ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 10.10.2020
Просмотров: 1602
Скачиваний: 14
71
Однако, он отослал только часть последних и потребовал единовременной уплаты
ему всей суммы, несмотря на полученные два крупных платежа. После этого он
стал угрожать всем родственникам, бранился и требовал все большую и большую
сумму, утверждая, без всякого основания, будто шурин отказался от исполнения
договора, в то время как он сам нарушил последний. Несмотря на все это, он
получил деньги взаймы под залог долговой расписки шурина (которая была уже
недействительна по его вине). Затем он обратился в суд, называя завещание
покушением на мошенничество, но так как он ничего не доказал, то его жалоба
осталась без последствий. Он угрожал сестре отнять у нее «с помощью самого
заядлого адвоката» все, что он ей раньше подарил. Он не принял предложения
шурина уплачивать ему по 500 франков ежегодно сверх 6000 франков, считая это
предложение доказательством низости шурина, так как последний знал, во-первых,
что пациент ничего не принял бы от него из жалости к детям шурина (!), а, во-
вторых, шурин вовсе не имел ввиду выплачивать ему по 500 франков. Одного из
своих братьев он обвинял в вымогательстве. В 1906 году умер отец больного.
Тогда пациент потребовал составления судебной описи имущества, но в этом
ходатайстве ему было отказано, потому что он не был больше наследником. Затем
он подал множество жалоб на своих братьев, обвиняя их в лжесвидетельстве,
обмане, вымогательстве, клевете и т. п. Он обдавал грязью в двух издававшихся
вне его кантона газетах судебные учреждения своей родины, так что последние
были вынуждены привлечь его к ответственности; своим адвокатам он отказывал в
уплате гонорара, ссылаясь на то, что их труд представлял собой только макулатуру
и что он не приглашал их для защиты своих интересов (последнее — заведомая
ложь). В конце концов, пришлось возбудить ходатайство об учреждении над ним
опеки, повлекшее за собой большую переписку, а затем и экспертизу. Пациент
чинил судебным инстанциям всевозможные препятствия, оттягивал дела, подавал
кассационные жалобы, не являлся на разбирательство, бранил всех, кто
высказывался не в его пользу или же выносил не такие приговоры, как ему
хотелось; все, что говорило против него, было ложным показанием или
подложным документом, доказательства же в его пользу должен был добывать сам
суд или же его утверждения были «очевидны сами по себе». Он заявлял отводы
судьям и экспертам, обвиняя их в пристрастном отношении; однажды он переехал
в другой кантон, чтобы изменить подсудность.
Когда он сам тормозил судопроизводство, он жаловался на волокиту.
Наиболее краткое изложение его процессуальных действий занимает 29 страниц in
folio. Во время исследования он вел себя вполне нормально и не проявлял никаких
странностей в вопросах, не касавшихся его судебных дел. В отношении же
последних он был невменяем. Он приводил крайне бессмысленные утверждения.
Все то, что ему не подходило, он считал ложью и подлогом, но первая пришедшая
ему в голову мысль, если она могла быть истолкована в его пользу, была, по его
мнению, правильна. Он мог утверждать, что тот или иной свидетель сообщил ему
определенные сведения, несмотря на то, что этот свидетель был непричастен к
делу и оспаривал утверждение пациента; он продолжал утверждать это даже и
после того, как показания свидетеля были запротоколированы и протокол был
приложен к делу. Иногда он пытался подыскать нечто в роде доказательства для
второстепенных обстоятельств, в остальном же он ограничивался одними лишь
утверждениями. Иногда же он создавал circulus vitiosus. Например: его шурин
получил долю в наследстве; доказательство: он устроил скандал. Доказательство
того, что он устроил скандал: он получил долю в наследстве. Конечно,
72
бессмысленность таких утверждений маскировалась большим набором слов.
Многочасовая дискуссия не могла убедить его в том, что такие голословные
утверждения не могут служить доказательством. Преступление, совершенное его
братьями, было для него аксиомой, из которой он исходил; он никак не мог
осмыслить, как это другие требуют от него доказательств. Он требовал много раз,
чтобы суд сам представил доказательства его утверждений, и так как суд этого не
делал, то он ставил его на одну доску со своими врагами. Он ссылается на
несуществующие законы. Для того, чтобы аннулировать неправильное завещание,
суд не должен требовать доказательств, он «должен оценивать, взвешивать,
рассуждать». Завещание гнусно и потому недействительно. Когда он хочет
обосновать какую-нибудь жалобу, он может сказать: правовая сторона дела меня
не касается. Он исходит всегда из того положения, что преступление доказано:
«Если они не признают обстановку уголовной, то у них не будет ключа к
пониманию целого». «С тем, кто думает об этом иначе, я незнаком». «Тратить хоть
одно слово, чтобы говорить а низости родственников, излишне; это должно иметь
значение для суда».
