности, пережитый в молодости Буддой, привёл к
разработке путей «бегства» от череды рождений и смертей.

87

 Пёрлз Ф.С.— С. 15.

117

Молодой  царевич  Сиддхартха  из  рода  Гуатама  племени

Шакьев, достигнув юности, решил выйти из дворца и совершить
путешествие  по  городу  в  своей  колеснице. В  этот  момент  Бог-
Дэва внезапно является на его пути в облике дряхлого старика.

И  в  тот  же  миг,  как  повествует  Ашвагхоша  в  «Жизни  Буд-

ды»

88

:

... царевич, видя старца,
Страх тревоги ощутил.

И он спрашивает возницу, что за странный человек ковыляет

вдоль дороги, что с ним случилось:

Иль он высох вдруг от зноя?
Иль таким он был рождён?

Преодолевая затруднение, с помощью Дэва, то есть словами

Бога, возница отвечает молодому принцу:

— Вид его иным был видом,
Пламень жизни в нём иссяк,
В изменённом — много скорби,
Мало радости живой.
Дух в нём слаб, бессильны члены,
Это знаки суть того,
Что зовём — «Преклонный возраст».
Был когда-то он дитя,
Грудью матери питался,
Резвым юношей он был,
Пять он чувствовал восторгов,
Но ушёл за годом год,
Тело порчи подчинилось,
И изношен он теперь

 В ужасе царевич спрашивает своего возницу, один ли только

этот человек:

Дряхлым возрастом томим,
Или буду я таким же,
Или будут все как он?

И возница посвящает Будду в печальную мудрость жизни:

— О царевич, и тобою
Тот наследован удел.
Время тонко истекает,
И пока уходит час,

88

 Ашвагхоша. Жизнь Будды. Калидаса. Драмы /Пер. К. Бальмонта; Введ., вступ. ст.

Г. Бонгард-Левина.— М., 1990.— С. 58—60.

118

Лик меняется,— измене
Невозможно помешать.
Что приходит несомненно,
То должно к тебе прийти,
Юность в старость облачая,
Общий примешь ты удел.
Бодгисаттва...
Слыша верные слова,
Так сражён был, что внезапно
Каждый волос дыбом встал...
«Что за радость, — так он думал, —
Могут люди извлекать
Из восторгов, что увянут,
Знаки ржавчины приняв?
Как возможно наслаждаться
Тем, что нынче силен, юн,
Но изменишься так быстро
И, исчахнув, будешь стар?
Видя это, как возможно
Не желать — бежать, уйти?»

В  этих  словах — осознание  онтогенетического  кризиса  ау-

тентичности, связанного с тем, что биологическое развитие, дос-
тигая  пика, необратимо  переходит  в  процесс  старения  и  лич-
ность, осознавая свою биологическую привязанность к смертно-
му организму, не желает мириться с общим уделом всего живого
и ищет путей освобождения.

Возможно ли созерцать старость, болезнь и с ними смерть и

при этом жить, смеяться и шутить с «мёртвой петлею на шее?»

89

— вопрошает Будда

Вся экзистенциальная философия, по большому счёту,—  от-

вет  на  этот  вопрос. Не  случайно  Альбер  Камю  писал, что  есть
лишь  одна  по-настоящему  серьёзная  философская  проблема —
проблема самоубийства. «Решить, стоит или не стоит жизнь того,
чтобы  её  прожить,— значит  ответить  на  фундаментальный  во-
прос  философии... Бывает, что  привычные  декорации  рушатся.
Подъём, трамвай, четыре  часа  в  конторе  или  на  заводе, обед,
трамвай, четыре часа  работы, ужин, сон; понедельник, вторник,
среда, четверг, пятница, суббота, всё в том же ритме — вот путь,

89

 Там же.—С. 66.

119

по которому легко идти день за днём. Но однажды встаёт вопрос:
зачем?.. В  немногие  часы  ясности  ума  механические  действия
людей, их лишённая смысла пантомима явственны во всей своей
тупости»

90

.

