Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

2. ГИПОТЕЗА ОБ УРОВНЯХ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ

В  контексте  нашего  изложения  сказанное  выше  должно  означать, что

предстоит продолжить движение от абстрактного к конкретному, начатое в первой
главе, с тем чтобы данное там общее представление о личности

* Нелишне заметить, что взгляд на норму только через анализ, гипертрофию ее

возможных недостатков, проникая в широкое обыденное сознание, может сыграть
(и уже во многом вследствие своей распространенности сыграл) весьма пагубную
роль в формировании нравственных ориентации. Он как бы развенчивает человека,
давая любым самым возвышенным проявлениям заземленное, часто прямо идущее
от  болезни  объяснение, сводя  все  к «сублимации», действию  замаскированных
элементарных эгоистических «инстинктов» и т. п Продолжив аналогию с зеркалом,
как не вспомнить здесь мудрую андерсеновскую историю-предостережение о злом
тролле, который «смастерил  такое  зеркало, в  котором  все  доброе  и  прекрасное
уменьшалось дальше некуда, а все дурное и безобразное так и выпирало, делалось
еще  гаже... А  если  у  человека  являлась  добрая  мысль, она  отражалась  в  зеркале
такой  ужимкой,  что  тролль  так  и  покатывался  со  смеху,  радуясь  своей  хитрой
выдумке. Ученики тролля — а у него была своя школа — рассказывали всем, что
сотворили  чудо:  теперь  только,  говорили  они,  можно  увидеть  мир  и  людей  в  их
истинном  свете. Они  бегали  повсюду  с  зеркалом, и  скоро  не  осталось  ни  одной
страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде».

З*

67

 по  возможности  довести, конкретизировать  до  развернутой  психологической

концепции *.

Напомним, что  в  этом  общем  представлении  личность  рассматривалась  как

способ организации, инструмент, орудие присвоения человеческой сущности. Этим
мы  как  бы  подтверждали, экстраполировали  идущее  в  отечественной  психологии
от Л. С. Выготского понимание человека как существа производящего, строящего
орудия и инструменты своего развития. Причем орудия эти могут быть не только
внешними, вещными, конкретно представленными — лопата, топор, станок, ЭВМ,
но  и внутренними, психологическими — способ мышления, специальные приемы
запоминания,  воображение, построение образа, использование знака и т. п.

Следующим  шагом  в  этом  направлении  должно  было  стать  понимание

развитых  внутренних  психологических  орудий  не  только  как  средств  решения
возникающих  перед  индивидом  задач, но  и  как  особого  рода «психологических
органов», в  функции  которых  входит  относительно  самостоятельное
продуцирование  самих  задач, обеспечение  и  закрепление  определенных,
достаточно  единообразных  способов  их  решения, взаимодействие  с  другими
подобными «психологическими органами» и т. п. Ценной аналогией здесь служит
представление о «функциональных органах» **, которые возникают, складываются
в  нервной  системе  в  единое  целое  прижизненно, в  тесной  зависимости  от
конкретных внешних

* Путь этот пока не является в психологии частым. Как справедливо замечает

В. Е. Кемеров, обычно «психология шла не по пути «реконструкции» психики на
основе истолкования личностного бытия, а, наоборот,— по пути «реконструкции»
бытия личности на основе описания ее психики»

6

.

** «...Одним из крупнейших современников И. П. Павлова, А. А. Ухтомским,

была  выдвинута  мысль  о  существовании  особых  физиологических, или
функциональных органов нервной системы... Это органы, которые функционируют
так  же, как  и  обычные  морфологически  постоянные  органы; однако  они
отличаются  от  последних  тем, что  представляют  собой

новообразования,

возникающие в процессе индивидуального (онтогенетического) развития. Они-то и
представляют  собой  материальный  субстрат  тех  специфических  способностей  и
функций, которые  формируются  в  ходе  овладения  человеком  миром  созданных
человечеством  предметов  и  явлений—1ворениями  культуры... Теперь  мы  можем
более  ясно  представить  себе  и  то, в  чем  именно  выразилось  очеловечивание
человеческого мозга... Оно выразилось в том, что кора человеческого мозга с ее 15
миллиардами нервных клеток стала в гораздо большей степени, чем у высших жи-
вотных,

органом, способным формировать функциональные органы»

7

.

