ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.10.2020
Просмотров: 1605
Скачиваний: 14
61
Затем в связи с болезнью и смертью разносчицы товаров наступают
затруднения, и хотя больная в своем страхе несколько преувеличивает их, тем не
менее, они не были ею вымышлены. Под влиянием страха она больше не в
состоянии ясно судить обо всем; даже вполне обеспеченное существование,
которое по человеческим расчетам могла предоставить ей служба в
гастрономическом магазине, кажется ей ненадежным. Ее собственное умение, на
которое она втайне возлагала, конечно, много надежд, представляется ей
недостаточным при таком положении. Она должна впасть в нищету. До сих пор
нет ничего такого, что при аналогичном положении не наблюдалось бы и у
нормального человека. Разница заключается только в том, что человек,
остающийся здоровым, после улучшения своего положения и после ослабления
аффекта корригирует свои ложные идеи. К этому пациентка неспособна — прежде
всего вследствие вытесненного чувства недостаточности, как показывает опыт.
Однако, нужно обратить внимание и на другие обстоятельства, участвовавшие и
способствовавшие возникновению и формированию ее бреда.
Здесь прежде всего следует отметить переживания, связанные с богатыми
родственниками и играющие часто важную роль у здоровых и больных В данном
случае они имеют значение во многих отношениях. У нее должны были быть
переживания вроде зависти по отношению к тем, которые достигали того, о чем
она мечтала как о желанной цели, хотя при безупречном характере девушки это
чувство оставалось, по видимому, бессознательным. Затем эти родственники могли
бы оказать ей помощь, если бы они этого хотели. Правда, они в действительности
вели себя по отношению к ней хорошо и даже жертвовали своими деньгами, но не
могли же они в ущерб себе обогатить пациентку и ее мать. Кроме того в данном
случае важную роль играют прежние, строго деловые, взаимоотношения с ними.
Будущая больная чувствовала себя у них вначале хорошо, но должна была затем
уступить свое место молодой женщине. У меня нет оснований предполагать, что
она думала об улучшении своего положения с помощью брака, но каждая девушка
пришла бы к этой мысли; пациентка оставила это место, вероятно, не без
некоторой горечи. Спустя некоторое время она вторично попала в этот дом, и
опять-таки при таких условиях, которые должны были сильно волновать ее в
нравственном отношении, а именно — во время раздоров в семье, когда она
чувствовала себя между молотом и наковальней и должна была присутствовать
при том, как ссорились между собой близкие ей люди. Это состояние
беспомощности не могло не возбудить самопроверки у этой порядочной натуры, с
ее конституцией, склонной к депрессии: не могла ли она помочь делу? не была ли
она виновна в том, что она выслушивала обе стороны? не думали ли, по крайней
мере, ее родственники, что она была виновна? Все эти вопросы глубоко запали в ее
душу, и когда она чувствует, что у нее под ногами колеблется почва, ее мысли
направляются (что вполне понятно) в сторону родственников, прежде всего
потому, что это были те люди, от которых только и можно было ожидать
получения помощи, а затем также и потому, что она спрашивает себя: cui bono? В
течение всей своей жизни она никому не причинила зла; в крайнем случае, лишь
одни эти родственники могли вообразить себе, что она причинила им вред. И когда
она слышит, как кто-то говорит, что когда-нибудь наступит время для того, чтобы
отплатить ей — ей становится ясным, что у этих людей имеется основание, хотя и
воображаемое, отказать ей в поддержке и даже активно преследовать ее.
Второй важный момент заключается в том, что при уединенном образе
жизни пациентки и ее обособленности от людей, к кругу которых она
62
принадлежала, у нее не могло не возникнуть (сознательно или бессознательно)
известное чувство отчуждения от окружающих. Другие люди относятся к таким
лицам совершенно иначе, чем к человеку обычного типа. Когда она становится
несчастной, люди, видевшие в ней до сих пор нечто особенное, должны
испытывать известное злорадство. Отсюда вытекает сначала боязнь, что люди в
деревне радуются е¨ несчастью, а затем идея, что они способствуют углублению ее
несчастья с помощью намеков и клеветы.
Детальное рассмотрение субъективных и объективных соотношений ко
времени возникновения ее болезни не показывает нам, таким образом, ничего
другого, кроме заблуждений, которые встречаются также и у здоровых при
аналогичных аффектах, и нанизывании случайных переживаний на комплекс
мыслей, беспрестанно активируемый аффектом и течением мыслей, что точно
также соответствует нормальным психическим процессам. Болезненными
представляются только фиксация заблуждения, вследствие чего последнее
становится бредом, а затем дальнейшее распространение бреда, вследствие чего
это уклонение от нормы становится паранойей.