Что же делать?
Ответ прост: ничего не делать. Поскольку решение проблемы

экзистенциального  кризиса  кроется  в  самой  постановке  пробле-
мы. Ведь  по  тому «механическому» пути, который  описывает
Камю, Франкл, Фромм и другие представители экзистенциальной
философии  и  гуманистической  психологии «идти  легко»! И  по
этому пути легко идёт большинство людей — и для них пробле-
мы  экзистенциального  кризиса  или  ноогенного  вакуума  просто
не  существует, если  только  искусственно не  пытаться  заставить
их осознать, что их нормальная жизнь (как её ни обзови — «ме-
ханическая», «бессмысленная», «винтиковая») — это неправиль-
ная  жизнь. Достаточно  поставить  перед  человеком  вопрос «за-
чем?», чтобы надолго лишить его радости непосредственного ау-
тентичного существования.

Поэтому, в свою очередь, мне бы хотелось поставить вопрос:

«зачем?». Зачем пытаться показать человеку, зачем пытаться до-
вести до сознания человека, что его жизнь бессмысленна, что она
абсурдна, что  удел  человеческий  и  всё  его  существование, как
писал  Хайдеггер, ничтожно. Для  человека, живущего  в  суетном
мире  и  в  его  развлечениях, забота  выступает  как  краткий  миг
страха. Но дайте этому страху дойти до сознания, дайте ему раз-
растись, взлелейте  и  удобрите  его — и  он  станет  тревогой. Как
только банальный ум  предастся  созерцанию смерти, тревога пе-
рерастёт в ужас.

Что  же  дальше? Начинать  проводить  логотерапию, искать

утраченный  смысл? Может  быть, всё  же лучше психопрофилак-
тика? Может быть, лучше не давать человеку возможности осоз-
нать бессмысленность собственного существования, чтобы затем
не призывать его существовать на грани абсурда, получая сомни-
тельное удовольствие от жизни на краю бездны? Поскольку сама
проблема возникает только в момент осознания, может быть, и не

90

 Камю А. Миф о сизифе //Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство

/Пер. с фр.— М., 1990.— С. 24—29.

120

стоит осознавать?

Один  из  основателей  гештальт-психологии  Коффка  расска-

зывает  одну  старинную  шведскую  легенду  о  путнике, заблудив-
шемся в снегах: «Вьюжным зимним вечером, после многих часов
блужданий по продуваемой ветром равнине, все тропки и вешки
которой  оказались  покрыты  плотным  слоем  снега, всадник  уви-
дел освещённые окна фермы и, радуясь возможности обрести на-
конец кров над головой, направился к ней. Хозяин, встретивший
его на пороге, с удивлением спросил незнакомца, откуда он при-
был. Путник указал вдаль, по направлению прямо от фермы, по-
сле  чего  фермер с  ужасом и  изумлением в  голосе произнёс: «Да
знаете ли вы, что пересекли сейчас озеро Констанция?» Услышав
это, путник замертво упал к его ногам»

91

.

Не уподобляемся ли мы иногда тому самому фермеру, когда

пытаемся  довести до сознания нормального человека, живущего
своей  аутентичной  жизнью (пусть  механической, пусть  прими-
тивной), чуждую ему проблему смысла, от которой он всеми си-
лами  и  средствами  бежит  и  прячется — и  прячется  вполне  ус-
пешно до тех пор, пока мы не поймаем его и не поставим лицом к
лицу  с  иррациональностью, бесчеловечностью  и  бессмысленно-
стью мира.

Шопенгауэр  довольно  точно  обозначил эту  проблему, напи-

сав, что «абсолютно недостижимое не порождает страданий, если
только  оно  не  подаёт  надежды. Всякое  счастье  основано  на  от-
ношении  между  нашими  притязаниями  и  тем, чего  мы  достига-
ем»

92

. Это  не  только совершенно верное  обозначение проблемы,

но и единственно верный совет, с помощью которого можно из-
бавиться от всех психологических страданий, связанных с кризи-
сом  аутентичности. «Распознав, в  чём  наша  сила  и  наша  сла-
бость, мы  будем  стремиться  к  всестороннему  использованию  и
развитию  своих  очевидных  природных  задатков  и  будем  всегда
направлять туда, где они пригодны и ценны, — но решительно и,
преодолевая себя, будем избегать таких стремлений, для которых
у нас от природы мало задатков, и поостережёмся пробовать то,
что не удастся нам. Только тот, кто этого достиг, будет всегда и с

91

 Цит. по: Дорфман Л.Я. Метаиндивидуальный мир.— М., 1993.— С. 181.

92

 Шопенгауер А. Мир как воля и представление //Собр. соч.— Т. 1.— С. 53