Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

 вовлекает воспринимающего его человека в свою сферу и образует не просто

вербальное или чисто эмоциональное воздействие, но особую, всегда совместную,
друг к другу идущую деятельностную активность, призванную соединить в общем
смысловом  поле исполнителя  и  слушателя, актера  и  зрителя. Недаром  говорят  не
только о хорошем или плохом исполнителе и актере, но и о хорошем или плохом
зрителе, о хорошей или плохой аудитории, которая может зажечь и поддержать или
погасить  и  затормозить  творчество  артиста:  в  первом  случае  —  чутким
реагированием, точнее, сопереживанием, а  во  втором — отчуждением  и
равнодушием, т. е. разобщенностью  с  исполнителем, отсутствием  единой  сов-
местной деятельности *.

Таким  образом, мы  вновь  приходим  к  утверждению  важности  идеи

деятельностного  опосредствования: для  того  чтобы  сформировать  устойчивые
смысловые  структуры, необходимо  вовлечение  человека  в  такого  рода
деятельности, в  такого  рода  жизненные  проблемы, где  бы  он  мог  реально
осуществить,  отстоять,  испытать  свои  принципы  и  устремления,  где  бы  они
срослись, сплавились  с  его  поступками  и  деяниями, стали  личностными
ценностями, т. е. осознанными  смысловыми  образованиями, направляющими  и
оправдывающими  весь  конкретный  ход  его  жизни. Такое  деятельностное  опос-
редствование  важно  и  для  воспитания, и  для  коррекции  отклонений  личности, с
той, однако, существенной  разницей, что  в  первом  случае  мы  исходим  из
представления о еще не сформированной личности, достаточно от-

* Заметим, однако, что и в случае образования такой совместной деятельности,

возникшего  общего  смыслового  поля  воспитательное, преобразующее  личность
воздействие  искусства  имеет  известные  пределы  и  ограничения. Пределы  эти
обнаруживаются  уже  за  дверью  театра, когда  зритель  возвращается  в  привычный
ему мир  жизни, в  мир его субъективных деятельностей, их иерархии, накатанных
смысловых отношений и установок. И тот, кто только что сочувствовал Гамлету (а
в  театре  это  делают  практически  все), ведет  себя  как  Полоний  или  даже
Розенкранц. Искусство растормозило, всколыхнуло, показало возможность нового
видения мира, пусть  даже — по Аристотелю — очистило (катарсис) человека, но
если все это не будет подкреплено его дальнейшей конкретной деятельностью, его
жизнью, трудом и подвигом его бытия, эффект окажется временным, собственные
смысловые  образования  останутся  почти  не  затронутыми. Еще  В. Джеймс
приводил в пример ба-рыньку, которая проливает в театре слезы над страданиями
простолюдина, в то время как ее кучер стынет на морозе у театрального подъезда.

крытой нашим влияниям, а во втором — о личности уже сформировавшейся, и,

следовательно, если в первом случае мы готовимся личность строить, то во втором
— нам предстоит ее перестраивать. В обоих случаях продвижение возможно лишь
тогда, когда  работа  и  воспитателя, и  коррекциониста  основана  на  знании
внутренних  законов  развития  личности, знании  того, что  есть  норма  этого
развития, к чему в итоге следует направлять стремления человеческой личности. В
этой  и  предыдущей  главах  мы  пытались  обосновать  некоторые  ответы  на  эти
вопросы  и  наметить  ряд  самых  общих  положений,  гипотез  о  нормальном  и
аномальном  развитии  личности. Разумеется, за  рамками  раздела  осталось
значительно  больше  проблем, нежели  вошло  в  него, что  объясняется  не  только
нежеланием говорить скороговоркой о важных вещах, но и тем, что в нашу задачу

входило  не  отыскание  как  можно  большего  количества  детерминант, частей,
свойств  личности, а  попытка  определить  некоторые  стержневые, главные
проблемы и ракурсы, исходя из которых возможно в дальнейшем проникновение и
в более частные области.