Яснее всего проявляются дефекты его мышления при математических
операциях, касающихся его бреда. Я задал ему следующую задачу: шесть членов
семьи должны разделить наследство в 51000 франков; трое получают лишь
законную долю; сколько получает каждый? Он совершенно неспособен был
произвести расчет абстрактно; ему нужно было знать, как зовут тех, которые
получают законную долю; он учитывал свои собственные требования, смешивал
законную долю с целым наследством и, наконец, видоизменил эти понятия таким
образом, что на его долю пришлась большая сумма. Я старался в течение многих
дней заставить этого академически образованного человека решить указанную
задачу письменно и устно, о чем имеется протокол на 20 страницах in folio. Мои
усилия, оказались бесплодными. Мне не удалось ни разу довести его до признания,
что он сделал ошибку, когда в одном расчете у него получилась законная часть в
5555 фр., а в другом — в 6666 фр. Точно также он не признал ошибочности своего
расчета, когда общая сумма денег, которую должны были получить все члены
семьи, почти вдвое превысила подлежавшую разделу сумму или когда он
вычислил свою долю в сумме свыше 30000 фр., в то время как доли двух других
членов семьи не достигали даже 20000 франков.
После того, как все средства были им исчерпаны, и он должен был опасаться
водворения в психиатрическую больницу, пациент прекратил, наконец, борьбу, но
не отказался от своего бреда. Мне приходилось впоследствии часто видеть
некоторые его газетные статьи, в которых речь шла всегда о каких-нибудь
выдающихся исторических лицах.
Академически образованный человек, обладавший высоко развитым
самосознанием, хотел бы иметь определенную власть, а именно; играть
руководящую роль в своей семье; однако, он имел возможность осуществить это
стремление лишь с помощью расточительности, которая соответствовала и без
того неэкономному образу его жизни. Благодаря хорошим доходам такое
положение длилось в течение долгого времени. Зато он при таком образе жизни не
скопил ничего. Так как он не выносил никаких указаний со стороны, он вынужден
был оставить свою хорошую службу и впал в денежные затруднения. Ему казалось
слишком недостаточным занять аналогичное, хотя, может быть, и несколько менее
оплачиваемое место; он стремился заработать больше, занявшись делами,
неудачное ведение которых указывало ему на его неспособность опять выбиться
73
наверх и еще больше увеличило его нужду. Затем он пришел к сознанию, что его
тугоухость служит большим препятствием к исканию новых источников дохода.
Он вычислил, что ему нужно, по меньшей мере, от 20000 до 30000 франков, чтобы
обеспечить себя от нужды. Так как он сам не мог заработать их, то его мысль
обратилась прежде всего к наследству; но, за отсутствием дядюшки из Америки, он
мог думать только об отцовском наследстве, от которого он некогда отказался из
хороших нравственных побуждений. Теперь он раскаивался в этом; он желал,
чтобы этот отказ не существовал в его прошлом, и достиг этого в своих бредовых
идеях, причем сильно преувеличил наследство, приходящееся на долю одного
ребенка.
Дикая борьба, которую он вел за свое мнимое имущество и право,
обнаружила вместе с тем и его властолюбие; ясно было, что он хотел не только
получить свои деньги, но и дать почувствовать противникам свою силу. Его
противниками были не только члены семьи, но и без исключения все те, которые
имели отношение к его делу и выступали против него или не в его пользу.
Противоположность между его мышлением в пределах бредовой системы и вне ее
особенно бросается в данном случае в глаза, так как даже простейшие
математические представления оказывались несостоятельными, если они не
соответствовали его желаниям. Оснований для диагноза шизофрении не было
констатировано.
Случай 6.
Механик, родился в 1859
году. Отец покончил жизнь
самоубийством. Брат был меланхоликом. Пациент хорошо учился, но уже в школе
обращал на себя внимание некоторыми странностями. Он всегда живо реагировал
на окружающее, проявлял повышенный интерес к политике, стремился стать выше
своего положения, читал много книг, но без всяких результатов для себя. Его
первая жена умерла, вторая пила и изменяла ему, в 1911 году он с ней развелся. В
приговоре было сказано, что он сам сознался в том, что он «жестокий человек».
