ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 19.10.2020
Просмотров: 1654
Скачиваний: 2
Общественный конфликт: политика и возможности
ДональдХоровиц
Северная Ирландия — неустранимый по западным меркам конфликт. В некотором смысле он больше напоминает строго разделенные общества Азии и Африки, чем строго дифференцированные общества Запада, такие как Бельгия, Канада, Швейцария или Нидерланды.
Впоследствии, когда я рассуждаю об определенной методологии, которая, кажется, снижает напряженность этнического конфликта (сюда я включаю конфликты на религиозной и языковой основе), мне следует ссылаться на те методы, которые выглядят применимыми как раз в строго разделенных обществах Азии и Африки. Я делаю это преднамеренно, потому что если этот метод применим там, он, вероятно, будет эффективен и здесь. В случае с Европой, напротив, присутствует элемент кругообразности: мы не можем быть абсолютно уверены, являются ли западные случаи умеренными конфликтами, потому что они всегда эффективно контролировались, или они поддаются эффективному контролю, потому что они являются в первую очередь умеренными конфликтами. Эта проблема связана с поборниками «общественной демократии» (англ. «consociational democracy») по модели американского политолога Аренда Липхарта. Поэтому гораздо благоразумнее сравнивать лишь методы, которые эффективны в строго разделенных обществах.
Я заявил, что есть некоторые сходства между Северной Ирландией и строго разделенными обществами Азии и Африки или, иными словами, что Северная Ирландия представляет собой некоторую девиацию для Запада. Почему?
Разделенные по этническому признаку общества на Западе это, во-первых, существенно превосходящий уровень национальной идентичности. Опрос в Швейцарии обнаружил, что несмотря на этнические различия около половины всех респондентов определяют себя как «швейцарцев». Во Франции лишь двадцать пять процентов французских басков называют себя «басками»; двадцать процентов называют себя французами и оставшиеся 55 процентов отвечают «баскский француз» или «французский баск». Это совсем не те данные, какие могут быть получены в Нигерии, Малайзии или Шри-Ланке. И, конечно, сами термины — унионист и националист показывают, что природа надэтнической национальной идентичности является центральным предметом спора также и в Северной Ирландии.
Во-вторых, там присутствует не только превосходящий уровень национальной идентичности, но также альтернативные идентичности на том же субгосударственном уровне, что и этническая идентичность. Бельгия, несмотря на свои фламандско-валлонские различия, также имеет религиозные и классовые различия, которые оспаривают первенство этничности. В Швейцарии имеются лингвистические, классовые, религиозные и кантонные различия. В Канаде в добавок к англо- франкофонному происходят классовые, региональные и религиозные конфликты. Эти различия обнаруживаются в партийных организациях, электоральном поведении и всей структуре спорных вопросов. В многоэтничных обществах Азии и Африки, где восторжествовали свободные выборы, партии имеют тенденцию к самоорганизации по этническому принципу. В Западной Европе и Северной Америке — нет. В Бельгии между тремя главными партиями существует глубокий фламандско-валлонский раскол, и одна из них со своей отчетливой позицией внеэтничности — Либеральная партия — фактически увеличила свою поддержку объединению партий, когда этнические вопросы стали набирать силу. Тема этничности никогда полностью не подменяла собой другие актуальные вопросы в Бельгии. Скорее «трехчастный спектр тем» — язык, класс, религия — характеризует политические дебаты, изменяя с каждой темой расстановку сил и разводя их на некоторое расстояние. В Швейцарии язык не является бoльшим предсказателем преимущества партии, чем класс, но остается во многом весомее, чем вопрос религии. Этническая принадлежность на Западе обычно не замещает всех форм групповых различий. Но нельзя сказать то же самое о Северной Ирландии, где религия и этничность все же не являются источниками переменной принадлежности, но остаются соседствующими, где региональная принадлежность не значительно ограничивает этнорегиональные различия, где на класс ссылаются как на источник приписываемых ему различий. Так же и здесь, Северная Ирландия походит на Малайзию, Шри-Ланку и Нигерию больше, чем на Бельгию, Канаду и Швейцарию, и это отражено в этно-религиозном базисе партийной политики.
