Файл: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf

объективную  данность, как  важнейший  внутренний  механизм  личности, который
подразумевает  преодоление, отрицание  овеществленных  форм  бытия  через
изменение  смыслового  восприятия, равно  как  изменение  смыслового  восприятия
обусловливается изменившимися формами бытия вещного.

Но  для  исследования  личности, прежде  всего  такого, которое  ставит  задачей

понимание  ее  реального  жизненного  движения, необходимо  накопление
достаточного  эмпирического  материала, данных  о  клинике, т. е. подробного,
систематического описания изменений интересующих нас личностных феноменов.
Здесь мы сразу сталкиваемся, однако, с серьезными трудностями. Дело в том, что
клиника  нормального  поведения  человека (без  анализа  которого, как  мы  знаем,
нельзя  должным  образом  понять  и  развития  аномального)  оставалась,  как  ни
странно, по  сути  закрытой  для  научной  психологии  личности. Это  касалось  даже
такой наиболее изученной ее отрасли, как детская психология, которой, по словам
Д. Б. Эльконина и Т. В. Драгуновой, явно не хватало клиники детского развития, т.
е. описания «одних и тех же детей на протяжении всего возрастного

* Кстати, постулируя  феномен  несовпадения  с  самим  собой, М. М. Бахтин

говорит, в строгом смысле, не о личности, а о человеке:

«Человек  никогда  не  совпадает  с  самим  собой. К  нему  нельзя  применить

формулу  тождества: А  есть  А»

3

.  Эти  слова  по  сути  целиком  согласуются  с

Марксовым определением человека как безмасштабного существа.

137

 периода  с  фиксацией  их  поведения, деятельности  и  взаимоотношений  с

окружающими во всех основных сферах жизни»

4

. Что касается клиники взрослой

жизни  человека, то  она  была  представлена  в  сочинениях  по  психологии  и  вовсе
отрывочно. В отечественной науке, пожалуй, один Б. Г. Ананьев систематически и
настойчиво  выступал  с  призывом  широко  развернуть  исследования  возрастной
психологии зрелости  или взрослости

5

, но в его собственных работах и в работах

его учеников нашла отражение в основном психофизиологическая, а не собственно
внутриличностная, мотивационно-смы-словая динамика взрослости.

В  последнее  время  интерес  к  развитию  личности, перипетиям  ее  жизненного

пути стал заметно активизироваться, что определяется не только внутренней логи-
кой  движения  науки, но  и  насущными  требованиями  практики, в  особенности  в
области воспитания и коррекции личности. Но, как мы уже говорили, приступить к
развертыванию  этого  анализа  оказывается  по  сути  невозможным  без  наличия
исходного ориентирующего  материала — систематического описания  интересую-
щих нас феноменов поведения.

Пожалуй, первый, самый  очевидный  выход  из  создавшегося  затруднения —

рекомендовать обращение к уже существующим жизнеописаниям, и прежде всего к
богатейшему  материалу  художественной  литературы. Нельзя  сказать, что  такое
обращение — редкость  для  психологии: примеры  из  художественной  литературы
можно встретить на страницах самых солидных общетеоретических исследований.
Однако  использование  художественного  образа  как  метода  психологического
исследования, определение  его  возможностей  и  ограничений  не  нашли  должного
отражения в научной литературе, в том числе в той, которая непосредственно обра-
щена к психологии искусства. Обычно в подобного рода работах делается попытка
раскрытия  тайн  литературного  творчества, искусства  вообще  с  помощью  гипотез
научной психологии. Нас же сейчас интересует обратная задача — понять, чем и с
какой стороны накопленные в литературе образы и описания могут быть полезны
для психологии.

