ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.10.2020
Просмотров: 1604
Скачиваний: 14
56
том, что настанет когда-нибудь время, когда можно будет ей отплатить. Она тотчас
же подумала о дяде и о двоюродных братьях, которые должны ей за что-то мстить.
До того она никогда не думала, что они могли иметь что-либо против нее (кроме
неопределенного подозрения, что она — виновница домашнего раздора).
Она совершенно определенно утверждает, что у нее никогда не было
галлюцинаций, о которых пациентка имеет точное преставление. Все говорилось
при таких условиях, что говорящий мог быть услышан, и голоса получали
естественную локализацию. Однако, рассказанные пациенткой события (одни
только эти события) представляются подозрительными в смысле галлюцинаций
или иллюзий. Позже и теперь здесь, где в течение многих лет анализируются
субъективно и объективно все ее бредовые идеи, никогда не было обнаружено
никаких обманов чувств. Правда, пациентка рассказывает очень часто нечто такое,
что, по-видимому, может быть истолковано только как галлюцинация. Но если
потребовать, чтобы она точно воспроизвела сказанное, чего при терпении можно
добиться всякий раз, или же если можно объективно установить, что было сказано,
то во всех без исключения случаях выясняется, что речь идет только о ложном
истолковании сказанного применительно к ее личности. Однако, для пациентки
представляет видимое затруднение передать ложно истолкованные ею слова, не
относя их на свой сч¨т. Ей кажется, что она вполне точно воспроизводит слова
пастора, когда она рассказывает, будто он говорил, что она впадет в нищету, в то
время как он говорил о впадении в нищету вообще. Иногда нужны весьма
энергичные и многократные требования для того, чтобы она точно передала
сказанные кем-либо в действительности слова, и все-таки, несколько секунд
спустя, она воспроизводит их в соответствующем ее бреду истолковании. Ввиду
стоящей вне всякого сомнения полной правдивости больной и ее собственного
интереса к психологическому анализу — исключается возможность намеренного
извращения. Следует еще отметить, что, по крайней мере, во время нынешнего
пребывания в Бурггельцли пациентка относит на свой счет определенное событие
не непосредственно после совершения его, а лишь несколько часов спустя, часто
даже на следующий день, а иногда и еще позже. Бред отношения требует для
своего развития определенного инкубационного периода. Затем важно
подчеркнуть, что еще ни разу не случилось, чтобы заслуженный упрек или
замечание относительно работы больной получили с ее стороны бредовое
истолкование. А между тем для этого было не мало поводов, так как, несмотря на
хорошие способности и добросовестность пациентки, она неизбежно делала то или
иное не так, как нужно было бы, вследствие сложности задававшейся ей работы и
вследствие того, что. бредовые идеи часто отвлекали ее от основной задачи. Она
всегда скромно выслушивала замечания, быстро схватывая их сущность. Она
всегда связывала свои бредовые идеи с нормальными, безразличными событиями.
При заслуженном упреке направление мыслей и эмоций определяется данными
обстоятельствами, в то время как при безразличном высказывании говорящее лицо
более свободно в выборе темы. Не кроется ли в этом различии объяснение этого
поразительного факта?
В конце 1890 года пастор произнес проповедь на тему «Бог помогал до сих
пор, будет помогать и впредь». В этой проповеди, произнесенной в канун Нового
года, пациентка услыхала только первую часть: «Бог помогал до сих пор». Она
отнесла эти слова на свой счет: бог не будет помогать ей в будущем. И с этих пор
ей постоянно слышались намеки на ее будущую нищету в проповедях различных
пасторов.
57
Желая покинуть свой дом, она отправилась однажды к подруге, которой она
стала помогать в работе по хозяйству. Когда она работала на кухне, ей показалось,
что за ней наблюдают из соседней комнаты через отверстие, находившееся якобы
за книжной полкой. После того, как ей доказали, что там нет никакого отверстия,
она стала подозревать, что в доме есть какое-то другое приспособление —
например, зеркало, при помощи которого можно было наблюдать за ней. Один
пекарь сжег пирожное, которое ему дали испечь, и она подумала, что тот сделал
это нарочно, чтобы дать ей этим понять, что она плохо работает. (Теперь она
понимает ошибочность всех этих идей).