Это его рассердило, так как он сказал, что он «грубиян», а это совсем другое;
грубым может быть каждый, когда он раздражен. С таким приговором на руках он
не может больше вступить в брак. Он подал апелляцию, но ему было отказано, так
как он выиграл процесс, а обоснование приговора не может быть обжаловано.
Тогда он захотел восстановить «свои права письменным и устным путем»; он
осаждал все инстанции, как имевшие, так и не имевшие никакого отношения к его
делу и обвинял суд в подлоге документов. Он наделал долгов, которых община не
захотела сейчас же заплатить, вследствие чего он подал жалобу на общину. Он
подал цюрихским властям заявление, обвиняя Ааргауэрские власти в беззаконии. В
конце концов он посылал общине в течение одного дня три жалобы и три
угрожающих письма. Он вел судебные процессы против своих адвокатов. Он
переехал в Германию, где работал на фабрике снарядов. Но и там у него было
много недоразумений; затем он заболел катарактой и был, наконец, уволен. По
этому поводу он апеллировал, конечно, во все инстанции, считая неправильным
применение к нему тех или иных законов.
Между прочим, он обвинил швейцарского консула в нерадении по службе
и т. п. Он выразил недовольство по поводу диагноза, поставленного местным
районным врачом, признавшим наличие идей ущерба и бреда сутяжничества, и
был направлен в Бурггельцли для повторного обследования (1916).
Здесь у него, наряду с легким артериосклерозом и тугоухостью, был
констатирован ясно выраженный маниакальный темперамент, который не
переходил, однако, в состояние душевной болезни. Несмотря на свое хвастовство
74
он был добродушен; он вел себя безупречно и вскоре начал прилежно работать в
открытом отделении. На его жену при разводе была возложена обязанность
вносить пациенту определенную сумму на воспитание детей; он отказался от этих
взносов на том основании, что она не в состоянии их платить; но в этом
направлении он никогда не обнаруживал своих кверу-лянтских тенденций.
За его сутяжничеством была скрыта бредовая система, которая
формировалась весьма постепенно; он знал обо всем уже давно; он видел буквы и
постепенно стал складывать их в слова. Задолго до развода он провел на должность
ревизора одного ненадежного работника вопреки желанию высокопоставленного и
влиятельного чиновника Но этот работник продвинулся впоследствии на более
почетное место опять-таки вопреки желанию указанного чиновника, который сам
был вскоре назначен членом союзного совета. Пациенту вменили в вину этот
поступок и хотели лишить его прав. Член совета Н. и его клика восстановили
против него суд, всех его работодателей, общину и частных лиц, вследствие чего с
ним везде стали плохо обращаться. Когда однажды пациент был назначен на одну
частную службу, то одновременно с этим ему предложили квартиру; впоследствии
он узнал, что владелица квартиры была публичной женщиной; следовательно, его
намеревались довести там до разврата с помощью соблазна. Когда он съезжал
однажды с квартиры, домовладелец не хотел ему выдать мебели до уплаты им
квартирной платы. При судебном разбирательстве мебель была ему возвращена,
причем кто-то обронил фразу, что ему ничего не могли бы сделать, даже если бы
он совсем не внес квартирной платы. Тогда он подумал: „Ага, за этим делом
кроется член совета Н.", который не хочет довести его до конфликта, так как он
опасается, что дело может получить огласку. С тех пор пациент перестал платить
за квартиру и отдавать свои долги, так как он был убежден, что все это будет
улажено членом совета Н. Он даже делал долги ради опыта и предлагал взыскивать
их с него судебным порядком; он был уверен, что продавец не останется в убытке,
даже если он сам и не заплатит своего долга. И так как в действительности ни один
кредитор не довел дела до суда, пациент убежден, что все его долги были
заплачены. Он полагал, что община, которая в действительности расходовала на
него много денег, не будет так глупа, чтобы платить за него долги. Она даже
вернула ему деньги, внесенные им на содержание его детей. (Это имело свое
основание: община хотела лишить его права вмешиваться в воспитание детей).