В качестве примера немногих исключений можно назвать статью Г. Олпорта

6

,

в  которой .обсуждается  проблема  существования  двух  подходов — психологи-
ческого и художественного — к пониманию личности и

)38
делается  ряд  ценных  для  психологии  выводов, из  которых  отдельные  мы

используем  ниже, и  небольшую, но  яркую  заметку  Б. М. Теплова, где  тонкому
психологическому разбору известных пушкинских образов — Татьяны, Германна,
Моцарта, Сальери — предпосланы  слова, до  сих  пор  не  утратившие  своей
актуальности  и  остроты: «Анализ  художественной  литературы  обычно  не
указывается  в  числе  методов  психологического  исследования. И  фактически
психологи этим методом не пользуются». Между тем автор «глубоко убежден, что
художественная  литература  содержит  неисчерпаемые  запасы  материалов, без
которых не может обойтись научная психология...»

7

. Полностью солидаризируясь

с  этими  словами, остановимся, ввиду  недостаточности  специальных  разработок,
подробнее  на  этом  вопросе. - Действительно, в  художественных  произведениях
находим  самые  разнообразные  характеры  и  модели  поведения  людей  во
всевозможных  жизненных  ситуациях. Развернутые  и  яркие  описания  эволюции
человеческой  души, истории  ее  возвышений  и  деградации, удивительных  побед

духа  и  его  же  постыдных  поражений, рассмотрение  путей, ведущих  к  подвигу  и
подвижничеству, и путей, приводящих к падению и прозябанию, показ внутренней
логики  и  цепи  внешних  событий, толкающих  человека  на  преступление  и
предательство или, напротив, к раскаянию, самоотречению и жертве, описание дум
и  смятения  человека  перед  казнью  или  самоубийством, описание  радости  и
просветления  при  неожиданном  избавлении  от  гибели, раскрытие  многообразия
любовных  перипетий  и  семейных  тайн, отношений  между  детьми  и  родителями,
начальниками  и  подчиненными, учителями  и  учениками — все  это  и  многое
другое, что  наполняет  человеческую  жизнь  от  рождения  до  смерти, вдумчивый
психолог (как и любой вдумчивый читатель) найдет в художественной литературе.

К  этому,  особенно  в  контексте  данной  книги,  необходимо  добавить,  что

художественные  описания  и  образы  вовсе  не  ограничены  кругом  обыденно
понимаемой  нормы  как  некоей  среднестатистической  середины, но, напротив,
нередко стремятся к прорыву этого круга, к постижению внутренней сути случаев
исключительных, отклоняющихся как в  сторону героического, возвышенного, так
и  в  сторону низменного, извращенного. Не обходит при  этом литература и  явных
психических аномалий. Среди множества описаний симптомов аномаль-

139

 ного  поведения  и  душевной  патологии  видное  место  занимают  те,

первооткрывателями  которых  были  писатели. Комментируя  этот  факт, врач-
психиатр М. И. Буянов пишет в рецензии на словарь психиатрических терминов В.
М. Блейхера: «На первый взгляд нет ничего более чуждого литературе и искусству,
нежели  медицинские  термины. Большинству  читателей-неспециалистов  они
представляются  чем-то  вроде  китайской  грамоты. Однако  стоит  даже  очень  не
сведущему  в  медицине  человеку  заглянуть  в  словарь  Блейхера, как  он  с
удивлением  обнаружит  множество  знакомых  имен  и  словосочетаний, давным-
давно  вошедших  в  его  интеллектуальный  багаж. Фактически  в  этом  словаре
отражена вся мировая литература. Тут и синдромы Отелло, Алисы в стране чудес,
Мюнхаузена, Пиквикский синдром, и геростратизм, и комплексы Эдипа, Антигоны
и других героев древних мифов... Писатели и художники первыми поведали нам о
многих  нарушениях  и  отклонениях  психики, за  исследование  которых  медики
принимались, как  правило, спустя  десятилетия. В «Записках  сумасшедшего»
Гоголь  убедительно  показал  этапы  бреда, описанные  учеными  только  через
полвека. Феномен  двойника, почти  исчерпывающе  проанализированный
Гофманом, Эдгаром  По  и  особенно  Ф. М. Достоевским, узаконен  в  медицине
спустя 77 лет  после  выхода  повести «Двойник»... Подобных  фактов  можно
привести много» *.