Летом 1891 года она отправилась в Дармштадт с одной своей знакомой,
которая собиралась заняться там изготовлением цюрихских печений. Однако,
несколько недель спустя она была вынуждена вернуться. Она не могла больше
работать как следует, причем люди преследовали ее еще больше, чем прежде,
своим злословием, сводившимся к тому, что она теперь разорена и что никто не
окажет ей никакой помощи. Она полагала, что дома она сможет лучше работать в
привычной для нее обстановке, но она ошибалась: работа почти совсем не
клеилась. Она сама говорила, что она едва была в состоянии вязать. Она стала уже
тогда высказывать мысли о самоубийстве.
18 августа 1891 года пациентка была доставлена в Бурггельцли с диагнозом:
меланхолия. Она стала высказывать здесь те же самые жалобы и требовала
выписки. Здесь ей нечего делать. Ей говорили, что она сможет здесь работать, и
поэтому она привезла с собой большое количество старых платьев для починки. Ее
задерживают только потому, что она привезла с собой платья, причем и здесь за
ней ведется тайное наблюдение. Нет никакого смысла задерживать ее здесь, где на
нее расходуют деньги, в то время как она могла бы зарабатывать. Это удручает ее
вдвойне, потому что она видит, что за ней наблюдают, все знают ее положение и
говорят о том, что она бьет баклуши, ничего не зарабатывая.
В конце 1891 и в начале 1892 года ее двоюродный брат предоставил ей
возможность заниматься письменной работой в психиатрической больнице; она
хорошо справлялась с порученной ей работой, но была все-таки недовольна собой
и считала, что ей платят гораздо больше, нежели стоит ее работа, вследствие чего
она не вправе получать за нее деньги. Между прочим, она жаловалась и на своих
родственников, которые не заботятся о ней и не оказывают ей помощи, как они
обещали. Она часто плакала над своим положением, а также над участью своей
матери, которая не сможет сама свести концы с концами. С самого начала своего
пребывания в больнице она работала весьма прилежно; она всегда вела себя
корректно. Как только заходила речь о ее выписке с тем, чтобы родные устроили
на какую-нибудь службу, она полагала, что она не сможет служить и должна будет
остаться поэтому у своей матери, 9 февраля 1892 года она была выписана на
попечение своей матери, как поправившаяся, с диагнозом: первичное
помешательство. Несмотря на то, что по словам матери у нее было больше заказов,
чем она может выполнить, пациентка не решилась сначала взяться за прежнюю
работу. Она думала, что заказы будут продолжаться только до тех пор, пока она
дома, а затем они прекратятся. Лишь некоторое время спустя она стала несколько
увереннее; все же она подыскала еще нескольких заказчиков, прежде чем
приняться опять за изготовление печений.
Однако, болезнь не прекратилась. Все люди давали ей понять, что ее
заработкам пришел конец и что она еще попадет в приют для нищих. Точно также
и пастор постоянно намекал на это в своих проповедях. Мысли о самоубийстве
58
становились все настойчивее, и лишь своевременно всплывавшая мысль о матери
удерживала пациентку от осуществления этого намерения. После этого она
поступила на несколько недель в частную лечебницу, откуда была выписана с
улучшением. Затем имело место покушение на самоубийство (больная пыталась
утопиться), от которого она вовремя была спасена. Следующие два года прошли
сравнительно спокойно: пациентка могла работать, но часто заходила к знакомым
пожаловаться на свое скверное материальное положение и на неудачное ведение
своего дела, а иногда даже просила у них помощи — несмотря на то, что в
действительности дело шло хорошо. Постепенно ей опять становилось хуже,
причем она стала обвинять в своем несчастье других, а именно своего дядю и его
сыновей. «Но по большей части она возлагала всю вину на себя самое». Конечно,
это выражение, которое она употребила относительно себя самой, не следует
понимать в точном его смысле. В общем ее преследовали, по ее мнению,
несправедливо; даже в тех случаях, когда она заслуживала наказания, месть и
злорадство заходили слишком далеко.
Однажды утром она облила себя керосином и подожгла. Объятая пламенем,
она взывала о помощи и была спасена несмотря на обширные ожоги. Во время ее
пребывания в госпитале ничто не обращало на себя внимания за исключением
некоторой неустойчивости, подавленности настроения и того обстоятельства, что
она принимала на свой счет многие безобидные замечания окружающих в том же
смысле, что и раньше. Когда ее ожоги немного зажили, она была доставлена в
Бурггельцли (16 декабря 1898 г.).