68

условий  и  обстоятельств, и  затем  начинают  функционировать  с  той  же

устойчивостью, что  и  морфологически  наследственно  обусловленные  органы.
«Органом,— писал  А. А. Ухтомский,— может  быть  всякое  временное  сочетание
сил, способное  осуществить  определенное  достижение»

8

. Эта, безусловно,

важнейшая  гипотеза  была  направлена  по  преимуществу  в  сторону  высшей
физиологии  и  не  касалась  сути  психологических  проблем. Лишь  в  трудах  А. Н.
Леонтьева, А. В. Запорожца, а в последнее время В. П. Зинченко и его сотрудников
гипотеза  получила  развитие  применительно  к  ряду  областей  психологии  и  стало

возможным  говорить  об  отдельных  психологических  структурах (мышления, па-
мяти, действия) не  только  как  о  психологических  орудиях, но  и  как  о
психологических органах.

Настает, видимо, пора  применить  эти  представления  и  к  изучению  личности.

Прежде  всего  обратим  внимание  на  взаимосвязь  двух  обсуждаемых  понятий —
«психологическое орудие» и «психологический орган». Орудие, будучи развитым и
обретшим  относительную  самостоятельность  в  рамках  целостной  организации,
приобретает  функции  органа. С  генетической  точки  зрения  орудие  есть  то, что
может стать органом, есть орган в потенциале. Орган же в свою очередь — зрелое
орудие,— орудие, переставшее  быть  только  средством, способом  реализации
чужой воли, но приобретшее собственную волю (а порой своеволие), собственную
активность. Эта активность в рамках психической организации человека имеет по
крайней  мере  два  основополагающих  направления. Одно  состоит  в  познании
внешнего  мира, производстве  предметов, преобразовании  окружающего. Другое
направление связано с нахождением

смысла

 своего бытия в мире и многочислен-

ных продуктов, следствий этого бытия. Каждое из этих направлений порождает и
соответствующие  сферы  приложения  психической  активности. Одна  из  них  есть
«мир  вещей», причинно-следственных  отношений, другая  есть «мир  идей», мир
смыслов. Соответственно  этому  деятельность  в «мире  вещей» можно  назвать
деятельностью  производства «вещных» продуктов, предметов, измерений, тогда
как  деятельность  в «мире  идей» следует  назвать  деятельностью  смыслообразова-
ния, производства  смыслов. Если  продукты  деятельности  первого  рода  зримы  и
осязаемы, могут быть непосредственно и в объективной форме предъявлены

69

 другому, то продукты деятельности второго рода субъективны, мало и трудно

поддаются объективации, непосредственной передаче другому.

Следует  сразу  подчеркнуть, что  две  указанные  сферы  существуют  во

взаимосвязанных, хотя и во многом противоречивых, отношениях. Дело в том, что
первая  сфера  не  несет  в  себе  смысла  своего  существования, смысл  этот  должен
быть  найден,  доказан,  и  тем  самым она  нуждается  в  постоянном и  все  новом,  по
мере  ее  развития, осмыслении, т. е. в  продуктах  деятельности  другой  сферы —
сферы  смыслообразования.  В  то  же  время  «производство»  смыслов  никогда  не
существует в некоем «чистом» виде, но всегда нуждается в материале реальности, с
одной  стороны, как  источнике, толчке  к  смыслообразованию, а  с  другой
стороны,— поле, полигоне  реализации  уже  обретенного  смысла, попыток  его
объективации. П. А. Флоренский, который еще до Л. С. Выготского четко поставил
проблему  ору-дийности  человеческой  психики, писал, что  творчество  разума
распадается  на  производство

вещей,

  смысл  которых  не  нагляден,  и  производство

смыслов,

  реальность  которых  не  очевидна. Необходимо  поэтому  доказывать

осмысленность вещей и вещность смысла.