В-третьих, существует косвенное доказательство, что интенсивность этнического конфликта ниже на Западе, чем в Азии и Африке. Опросы показывают, что французские и итальянские меньшинства в Швейцарии более удовлетворены государством и политикой, чем немецко-говрящее большинство. Такие феномены несовместимы со строго предписанной идентичностью. В западных странах также намного ниже межэтническая жестокость. И еще раз, Северная Ирландия — исключение, хотя аналогия с Азией и Африкой здесь недостаточна, потому что значительная массовая враждебность обычно порождает не только терроризм, но и масштабные столкновения на этнической почве и массовые убийства как в Шри-Ланке в 1983 г. И в самых жестко разделенных обществах партии, базирующиеся на приписываемых индивиду статусах, обычно вытесняют мультиэт
ничные центристские партии, но в Северной Ирландии в 70-х гг. XX века партия «Альянс» сохраняла свои позиции с поддержкой примерно десяти процентов электората.
В-четвертых, существует внешний фактор. Некоторые из самых строго разделенных обществ находятся на грани между двумя мирами: арабы и африканцы в Мавритании, Чаде и Судане; христиане и мусульмане на Кипре и в Ливане; дравиды и так называемые «арийцы» в Шри-Ланке; малайская и китайская зоны обитания в Малайзии. Во всех этих случаях существует внешнее притяжение, внешнее влияние и особенно внешние страхи, такие как страх сингалезцев, что шриланкийские тамилы действительно стоят в авангарде вторжения 50 миллионов тамилов в Индию — и поэтому боятся быть окруженными со всех сторон. Северная Ирландия также может находиться между кельтским пространством и англо-саксонским пространством; и поэтому у них возникает страх быть окруженными. Но правильнее было бы говорить, что вопрос двойного меньшинства так же привычен для Шри-Ланки или Мавритании, как и для Северной Ирландии.
После того, как я изобразил Северную Ирландию частью Третьего мира, по крайней мере по некоторым показателям, позвольте мне перечислить несколько преград для достижения примирения в таких обществах, некоторые вещи, на которые уже не стоит надеяться, и некоторые вещи, на которые уже нельзя надеяться ни при каких условиях.
Во-первых, в таких обществах многие требования имеют нулевую сумму. Это происходит потому, что групповые интересы — это всегда предмет споров. И не только преимущество в материальном смысле, но и в символическом, потому что символы обозначают, кому принадлежит эта страна, кто находится у себя дома, кто является достойным человеком. О символических требованиях, если они отражают претензии на распределение групповой ценности и групповой законности на определенной территории, трудно договориться.
Более того, в таких обществах нам не следует проецировать наши собственные благие намерения на высшие должностные лица — они также являются участниками конфликта и имеют враждебные чувства по отношению к членам других групп. Даже если они таковыми не являются, они знают, что делают их последователи, и они знают, что для удержания своих этнических сторонников они должны добиваться конфликта. Для большинства политиков в большинстве случаев более стоящим является разжигание конфликта, чем достижение договоренностей. Еще раз повторю, в условиях свободной выборности политика, преследующего стратегию достижения межэтнического согласия, он будет обычно терять больше последователей своей собственной группы, чем в состоянии привлечь в результате этнического разделения.
Но скрытой здесь остается изначальная установка. Она имеет два аспекта: положительный и негативный.
Во-первых, не стоит устанавливать высокую планку цели. Не пытайтесь заставить людей любить друг друга и сваливать все до кучи. Не настаивайте на национальном единстве или национальной интеграции, или национальном строительстве. Не существует коротких путей для их достижения. Кристаллизация интегрированного национального бытия растягивается на долгие века, но жестко разделенные общества наподобие Северной Ирландии не имеют столько времени. Для нее этот временной отрезок критически ограничен.
Во-вторых, если большинство конфликтов разворачивается вокруг политики, самих политиков и их попыток добиться своих групповых преимуществ, то у политиков просто не остается стимула для урегулирования конфликта. Давайте сами обеспечим их подобным стимулированием. Давайте структурируем ту ситуацию, с которой они сталкиваются, таким образом, чтобы они почувствовали общественную благодарность, для того чтобы просчитать и преодолеть действующие стимулы политического поведения, подталкивающие к утверждению этнической эксклюзивности.