...Однако  любые  теоретические  рассуждения, сколь  бы  полны, искусны,

изощренны  они  ни  были, не  в  силах  до  конца  разрешить  ими  же  вскрываемые
проблемы  и  противоречия. Для  разрешения  теоретических  споров  о  личности
необходимо вернуться на землю, к предмету, их порождающему,— самой реальной
жизни.

 Но

как психологу подойти к объективному исследованию жизни личности и

возможно ли это в принципе?

ГЛАВА 111

МЕТОДЫ 

ИССЛЕДОВАНИЯ (ВЗАИМООТНОШЕНИЕ

«ОБЪЯСНЕНИЯ» И «ПОНИМАНИЯ» В ПСИХОЛОГИИ)

Достаточно  часто  психологу  приходится  слышать  от  специалистов  других

областей, прежде  всего  естествен-нотехнических, что  психология  вовсе  не  наука,
поскольку не  располагает  строгими объективными  методами исследования. Когда
же психология стремится к формализации методов и достигает известного уровня
этой формализации, то сразу же появляются обвинения — на этот раз со стороны
представителей  гуманитарных  областей,— которые  говорят  о  принципиальной
невозможности  однозначного  определения  человеческой  личности. Но  дело  не
ограничивается  критикой  извне, по  сути  та  же  борьба, борьба  двух  подходов:
одного — стремящегося  к  формализации, другого — выступающего
принципиально  против  таковой, происходит  и  в  самой  психологии. Л. С.
Выготский, характеризуя  кризис  психологии  начала  века, писал, что  он  вообще
привел «к  понятию  о  двух  психологиях». Мысль  о  разделении  этих «двух
психологии» была особенно ясно высказана немецким психологом Э. Шпрангером,
который  резко  отделил  друг  от  друга  психологию  как  науку  естественную,
занимающуюся  по  преимуществу  элементарными  процессами, и  психологию  как
науку  о  духе. Последняя, по  его  мнению, не  может  пользоваться  какими-либо
иными  методами, нежели  целостное  постижение, вчувст-вование, сопереживание,
понимание (отсюда  и  наиболее  распространенное  название  такого  подхода —
«понимающая  психология»). Было  бы  весьма  поучительно  проследить, как
развивались  и  трансформировались  эти  два  подхода  в  истории  психологии, но,
поскольку такая  задача выходит  за рамки содержания  данной книги, ограничимся
лишь  констатацией, что  в  западной  психологии  наиболее  последовательным
выражением первого подхода стал бихевиоризм, сводящий все к

134

фиксируемым  поведенческим  реакциям, а  второго  экзистенциальная

психология, ставящая  во  главу  угла  акты  понимания  и  вчувствования. Общая
критика этих направлений достаточно полно представлена в отечественной науке,
поэтому нет нужды повторять ее здесь. Следует отметить, однако, что эта критика
выглядит  пока  сугубо  негативной: она  отвергает  аргументы  чужих  школ, но  не
предлагает своих решений действительно острого, принципиального вопроса о том,
может  ли  психология  научно, т. е. строго  и  объективно, определять, измерять,
исследовать то, что по сути своей не имеет меры, границ, то, что трансцендирует,
преодолевая в своем развитии любые «заранее установленные масштабы».

К  сожалению, этот  вопрос  часто  и  не  ставится  современными  психологами.

Большинство  из  них, априори  считая  себя  представителями  естественнонаучного
направления (о  некоторых  исторических  причинах  такой  приверженности  мы
говорили в гл. I), строят свои исследовательские программы, применяют методики,
обрабатывают  результаты  и  делают  выводы  так, будто  человек  есть
фиксированный  объект  наподобие  физического. Но  именно  этот  подход, прежде
всего в отношении личности, и вызывает наиболее резкую критику М. М. Бахтин,
например, отвергая  возможность  однозначного  определения  личности, писал:
«...подлинная  жизнь  личности  совершается  как  бы  в  точке  этого  несовпадения
человека  с  самим  собой, в  точке  выхода  его  за  пределы  всего, что  он  есть  как

вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его
воли, «заочно». Подлинная  жизнь  личности  доступна  только

диалогическому

проникновению  в  нее, которому  она  сама  ответно  и  свободно  раскрывает  себя.
Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, т. е.