Ошибочность мышления заключается, главным образом, в образовании
болезненного представления об отношении других людей к ее личности и обманов
памяти, так что правильная логическая операция, основанная на них, должна
привести к неправильным выводам. Однако, сам процесс умозаключения в
направлении, соответствующем бреду, протекает и у человека с хорошо развитым
интеллектом более или менее легко. Необоснованные оценки отношения к себе
других людей, извращение воспоминаний и неосторожность в выводах,
соответствующих направлению аффекта, представляют собой обычное явление у
каждого здорового человека.
В нашем случае формирование бреда носит специфический характер:
пациентка обладает несколько депрессивной конституцией, и последняя, само
собой разумеется, окрашивает ее бредовые идеи. Стремление домогаться
большего, нежели это достижимо, свойственно не одному только маниакально-
эйфорическому предрасположению, хотя тенденция депрессивного больного «я
хотел бы иметь то-то» не совсем равноценна качественно тенденции
маниакального больного «я должен иметь то-то». Отсюда проистекают боязливые
опасения больной как при зарождении бредовых идей, так еще и в настоящее
время, когда она ожидает, что мы когда-нибудь выбросим ее на улицу; отсюда же
вытекает ее недоверие к собственной работоспособности, не позволившее ей
поступить на службу в гастрономический магазин; она даже часто искала —
явление редкое у параноиков — причины своих неудач в собственных ошибках,
считала, что ее труд слишком высоко оплачивается; наконец, сюда же относится и
тенденция к самоубийству, причем выбор средств, во всяком случае,
свидетельствует о крайнем упорстве в этим направлении. Поэтому поставленный
участковым врачом диагноз меланхолии не был лишен основания.
Настоящий случай, между прочим, представляется подходящим для
освещения соотношения паранойи и нравственности. Утверждают, что болезнь
разрушает нравственность. Это правильно лишь постольку, поскольку при этой
болезни можно говорить об интеллектуальном слабоумии. С течением времени
бредовая система становится для больных религией, в их глазах во всем мире нет
ничего более важного, и им представляется вполне правильным, что все другие
интересы отступают на второй план, подобно тому как ничто не может занимать
религиозного человека при виде кощунства. Наша пациентка была в течение
63
десятков лет образцом добросовестности,. и теперь она еще во многих отношениях
более надежна, чем многие здоровые должностные лица. Однако, она с каждым
разом относится все более и более безразлично к своим упущениям и даже
ошибкам; конечно, можно было бы поручить ее работу должностному лицу,
которое получает за это жалованье и усмехается себе в бороду, когда больная
выполняет за него работу. Этика, как таковая, у нее сохранилась, но дефект ее
состоит лишь в том, что аффективно окрашенный комплекс все чаще и чаще
становится для нее преградой, затрудняющей для нее приспособление к той или
иной ситуации.
Случай 2.
Приказчик. Родился в 1855 г. Отец — алкоголик, покончил жизнь
самоубийством. В остальном наследственного отягощения не отмечается. Был
нормальным ребенком, несколько скрытным; был любим друзьями, внешне
застенчив, но всегда считал, что он лучше других. Воспитывался у бабушки,
которая баловала его, давала ему много денег. Посещал начальную, среднюю и
промышленную школы. Затем провел три учебных года в Италии, где
бездельничал, много пил и путался с женщинами. Он возвратился на родину в
несколько худшем положении, но в течение 3 лет хорошо работал в конторе одного
телефонного общества; он довольно много пил, хотя считался положительным
человеком. После того он в течение 8 лет образцово исполнял свои обязанности в
канцелярии одной большой полугородской общины, взимая в ее пользу подати.
При этом он был мнителен. Однажды в 1896 году у него обнаружился излишек в
20 франков. Он тогда уже подумал о том, что может быть кто-то подложил ему эти
деньги, чтобы испытать его честность (мысль, которая появляется нередко и у
здоровых), но он представил это дело естественному течению вещей и больше не
думал о нем. В конце 1890-ых годов у него оказался в кассе недочет в 50 франков,
которого он никак не мог выяснить, несмотря на все усилия, и который был принят
общиной без всяких возражений. Ни один человек не высказал ни одного слова
неудовольствия или же порицания.