Беглому  и  далеко  не  полному  перечню  достижений  литературы  в  области

познания  личности  научная  психология  может  пока  противопоставить  лишь
несистематизированные и отрывочные исследования, да и то чаще всего по узким и
ограниченным  аспектам внутри изолированных проблем. Поэтому первое, что мы
должны  констатировать,— это  богатство  описаний, которое  содержится  в
художественной  литературе, и, следовательно, возможность  использования  этих
описаний в психологии.

* Новый мир. 1985. № 1. С. 261. К приведенным словам добавим лишь, что не

следует  думать, что  открытия  писателей  делают  излишними  все  дальнейшие
наблюдения и описания рассмотренных ими личностных аномалий. Напротив, без
этих  дальнейших  скрупулезных  научных  наблюдений  объективность  сделанных
открытий  не  была  бы  подтверждена,  не  говоря  уже  об  анализе  многих  сторон,
которые  остаются  в  тени  писательского  видения. Все  это  требует  не  смешивать
продукцию писателя и, скажем, психиатра в отношении описаний даже одних и тех
же  явлений (ниже  мы  будем  специально  говорить  о  специфике  психиатрических
наблюдений).

140

Это использование может идти в свою очередь по разным каналам. Можно по

совету  Олпорта  выяснять, как  определенные  воздействия  на  человека  приводят  к
определенным («эквивалентным») ответам. Литература, однако, дает  нечто
большее, чем  материал  для  такого  рода «жизненного  бихевиоризма». Она
позволяет  увидеть  и  рассмотреть  те  случаи, когда  определенные  воздействия  не
приводят  к  ожидаемым  реакциям, т. е. рассмотреть  человека  в  его. свободном,
далеко не всегда программируемом развитии.

На  материале  художественной  литературы  можно  выделить  типичные

варианты  внутри- и  межличностных  коллизий, в  которые  вступает  человек  на
протяжении  жизни. Утверждается, например, что  во  всей  мировой  литературе

наличествует  не  более 36 определяющих  сюжетов, а  по  еще  более  строгим
подсчетам — всего 12. Даже  в  области  вымысла — волшебных  сказок  мира —
число  сюжетов  остается  весьма  ограниченным

8

. Рассмотрение  эти» родовых

сюжетов человеческой жизни с позиций научной психологии было бы чрезвычайно
важно  для  построения  типологии  личности, типологии  личностных  конфликтов,
стилей  и  способов  их  разрешения. Но  признание  родовых  сюжетов  ведет  к  еще
более  сложной  проблеме — поиску  законов, их  определяющих. Здесь  собственно
литература  уже  кончается, и  начинается  философско-психологический  анализ.
Пока в этой области известны в основном лишь психоаналитические изыскания 3.
Фрейда, К. Юнга и др., которые сегодня вряд ли могут полно удовлетворить нас.
Однако, если  кто-то  не  так  решал  проблему, это  вовсе  не  означает  ее
дискредитации и отмены поиска новых подходов. Заметим еще, что число законов,
определяющих основные сюжеты жизни, также, по-видимому, весьма ограниченно.
Л. Н. Толстой писал: «Есть малое число клавиш, различная последовательность их,
есть все разнообразие как личностей людей, так и семей исторических. Везде те же
сказки,  те  же  муки,  тот  же  деспотизм,  те  же  войны  и  т.  д.  и  т.  д.  Сравнение  с
клавишами. Все те же. Музыка разная, но результат один и тот же... Попытка найти
эти вечные клавиши»

9

.

Важным  примером, который  может  извлечь  из  литературы  психология,

является рассмотрение личности в движении, в постоянном развитии как форме ее
существования. Особенно интересны в этом плане произведения, прослеживающие
весь жизненный путь личности,

!4'