ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 12.11.2020
Просмотров: 2238
Скачиваний: 2
Берк остается в рамках традиционализма также в своем подходе к проблемам изменения, обновления и реформ. Будучи непримиримым противником Французской революции, он не выступает против политической трансформации. Это ясно вытекает из его утверждения о том, что «государство без средств для некоторых изменений — не имеет средств для своего сохранения»1*. «Мой ведущий принцип в реформации государства — использовать имеющиеся материалы... Ваши же архитекторы, — писал он члену французской Национальной Ассамблеи, — строят без фундамента»14.
Сохранение государства приоритетно. Французская революция, которая вела к разрушению гражданского порядка, поэтому крайне опасна, ибо из хаоса родится деспотизм быстрее, чем при «старом режиме». Берк упрекал французских революционеров за желание разрушить «старый порядок» только потому, что это старый порядок. Наоборот, именно возраст института есть основание для его сохранения, ибо сама действительность его существования доказывает его полезность. Такова британская конституция, не устремляющаяся за каждым веянием политической моды. Такова Англиканская церковь, мало изменившаяся с XIV-XV веков ко времени Берка.
Берк, безусловно, видел, что гражданский порядок отнюдь не совершенен и во многом несправедлив. Но это не значит, что его необходимо низвергнуть. Берк вновь и вновь обрушивается на французских революционеров за их глубоко ошибочную веру в то, что можно искоренить зло, разрушая его внешние проявления.
«Вы не излечите зло, решив, что больше не должно быть ни монархов, ни государственных министров, ни проповедников, ни толкователей законов, ни офицеров, ни общественных советов. Вы можете изменить названия. Вещи в каком-то смысле должны остаться. Определенная доля власти должна находиться в обществе, в чьих-то руках и под каким-то названием. Мудрые люди применяют свои лекарства против пороков, а
22 Ibid. Р. 190.
23 Burke E. Op. cit. P. 106.
24 Burke E. The Works. Vol. 17. P. 553.
210
не их названий, к причинам зла, являющихся постоянными, а не к случайным органам, с помощью которых оно действует, и меняющихся типов, в которых оно себя проявляет. В противном случае вы будете мудры в историческом смысле, но глупы на практике. Редко два века обладают одной и той же модой на предлоги и теми же типами бед. Злоба несколько более изобретательна. Пока вы обсуждаете форму, она исчезает. Те же самые пороки обретают новую плоть. Дух перемещается и, отнюдь не потеряв свой жизненный принцип при изменении внешности, он обновляется в своих новых органах со свежей энергией и юношеской активностью. Они перешагивают через свои границы, они продолжают опустошение; в то время, когда вы вешаете их трупы и разрушаете их могилы. Вы пугаете себя привидениями и видениями в то время, как ваш дом стал притоном грабителей. И так происходит со всеми, кто, прикоснувшись лишь к оболочке и шелухе истории, считает, что ведет войну с нетерпимостью, высокомерием и жестокостью, в то время как размахивая знаменем ненависти к дурным принципам устаревших партий, они узаконивают и питают те же одиозные пороки в других группировках, а иногда и в худших»25.
Но как же должны правильно применяться, с позиции Берка, политические лекарства? Крайне медленно и осторожно. Ибо слепое следование прецеденту будет столь же глупой практикой для человечества, сколь и отрицание прошлого. Изменения, медленные и постепенные, также являются частью истории, частью политической жизни. Само время — великий обновитель. Уважение к преемственности социальной ткани должно сочетаться с постепенной эволюцией через приспособление, а не разрушение.
«Моему стандарту государственного деятеля, — писал Берк, — должна быть присуща предрасположенность к сохранению и способность к улучшению, вместе взятые»26.
Человек по природе своей несовершенен. Таковы, поэтому, и его социальные и политические организации. Слабости установленных политических институтов очевидны. Безответственная критика метафизиков, к несчастью, легко дестабилизирует их.
«Для того, чтобы избежать, таким образом, зла нестабильности и изменчивости, которое в десять тысяч раз хуже, чем упрямство и самые слепые предрассудки, мы освящаем государство, чтобы никто не мог приблизиться и заглянуть в его слабости и коррупцию иначе, как с необходимыми предосторожностями, чтобы он никогда не начал мечтать о на-
25 Burke E. Reflections.... P. 248—249.
26 Burke E. The Works. Vol. 11. P. 427-^28.
211
чале реформирования через ниспровержение, чтобы он подходил к слабостям государства, как к ранам своего отца, с благочестивой и трепетной заботливостью. При этой важной предпосылке нас научили смотреть с ужасом на тех детей своей страны, которые стремятся быстро разрубить старика-родителя на куски, бросить их в колдовский котел в надежде, что из ядовитых сорняков и диких заклинаний они восстановят тело отца и вдохнут в него жизнь»27.