Когда он однажды, придравшись к чему-то, оставил свою службу, не
уведомив об этом заранее работодателя, то последний задержал у себя его
рукописи. Пациент обратился к общинным властям, которые нашли, однако, что
дело не так спешно и что теперь рождественские праздники. Тогда он написал
союзному совету, от которого, несмотря на праздники, был получен ответ, как
общиной, так и им — простым рабочим (выражение, которое он любил
употреблять). И это послужило для него доказательством, что его дело находится в
руках члена совета Н. Много лет тому назад в пылу спора он вышел из состава
своего политического кружка, после чего общинный полицейский чиновник
предложил ему поступить в христианский кружок; теперь ему стало ясно, что это
было предложено по предписанию будущего члена совета Н., чтобы обезвредить
пациента в политическом отношении. И так далее.
Половая жизнь была в этом случае хотя и не совсем нормальна, но понижена
не в такой мере, как я это наблюдал в других случаях. Может быть, это
обстоятельство находится в связи с его маниакальным состоянием. Однажды
пациент застал свою жену с другим; он повалил обоих на пол и нанес им ранения;
75
при этом из различных высказываний больного видно, что он бессознательно
поставил суду в вину как приговор о разводе, которого он сам домогался, так и
обоснование этого приговора. Не случайно же его сутяжничество исходило из той
мысли, что с таким приговором на руках он не сможет больше вступить в брак, он
— который давно убедился в том, что не сможет ни подыскать себе настоящую
подругу жизни, ни вести правильный семейный образ жизни. Он посещал свою
жену и после развода. А между тем в продолжение брака он не раз отсылал ее из
дому и по целым годам жил вдали от нее, причем суд не установил, чтобы он
нарушил супружескую верность. Во время исследования он точно также говорил
довольно равнодушно о двух своих женах, и его рассказ о покушении на жизнь
своей жены и ее любовника звучал как выходка маниакального больного, а не как
настоящая ревность.
Механик с хорошо развитым интеллектом и несколько маниакальным
темпераментом, стремившийся возвыситься, не добивается никаких успехов. Он
имеет успех только как политический агитатор, да еще в одном не совсем чистом
деле, в котором он должен был вступить в конфликт с чиновником, занимавшим
высокое служебное положение. С одной стороны, это ему льстит, но вместе с тем
это не безопасно для него, стремящегося занять высокое положение. К этому
комплексу присоединяется приговор о разводе, который одновременно задевает
его отрицательные качества, как супруга. Оба эти вопроса переплетаются друг с
другом; образуется бредовая система, впитывающая в себя все неприятное, что
случается с пациентом. Заменив простодушное швейцарское выражение «грубиян»
выражением «жестокий человек» суд действительно поступил не совсем
справедливо, но если бы эта обида не упала на почву его комплекса разбитой
служебной карьеры и семейной жизни, она не могла бы вырасти в эту бредовую
систему. У пациента никогда не было галлюцинаций. Вскоре после его выписки он
был подвергнут экспертизе в другом кантоне.
Случай 7.
Переплетчик, женат, родился в 1869 году. Отец его вспыльчив,
старшая сестра периодически страдала душевной болезнью, другая сестра —
лгунья и воровка; его сводный единокровный брат был несколько раз осужден,
умер в психиатрической больнице.
Сам он с детства был весьма ограничен и оставался на второй год в каждом
классе начальной школы. Во время путешествий он часто страдал головными
болями, по поводу которых однажды даже поступил в больницу. Всегда был
несколько возбужден, вспыльчив, иногда даже бил свою жену, но вслед за этим
просил прощения. Всегда был боязлив, скромен и застенчив.
С конца 80-х годов он состоял во внебрачном сожительстве с одной
католичкой. Так как сам он был правоверным протестантом, то он решил
обвенчаться с ней лишь в 1892 году, но впоследствии постоянно упрекал себя за
это; он чувствовал себя виновным перед пастором, который венчал его и кирху
которого он посещал каждое воскресение, в том, что он не спросил его совета; он
испытывал прямо-таки страх перед этим пастором. Два года спустя после свадьбы
он прошел однажды мимо этого пастора, который держал, свою паству в строгом
подчинении и прибегал с этой целью к религиозному внушению. Пациент узнал
его только тогда, когда тот уже прошел мимо, но тем не менее он сделал еще
попытку поклониться ему, после чего он решил, что пастор этого не заметил. Он
был в отчаянии, что пастор примет это за обиду. Вскоре ему показалось, что его
товарищи по работе, узнав о происшедшем, обращаются с ним не так, как прежде,
и при случае посмеиваются над ним. Он думал также, что по этой же причине ему