заочная

правда,

  становится  унижающей  и  умертвляющей  его

ложью,

  если  касается  его

«святая святых», т. е. «человека в человеке»» '.

Очевидно, однако, что безусловное согласие с таким мнением означало бы по

сути  приговор  многим, претендующим  на  объективность  методам  в  психологии
личности. «Трудно найти,— пишет по поводу приведенных слов М. М. Бахтина А.
В. Петровский,—другое  столь  сильно  и  лаконично  выраженное  обвинительное
заключение, предъявленное  детерминистической  психологии, которая  в  своей
экспериментальной практике, минуя

13'"

 интроспекцию, пытается получить (подсмотреть, предсказать, определить) эту

заочную правду о личности другого человека, исследуя как раз то ее «вещное бы-
тие», которое Бахтин... объявляет «унижающей и умертвляющей ложью»»

2

. Далее,

принципиально возражая Бахтину, Петровский  утверждает, что  как раз при опоре
на «вещное  бытие», только  принимая  во  внимание  его  реалии, возможно
объективное познание  личности, в  том числе и «диалогическое проникновение» в
ее глубины.

Этим  утверждением, при всей его авторитетности, не снимается, однако, едва

ли не главная проблема:

если возможна «заочная правда о личности» (а это действительно необходимое

условие научности психологии), то какова должна быть эта правда, чтобы она со-
гласовывалась, не противоречила трансцендирующей, не имеющей фиксированных
границ  природе  человеческого  развития, чтобы, будучи  высказанной, не  оберну-
лась, как  предупреждал  Бахтин, обманом, уводящим  и  ложным  суждением, ибо
человек, которого  мы  определили  сегодня, завтра  или  в  любой  другой  день
способен  измениться, перейти  установленные  нами  для  не.го  ограничения,
совпадения с самим собой, и тогда выходит, что мы при всех наших стремлениях к
объективности описали, следовательно, не его реального, движущегося, живого, а
мертвый  слепок  с  одного  лишь  варианта, поворота, изгиба  его  жизненного  пути,
может быть, к тому же и случайного, временно возникшего, не имеющего к нему,
изменившемуся, непосредственного актуального касательства.

Решение  проблемы, на  наш  взгляд, заключается  в  достаточно  четком

различении  понятий «личность» и «человек», определении  личности  как  способа
организации  присвоения  человеческой  сущности  и  исходя  из  этого  —
сосредоточении  внимания  преимущественно  не  на  готовых, сложившихся
свойствах  личности, а  на  механизмах  их  формирования, становления,
непрекращающегося  движения. Тогда  данные  исследования (полученные  или
путем  изучения  конкретных  продуктов  деятельности, «вещного  бытия», или
анализа  диалогических  форм  общения, или  применения  лабораторных
экспериментов  и  т. п.) могут  стать  одновременно  и  объективными, и  не
противоречащими  трансцендирующей, изменяющейся  природе  человека, ибо  в
такого  рода  исследованиях  мы  будем  стремиться  фиксировать, овеществлять,
ставить границы и определять масштабы

136

не  развития  человека как такового, которое не имеет  фиксированной, заранее

установленной  границы  и  масштаба *, но  психологическим  механизмам, путям,
которые опосредствуют это развитие, существенно влияя на его ход и направление.
Что  же  касается  неизбежно  возникающего, движущего, а  следовательно, и
неустранимого  противоречия  между «вещным» (конечным) и «смысловым»
(потенциально  бесконечным), то  оно  в  свете  сказанного  не  есть  препятствие
объективному  познанию  личности, обходить  которое  надо  постулированным
современной академической  психологией возвеличиванием осязаемого «вещного»
в  ущерб  неясному  смысловому (в  противовес «понимающей  психологии»,
феноменологическим, экзистенциальным  подходам  или  литературоведческим
толкам о превалировании второго над  первым). Следует  не  избегать, не  маскиро-
вать  это  противоречие,  а,  напротив,  выделить  и  зафиксировать  его  как  первую