Здесь она вела себя все время корректно. Сначала она прилежно работала, но
ее идеи оставались неизменными, хотя они то отходили на задний план, то вновь
занимали первое место.
Наряду с всевозможными другими хозяйственными работами пациентка
образцово исполняла переписку набело экспертиз; впоследствии на нее было
возложено снятие копий, ведение регистратуры и т. п. но врачебной канцелярии,
где она сделалась незаменимой главной работницей. Она была также в течение
двух лет моей личной секретаршей, заботясь при этом также и о делах и финансах
психиатрического ферейна, членом которого я состоял. Все шло хорошо; только,
когда пациентка бывала в кирхе или уезжала на короткое время домой или же
когда она бывала занята своими бредовыми идеями, она делала иногда ошибки,
которые старалась затем исправить. Однако, в конце концов, она перестала
работать у меня, так как втянула в свою бредовую систему моих родственников и
находилась в почти непрерывном возбуждении. В отделении и в канцелярии все
идет хорошо с некоторыми кратковременными перерывами. У нее есть ключ от
отделения и от канцелярии, причем она вообще пользуется большим доверием, чем
многие служащие.
Хотя она и замечает в мелочах, что ее бред отношения ошибочен в том или
ином пункте, тем не менее она крепко придерживается своей бредовой системы; ее
дядя и родственники в свое время при семейных раздорах подозревали ее в том,
что она была каким-то образом виновна в этих ссорах. Вследствие своей
собственной нерешительности она по своей вине привела дела в упадок после
смерти разносчицы товаров. Этим моментом воспользовались ее родственники для
мести. Другие люди тоже были настроены враждебно по отношению к ней и
радовались ее разорению. Все эти враги объединились. Они предупредили
пасторов всех тех мест, например, где она посещала кирхи, так что они постоянно
произносили проповеди специально о ней; в этих проповедях они говорят о том,
59
как она будет несчастна или как она упустила то-то и то-то, что могло бы еще
помочь ей. Точно также и в больнице директор и врачи заодно с ее
преследователями. Я, например, всегда осведомляю их письменно, по телеграфу и
по телефону, когда пациентка отправляется в кирху, так что пастор и другие
причастные к этому лица подготовляются к ее посещению. Я сообщаю также и
служебному персоналу все, что касается пациентки, вследствие чего санитарки
делают всегда «косвенные» оскорбительные и порицающие замечания. Я не
принадлежу, конечно, к числу ее личных врагов, но я хочу наказать ее за то, что
она сделала многое не так, как следует, и это наказание она заслужила. Правда, я
часто обещал ей, что буду помогать ей насколько возможно, но я мог бы устроить
ее на хорошее место, на котором она могла бы, по крайней мере, зарабатывать себе
на хлеб; но теперь уже слишком поздно; она пренебрегла моей помощью; она ее
недостойна.
Вне этих бредовых идей (или же когда они отступают на задний план) ее
эмоциональная жизнь вполне нормальна: радость при виде прекрасного, любовь к
матери, благодарность (даже ко мне) — все это сохранено. Интеллект больной
выше среднего уровня. Пациентка сохранила даже некоторый интерес к
посторонним пещам; она ставит диагнозы; относится отрицательно к понятию
dementia praecox,
так как оно слишком широко и т. д. Как вне своих болезненных
идей, так и в их пределах она гораздо скромнее, чем этого можно было бы
требовать от нормального человека. Она в значительной мере недооценивает свои
способности. Ее восприятие, апперцепция вполне нормальны. Вещи и ситуации
отнюдь не представляются ей «иначе», чем до заболевания. Только в пределах
бредовых идей отмечается нечто такое, что может быть истолковано в смысле
ложной оценки. Субъективно, по собственным восприятиям больной, это
выражение не подходит и к тем случаям, когда желательно обозначить изменение
оценки по сравнению с прошлым. Я придаю большое значение субъективным
впечатлениям пациентки, так как, несмотря на все, она сохранила большую
объективность по отношению к своей болезни. Она знает очень хорошо, что
именно мы считаем болезненным; с ней можно говорить о ее бредовых идеях, как с
третьим лицом. В сравнительно хорошие периоды она сама считает себя больной и
признает в принципе патологические элементы в ее бреде отношения, но в то же
время она настаивает на правильности своих предположений (или наблюдений, как
она полагает) в отдельных случаях, о которых в данное время идет речь. Она
может также сказать совершенно спокойно, что она внесла коррективы в ту или
иную деталь; если же обратить ее внимание на то, что ее теперешние бредовые
идеи тождественны с теми, она может совершенно правильно возразить, что они
еще слишком свежи; возможно, что несколько лет спустя она будет совершенно
другого мнения на этот счет. Тем не менее она спорит относительно паранойи у
других и стремится убедить меня в том, что у нее дело обстоит иначе, потому что
ее идеи основаны только на фактах. Когда я спрашиваю ее о том, какие у нее
основания думать, что я прилагаю столько усилий для причинения ей вреда, в то
время как ей (лучше чем кому-нибудь другому) известно, насколько я дорожу
своим временем и насколько я стеснен в средствах — она нисколько не смущается,
хотя и не может привести каких-либо более или менее вероятных обоснований.