Поскольку «гнев и безумие больше разрушат за полчаса, чем благоразумие и дальновидность построят за сто лет», то нет более важной задачи, чем «одновременно сохранять и реформировать». Изменения, утверждал Берк, должны происходить тогда и потому, что их требуют обстоятельства (более поздние консерваторы скажут, — когда они вызреют в недрах общества), а не в ответ на утопические проекты политических «колдунов», крайне далеких от реальности политической жизни и необученных государственной деятельности.
Берк не дает рецептов реформаторства, пригодных для консерваторов новых поколений. Его интерес в «Размышлениях о революции во Франции...» сводился к противопоставлению идейного бастиона шквалу Французской революции, грозившему перекинуться и на британский остров, а не к разработке абстрактной теории революции и политических изменений. Все же именно с именем Берка связано первое в Англии мощное теоретическое выступление против политической философии Просвещения, он же стал, по существу, родоначальником политической теории консерватизма. И несмотря на некоторую противоречивость, логические ошибки и аморфность в разработке ряда тем, Берк занял важное место в истории политической идей. Очевидно, что без него идейный ландшафт современного консерватизма вряд ли мог бы стать понятным. Именно поэтому мы обратились к истории политической мысли XVIII столетия, к трудам Эдмунда Берка, прежде чем мы начнем рассматривать калейдоскоп консервативных течений XX века.
9.2. КАРЛ ШМИТТ ПРОТИВ ЛИБЕРАЛИЗМА
Теоретик политики и права в Веймарской Германии, активный член Национал-социалистической партии Германии в ЗО-е годы, объект критики со стороны как «левых», так и «правых», Карл Шмитт сегодня уже признан в качестве выдающегося критика либерализма. Пожалуй, за последнее столетие в мире не было политического мыслителя, который бы столь тщательно и убедительно показал бы слабости и противоречия
' Burke E. Reflections.... P. 194.
212
либеральной политической теории и практики и который оказал бы более сильное влияние на консерватизм, особенно, в США.
ШМИТТ, Карл (1888—1985) — немецкий консервативный теоретик политики и права. В 1921—1945 гг. профессор в Грайфсвальде, Бонне, Кельне и Берлине. В ЗО-е годы Шмитт примкнул к массовой вере в нацизм. В 1936 г. после критики со стороны А.Розенберга оказался во «внутренней эмиграции». В 40—50 годы обратился к геополитической тематике, стремясь найти противовес американскому экспансионизму. Родоначальник школы авторитарного этатизма.
В 1923 году Карл Шмитт опубликовал работу «Римский католицизм и политическая форма», в которой изложил свои взгляды на «политическую теологию». Уже здесь он выдвигает тезис об отношениях друг-враг, которые и предопределяют политический характер общества. Будучи в то время глубоко верующим католиком, Шмитт рассматривал церковь как ресурс для определения критерия, кого следует считать врагом, а также как возможную «крышу», под которой могли бы объединиться все «европейские друзья». Что же придает католической церкви такой авторитет и как именно в этом контексте Шмитт рассматривает взаимоотношения «друг—враг»? Остановившись на связи между подъемом современной экономики и протестантизмом, отмеченным и проанализированным еще Максом Вебером, Шмитт сделал вывод, что либерализм, капитализм и романтизм, то есть соответственно, политическое, экономическое и эстетическое воплощение нового секуляризованного протестантизма, ослабляют Европу в противостоянии с Советской Россией.
Протестантизм в период Реформации привел к фундаментальным социальным изменениям. Они привели к пассивному уходу из социальной жизни, акценту на индивидуализме, апологетике частной жизни. Этому противостоит католицизм, противопоставляющий публичное и объективное — частному и субъективному. Все это находит свое выражение в приоритете политики по отношению к домашней, экономической сфере. Сакрализация (обожествление) приватного, частного приводит к сокращению европейской публичной сферы, которая ранее была ареной, на которой были представлены принципы власти или общества, справедливости, демократии, но, главным образом, гуманности. Современная европейская публичная сфера — это совокупность владельцев частной собственности и членов групп интересов и партий, голосующие за поддержку собственных материальных интересов. Для Шмитта их представители больше уже не являются «представителями» в каком-то реальном смысле, а играют экономико-технические роли. И именно эти ценности отделяют европейскую цивилизацию от того, что
213
Шмитт назвал странной амальгамой византийского христианства, коммунизма и анархизма, охватившей страну, граничащую с Восточной Европой.
По Шмитту, либеральная схема делает акцент на количественной стороне, а не качественной, заботясь лишь о математическом представительстве (1 депутат от 500 тысяч жителей). Он обвинил западных капиталистов, либералов и социалистов в том, что они заигрывают с типом мышления, присущим Советскому Союзу, жертвующим качественными и содержательными характеристиками ради технически манипу-лируемых и экономически рассчитанных аспектов человеческой реальности. Католицизм, наоборот, весьма чувствителен к объективному человеческому содержанию и, в отличие от капитализма, либерализма и, в особенности, коммунизма, настаивает именно на качественной стороне жизни
«Человек» — идея католической церкви, рассматривающая индивида как нечто большее, чем простое биологическое существо; она считает, что он способен на добро, но нуждается в интеллектуальном наставнике. Шмитт полагал, что для русских — радикалов, выросших из Православия, — это материал, которым можно манипулировать с помощью технологий, сеть природных импульсов, нуждающихся в организации. Католицизм — наследник юриспруденции Рима и как институт содержит историческую возможность сохранения божественной компоненты в человеке. Он заботится о нормативном наставлении, не занимается формулами манипуляций во имя некой цели, подобно тому, как это делает рационализм экономики или техники, практикуемый Советским Союзом.