Другими словами, объектом политики является не преодоление, стирание или пренебрежение этническими различиями, и вовсе не обязательно в ближайшее же время резко сокращать чувство враждебности. Достаточно лишь снизить зашкаливающий уровень конфликтности этнического поведения.
То есть задача состоит в том, чтобы осуществить смягчение. Существует рынок и существует рыночные средства в партийной политики и лидерстве. Партии и лидеры, которые не поддерживают запрашиваемую массами враждебность или делают ставку на политику этнической исключительности, которой требует политический рынок, обнаружат через некоторые время, что остались без покупателей на предлагаемый ими продукт. Партия А, представляющая группу А, может быть быстро смещена партией А1, представляющей ту же самую группу, так как партия А стала в глазах избирателей слишком мягкой или распродала групповые интересы. Построение действенных компромиссных стратегий подразумевает вмешательство в этот рынок для изменения мотивационной структуры. В денежное обращение на таком рынке включены голоса и поддержка.
Для осуществления этого на данный момент есть два основных механизма. Первый включает институциональные механизмы, которые повышают мотивацию к межэтническому сотрудничеству от лица политиков. Второй включает механизмы, повышающие внутриэтническую дифференциацию, и поэтому они снижают интенсивность конфликта межэтнического.
Здесь существует два пути: а) сделать это относительно менее важным или б) повысить мотивацию части определенной части этнической группы к обращению за пределы своей группы и кооперации с представителями других этнических групп. На следующем этапе две эти тенденции связываются, потому что части групп имеют бoльшую необходимость в поддержании межэтнических связей.
Возьмем для примера следующую ситуацию, которая схожа в выстраивании этнически разделенных обществ, включая Северную Ирландию. Допустим, что существует две группы: А и Б. У А 60%, а у Б 40% населения. У каждой есть своя партия. Партия А имеет превосходство в 60% по одномандатным округам при голосовании, отдающем победу кандидату, набравшему простое большинство голосов. Партия Б и группа Б постоянно остается отстраненной от власти. Как вы можете себе представить, возникает конфликтная ситуация: бунты, сепаратистская жестокость (если группа территориально обособлена) и попытки государственного переворота (если группа Б доминирует в силовых структурах). Что делать? Будьте осторожны, потому что если вы расколете группу А на две равные части: партию А с 30% и партию А1 с 30%, тогда партия Б, имеющая 40%, сможет занять большинство мест, заручившись всего лишь большинством победителя этой трехсторонней борьбы. Результатом станет незаконное правление, потому что меньшинство в таком случае захватит государственный аппарат, основываясь на демократическом правиле относительного большинства голосов.
Нельзя сказать, однако, что фрагментация поддержки партии всегда чем-то плоха. С уверенностью можно утверждать лишь то, что это не всегда лучшее решение проблемы. Позвольте мне показать случаи, когда это является лучшим выходом: вторая республика Нигерии.
Первая республика Нигерии (1960-66 гг.) состояла из трех основных регионов со своей доминирующей группой и партией в каждой, все они сражались за контроль над всем государством. Когда одни из них — йоруба — раскололась на две, одна часть йоруба присоединилась к Хауса-Фулани на севере, а другая — к игбо на востоке, возникло раздвоение сорока- и шестидесятипроцентного типа выборов, приведшего через государственный переворот, бунты, новые перевороты и новые бунты к сепаратистской войне.
В 1978 г., когда Нигерия вернулась к гражданскому правлению, возникло сильнейшее желание избежать повторения этого синдрома. Единственная вещь, которой нигерийцы хотели избежать — присвоения кем бы то ни было контроля над парламентом и всем государством. Поэтому они предпочли президентскую систему и разделение властей. Но они пошли дальше. К тому времени существовало уже не три региона, а девятнадцать штатов. Старый север стал разделен теперь на десять штатов с доминированием хауса-фулани лишь в пяти из шести. Как в таком случае избирать президента? Если президент должен быть избран относительным большинством, то хауса-фулани как доминирующая группа может добиться президентства. Нигерийцы же хотели, чтобы президент представлял собой надэтни-ческую фигуру. Поэтому они сделали ставку на идею распределяемого большинства. Одерживающий победу кандидат должен иметь большинство голосов и не меньше двадцати пяти процентов не менее чем в двух третях этих девятнадцати штатов. Это означало, что две или три главные группы не могли бы сами захва