Дело обстоит так, как она говорит: я хочу ее наказать; она не нуждается в
дальнейшем обосновании; для нее не существует возражения, что я не могу
осуществить приписываемых мне действий по многим причинам; таким образом,
за этими предполагаемыми действиям и, которые она приписывает мне, не
60
скрывается также и бред величия; она не делает того само собой понятного для
нормального человека вывода, что если прилагают так много усилий, чтобы
причинить ей вред, то она должна быть выдающейся персоной.
Для иллюстрации того, как далеко заходит у больной бред отношения, я
приведу еще несколько примеров.
В начале болезни пациентки пастор сказал в проповеди: «Со дня Нового года
у меня не выходит из головы: паши новь, не сей между терниями». Вскоре после
этого по улицам носили в виде масленичной шутки изображение прыгающей
свиньи с надписью: «выступление знаменитой наездницы мисс Дорн» (Dorn — по
немецки — терний). Тогда пациентке стало ясно, что люди поняли намеки пастора.
Свинья — намек на то, что больная была «непорядочной».
Надзиратель отделения входит, насвистывая, в канцелярию. Бредовая идея:
директор больницы хочет отстранить ее от работы; люди знают об этом и уже
радуются этому.
Какой-то неизвестный человек идет по направлению к дому и зевает. Он
хотел дать ей понять, что она лентяйничает и должна быть отстранена от работы.
Когда она была еще у себя дома, она прочла в одной газете, что в Базеле
какая-то девушка упала с лестницы. Бредовая идея: журналист хочет дать ей
понять, что, находясь на прежней службе, она недостаточно хорошо вытирала
пыль с лестницы.
С 1906 года состояние пациентки оставалось без существенных перемен,
хотя на ней и сказалось действие возраста. В течение некоторого времени она
служила прислугой в семье пастора, но ее бредовые идеи привели ее вскоре опять в
больницу. Здесь в канцелярии больницы она ведает снятием копий и
регистратурой, иллюзорно воспроизводит в памяти отдельные события, формирует
новые бредовые идеи отношения, которые она присоединяет к старой бредовой
системе. Прежняя фиксация бредовых идей на ее родственнике, с которым я якобы
поддерживал какие-то отношения, побледнела после того, как он умер несколько
лет тому назад. Болезненные идеи с наступлением старости стали несколько проще
и однообразнее, а вызываемые ими жалобы стали более слабыми и
кратковременными. Сама же болезнь осталась без перемен.
Пациентка очень мало отягощена наследственно; интеллектуально и
этически она развита выше среднего уровня. Если бы она была мужчиной, у нее
было бы очень много шансов пойти далеко. Со времени своей зрелости она жила в
большой близости с благожелательно относившимися к ней родственниками.
Болезнь и смерть ее отца, а также бережливость (но не скупость) ее матери рано
заставили ее думать о заработке и положении в жизни. Она стремилась достичь
чего-то и, благодаря своим способностям, имела право желать этого. В
противоположность этому сексуальность отступает у нее на задний план. Хотя
пациентка представлялась по своему развитию нормальной в половом отношении и
была миловидной девушкой, тем не менее она никогда не думала серьезно о браке,
между прочим, еще и потому (как она говорит сама), что она не вышла бы замуж за
первого встречного, а по отношению к тем, которые соответствовали ее желаниям,
она стояла слишком низко по своему общественному положению. Судьба
приковывает ее окончательно к такому роду занятий, который не мог использовать
ее духовных сил и требовал большого физического напряжения, но которого она не
могла, однако, оставить, так как эти занятия кормили ее и мать, причем обе
женщины могли даже откладывать кое-что каждый год. Таким образом, все ее
психическое бытие было связано с этой работой.