Затем в 1899 году был опять обнаружен недочет в 40 франков. Он не решался
заявить об этом, но не мог также и сам покрыть эту сумму, так как израсходовал
свои деньги. Тогда он пришел к мысли заприходовать государственный налог,
причитавшийся с одного уехавшего лица, за 7 месяцев вместо 9 и обратить
образовавшийся таким образом излишек на покрытие недочета. В результате этого
государство понесло убыток в размере 40 франков, которые поступили в пользу
общинной кассы. Возможность обнаружения его незаконных действий была почти
исключена, но его мучило сознание своей вины. Он был слишком умен, чтобы по
его виду можно было просто раскрыть совершенное им преступление. Зато по лицу
явно распознаются грехи молодости и распутство. А он предавался разврату и
сильно раскаивался в этом в течение последних двадцати лет. Следы излишеств
должны быть замечены людьми. Из этого они могут сделать вывод, что такой
человек как он, который очень плохо вел себя в молодости, способен впоследствии
совершить растрату из доверенной ему кассы. Тюремный служащий, с которым он
часто встречался, возымел намерение соответственно своей профессии все
разнюхать. Он уже докопался до того, что пациент делал раньше, и разболтал об
этом. Все люди это знают, они смотрят на него так странно и беспричинно ему
улыбаются. В газете появилась заметка, которая была подписана буквами Ч и С и
относилась к нему; буквы обозначали: человек-свинья. Новый общинный писарь
был заинтересован в его уходе. Может быть, у него украли деньги, чтобы испытать
его, а он так плохо выдержал это испытание. Повсюду, куда бы он ни пришел,
64
люди говорят о вещах, относящихся к нему.
Теперь он понимает многое из прошлого, что тогда не бросалось ему в глаза.
Он видит по многим признакам, что его уже давно хотели испытать и т. д.
Наконец, он не мог уже больше этого выдержать, в последнее время он
(объективно) очень напряженно работал. Он отказался от места, получил отличный
отзыв, лечился в течение многих месяцев, но очень мало поправился. Он поступил
на одно место в Италии, но и там не удержался долго, так как повсюду делали
намеки: «Дело обстояло так, как будто бы все торговцы знали его
предшествующую жизнь». Он отправился в кантон Цуг, где пробыл в течение года,
а затем бежал отсюда в значительно худшем состоянии. В последнее время он
очень много пил, чтобы заглушить свое отчаяние; но и в трактире делали на него
намеки и даже начали обвинять его в отдельных преступлениях, о которых тогда
писали в газете. Он явился в полицию, требовал расследовать, что он совершил
одно лишь преступление, в котором он сознался своему начальству перед уходом,
во всем же остальном он не виноват.
12 ноября 1903 года он прибыл в Бурггельцли. Он сильно дрожал; у него был
легкий стигматизм; при более сильном возбуждении он заикался. В остальном без
особых отклонений от физической нормы. Он рассказывал совершенно ясно о
своих мытарствах. Поведение его было боязливым, робким и несколько
почтительным. Он скоро успокоился и отдохнул в больнице, где чувствовал себя в
безопасности душевно и физически. Он работал очень прилежно и умело,
составляя таблицы и т. п. Когда у него не было письменных занятий, он работал по
сельскому хозяйству. Однако, его бредовые идеи оставались непоколебимыми.
16 декабря 1903 года он был выписан; он хотел работать в деле своего
родственника. 3 дня спустя он вернулся в больницу по собственному желанию;
преследование его еще продолжалось. Его поведение оставалось без перемен.
Однако, он рассказал еще одну бредовую систему: богатый родственник, у
которого он воспитывался и который принимал в нем и теперь бескорыстное
участие, — педераст. Последний знает, что пациенту об этом известно, поэтому он
должен быть заинтересован в устранении пациента. Интриги исходят отчасти от
него. Его родственник поджег сеновал, который когда-то сгорел у него. Далее ему
пришло в голову, что однажды лет 18 тому назад он (пациент) находился возле
смертного ложа одной дамы, которую он очень любил. Там же находилась другая
женщина, ненавидевшая больную. Врач посмотрел на эту женщину
многозначительным взглядом, после чего она дала что-то принять больной,
которая вскоре скончалась. Теперь ему известно, что эта дама была отравлена. С
течением времени пациент успокоился настолько, что заявил о своем намерении
покориться и ждать, пока кто-нибудь не потащит его в суд или не обвинит его в
глаза. 22 апреля 1904 года он был выписан. С этого времени он вел воздержанный
образ жизни и усердно работал на новом месте, пока фабрика, на которой он
служил, не сгорела; впервые в жизни он сделал теперь даже кое-какие сбережения.