Это несовпадение и одновременно взаимозависимость, взаимосвязанность двух

сфер, создаваемое между ними внутреннее напряжение, противоречие есть по сути
отражение  общего  противоречия  между  обусловленной  данной  конкретной
ситуацией  ограниченностью  каждого  отдельного  человека  и  его  потенциальной
универсальностью, безграничными  возможностями, безмасштабным  развитием,
предполагаемым родовой человеческой сущностью *. На уровне индивидуального
сознания  это  противоречие  обычно  отражается  как  противоречие  между «я»
реальным и «я» идеальным, между

* «Убеждение  в  том, что  вещи  существуют  не  сами  по  себе, а  обладают  еще

каким-то  важным  и  существенным  для  человека «смыслом», растет  из  особого
положения  человека  в  мире,— пишет  В. М. Межуев.— В  своем  стремлении
постичь  смысл  вещи, раскрыть  его  средствами  мифологического, религиозного,
художественного  или  философского  сознания  люди  исходят  не  из  своей  чисто
природной  потребности  в  ней, а  из  своей  общественной, «родовой» потребности,
определяемой  существованием  того  общественного  целого, к  которому  они
принадлежат. Они как бы смотрят на вещь глазами этого целого, пытаясь увидеть в
ней то, что  имеет значение для их жизни  в  границах данного  целого. Будучи сам
«родовым» существом, человек и в вещах ищет то, что составляет их общий «вид»,
«эйдос», «идею», что образует их «родовую» сущность»

9

.

70

«я»  сегодняшним  и  «я»  будущим;  как  противоречие  между  бытием  и

долженствованием, реальным и потенциальным, вещным и смысловым.

Ниже, когда  мы  будем  рассматривать  строение  смысловой  сферы, динамику

деятельности, мы  постараемся  развить  эти  исходно  важные  для  нас  общие
положения, а теперь  вернемся  к определению личности как способу организации,
орудию  присвоения  человеческой  сущности. Нетрудно  после  сделанных  выше
замечаний  увидеть, в  каком  новом  дополнении, конкретизации  нуждается  это
определение. Поскольку  присвоение  человеческой  сущности  распадается  на
присвоение «мира  вещей», причинно-следственных  связей  и  отношений  и  на
присвоение «мира идей», производство смысловых образований, то соответственно

и орудия, органы психической деятельности неоднородны, но распадаются, вернее,
тяготеют  к  двум  соответствующим  сферам. Если  же  применить «поуровневый»
подход *, то  следует  говорить  о  разных  измерениях, уровнях  психического
аппарата. Один  уровень  мы  назовем

собственно  личностным

  или

личност  но-

смысловым,

«ответственным» за  производство  смысловых  ориентации,

определение  общего  смысла  и  назначения  своей  жизни, отношений  к  другим
людям и к себе. Специально подчеркнем при этом, что речь идет не об абстрактной
философской рефлексии, а о вполне насущной и каждым так или иначе решаемой
задаче осмысления, смыслового оправдания своего бытия **.

Однако смысловые ориентации не могут сами по себе

'

 «Поуровневый» подход имеет весьма давнюю историю. Деление на «душу» и

«тело», которому  тысячи  лет, можно  рассматривать  как  первую  попытку  такого
рода. Не  менее  почтенный  возраст  имеет  и  трехчленное  деление  на «телесное»,
«душевное» и «духовное». Двух- и трехчленное деление, наполненное, разумеется,
иным  содержанием, остается  наиболее  распространенным  и  сейчас. Напомним
лишь  некоторые  примеры:  индивид  —  личность  (А.  Н.  Ле-онтьсв);  субъект  —
личность (П. Я. Гальперин); индивид — личность—индивидуальность (Б. Г.
Ананьев,  А.  Г.  Асмолов);  индивид  —  субъект  —личность  (Ш.  А.  Надирашвили);
организм — индивид — личность (М. Г. Ярошевскнй) и др. В развиваемых ниже
взглядах  на  проблему  психического  здоровья  мы  также  будем  придерживаться
трехчленной традиции.

"  Напомним  в  данной  связи  слова  Л.  Н.  Толстого  о  том,  что  «неизбежно

необходимое  для  живых  людей  знание  было  и  есть  всегда  одно:  .танце  своего
назначения в том положении, в котором находит себя человек в этом мире, и в той
деятельности- или  в  том  воздержании  от  деятечьности, которое  вытекает  из
понимания этого назначения» '°.

71