Католическая церковь — это «комплекс противоположностей», воплотивший все политические формы, знающий, когда стать союзником одних и воевать с другими. Как следствие, полагает Шмитт, сущность католицизма — политическая: она заключает союзы и объявляет своих врагов. Макс Вебер писал, что политический смысл вытекает из конфликта, причем, чаще всего конфликта с применением силы. Однако Шмитт считал, что веберовский империалистический либерализм, тесно связанный с протестантизмом, его капитализм, а также, несмотря на все возражения Вебера, романтизм — не может создать основу для подлинно «политической» теории. Его разделение между субъективной моралью (политикой убеждения и ответственности) и объективного рационального мира (непреодолимой бюрократизацией) предполагает осмысленное действие, такое как большой политики. Однако, по Шмитту, подлинная политика появляется только там, где возникают отношения друзей/врагов. В книге «Римский католицизм и политическая форма» он начал строить такую подлинную политику, противопоставляя католицизм-друга — Советской России-врагу.
214
В более ясной форме идея политического была представлена Шмит-том в работе «Концепция политического» (1932 г.). Основной смысл концепции «политического» Шмитта заключается в утверждении, что государственная власть основывается на антагонизме во внутренней политике и извечной настороженности, бдительности в международных делах. Иными словами, власть означает способность делать различие между друзьями и врагами внутри страны и в международной системе. Шмитт пытался противопоставить необходимость усиления государства внутренней «левой» оппозиции. Он постоянно пишет в Веймарские годы о том, что либеральный плюрализм ослабляет положение Германии по отношению к внешним угрозам, в особенности, со стороны Советского Союза.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ — это совокупность тех или иных свойств и особенностей общественных отношений, интегрированная индивидами или объединениями (классы, партии, нации, государство, социальные группы) в процессе их совместной политической деятельности (политического взаимодействия) в конкретных условиях (политическая обстановка, ситуация) и проявляющаяся в их отношениях друг к другу, к тому, что они имеют, к политике и власти, к политическим явлениям, процессам, событиям в общественной жизни.
Шмитт пишет:
«...политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными..., хозяйственными или мотивами иного рода... Реально разделены на группы друзей и врагов столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она вызывает такое группирование отставляет на задний план свои предшествующие критерии и мотивы: «чисто» религиозные, «чисто» хозяйственные, «чисто» культурные и оказывается в подчинении у совершенно новых ... условий и видов отныне уже политической ситуации»28.
Если в работе «Римский католицизм и политическая форма» в качестве критерия разделения на друзей и врагов Шмитт называл гуманизм, то в «Понятии политического» он гуманизм уже полностью отрицает. Он пишет, что гуманизм — это не политическая концепция и никакое политическое единство или общество, никакой статус ему не соответствует. Он отрицает моральное разграничение между другом и врагом,
28 Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 45— 46.
215
равно как и эстетическое — красивый/уродливый. Он видит это различие как полностью автономное от всех подобных определений, включая и теологические, хотя смертельные битвы могут вестись во имя религиозных воззрений.
Тем не менее, подобно тому, как Шмитт эстетизирует насилие и смертельную опасность, он восславляет и романтизирует политическое. В последние годы Веймарской республики Шмитт использовал свой тезис об отношениях друзей и врагов для критики либерального плюрализма как помехи для государства найти средства защиты от попыток навязать стране какую-то одну идеологию правого или левого толка, а также для критики парламентаризма, допускающего, чтобы одни граждане называли других граждан «врагами». Сравнивая подобный сценарий приближающейся гражданской войны с гоббсовским положением о «войне всех против всех» в «естественном состоянии», Шмитт настаивал на необходимости института, который подхватил бы стандарт политического и прекратил взаимное разрушение двух партий, а также уничтожение государства. Говоря словами Гоббса, подобная ситуация настоятельно требует «видимой власти», которая могла бы удовлетворить желания всех, умиротворить внутреннюю политику и принудить их предоставить взаимопомощь против внешних врагов. Государство Веймарского периода, по мнению Шмитта, превратило себя в слугу всех антагонистических социальных групп, то есть стало «тотальным количественным государством». В противоположность ему «качественное тотальное государство» — такое, которое правит над ними, и, дистанцировавшись от них, действует, исходя из собственной ответственности ради установления порядка и подавления внутренних антагонизмов и защиты от внешнего врага.