24 февраля 1905 года он опять явился в больницу. Бредовые идеи стали
значительно слабее. Он допускал, что в отдельных случаях он ошибался, в других
же он признавал возможность заблуждения. Ему, как состоявшему под опекой,
стоило больших трудов найти себе другое место. Может быть, в этом кроется
причина того, что несколько недель спустя ему стало хуже; говорили о его новом
интернировании, но в этом не было тогда надобности. С весны 1905 года мы не
имеем о нем никаких сведений.
На всем протяжении болезни не отмечено никаких следов галлюцинаций или
65
иллюзий.
Отягощенный алкоголизмом отца, умственно хорошо развитой мальчик с
надлежащим нравственным уровнем, но с довольно слабой волей (вследствие чего
он теряет равновесие в дурной среде) становится неустойчивым благодаря
воспитанию бабушки. Он предается на чужбине половым и алкогольным
излишествам, которые вызывают у него впоследствии угрызения совести. В
течение 17 лет затем он ведет себя хорошо, хотя и отдает дань местному обычаю
пьянствовать. (Он считался окружающими положительным человеком и
пользовался любовью.) Затем дефицит в кассе, в котором он, может быть, вовсе не
был виноват, толкает его на неправильный путь. Он упрекает себя за этот
поступок, вследствие чего у него оживают старые угрызения совести за свой образ
жизни в Италии. Последние дают нередко повод также и нормальным людям
думать, что за ними наблюдают, однако, в данном случае эти идеи не
корригируются, и таким образом возникает паранойя. Другая бредовая идея
формируется вокруг комплекса о богатом родственнике, который — не оказывал
ему существенной поддержки и который должен теперь стремиться к
интернированию больного в Бурггельцли. Он должен быть заинтересован в этом;
следовательно, — он преступник. Старый эротический комплекс, казавшийся уже
изжитым со смертью возлюбленной, в конце концов тоже связывается с бредом и
выражается в истории с отравлением.
Таким образом, мы видим и в этом случае, что нормальные проявления
аффективности приводят к бредовым идеям вследствие того, что возникающее
обычным путем заблуждение не может быть больше корригировано, и даже
втягивает в свой круг все новые и новые переживания; разумеется, последнее
имеет место при длительном господстве одних и тех же аффектов. В данном случае
нет никаких следов маниакального состояния. Его темперамент обнаруживал
скорее тенденцию к депрессии; на это указывают: его тяжелые угрызения совести
и его реакция на (не вмененный ему в вину) дефицит в кассе, значение, которое он
придавал этому событию, и беспомощность, заставившая его видеть единственный
путь в подлоге, который привел его из огня в полымя. Однако, аффективное
состояние, лежащее в основе таких реакций, отстоит еще очень далеко от
нормального состояния депрессии.
Случай 3.
Инженер — машиностроитель, родился в 1855 году. Отец и дед по
отцу — потаторы. Очень хорошо развитой физически, красивый мужчина. В
детстве способный, веселый мальчик, но несколько обидчивый и нелюдимый.
Учился и работал в течение 5 лет на большой машинной фабрике. Затем
отправился заграницу. Его брат собирался уехать в Кап и отправился в Марсель в
надежде застать там пароход. По дороге он встретил пациента. Последнему
пришла мысль уехать вместе с братом, но сначала он предусмотрительно
условился с братом, чтобы тот по прибытии в Марсель нашел удобный повод к
отъезду и уведомил бы его, а он затем догонит его. По вызову брата пациент
поехал в Марсель и узнал там, что брат ошибся, так как Марсель, как порт,
неудобен для путешествия в Кап. После этого он работал в Женеве и в Англии;
возвратился в 1876 году в Швейцарию, чтобы получить теоретическое образование
в каком-нибудь техникуме. У него были широкие планы; хотя он мог рассчитывать
лишь на получение небольшого состояния, он думал тем не менее о том, чтобы
сделаться вскоре знаменитым, стать изобретателем и владеть собственной
механической мастерской. Он «надеялся вскоре иметь необходимые для этого
деньги». В последнем семестре он выставил чертеж в надежде приобрести этим