Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 628
Скачиваний: 6
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Происходящий в постсовременном обществе коллапс традиционной расширенной семьи, очевидно, облегчает возможность
СПП в связи с преобладанием ориентации на модель ядерной семьи с ограничением взаимной поддержки и большей изоляцией ее членов.
Коллективное самоповреждение в постсовременном обществе встречается относительно редко, в основном у лиц, находящихся в закрытых коллективах, например, в пенитенциарных учреждениях.
Иногда самоповреждения инициируются другими лицами, обычно близкими подругами или друзьями, переживающими аналогичную проблему (Smith et al.,1992).
Особый интерес вызывает факт наличия связи между СПП и насилием над детьми, особенно сексуальным.
Глубинные психодинамические механизмы этого явления могут частично объясняться использованием такой психологической защиты, как идентификация с агрессором. Беззащитный ребенок, оказавшийся в безвыходной ситуации, идентифицирует себя с фигурой насильника агрессора, которым часто является отец или отчим, в более редких случаях мать или мачеха. Самоповреждения становятся способом ощутить себя более приближенным к агрессору. Парадоксальность ситуации заключается в том, что находящийся в психологической изоляции, страдающий от отсутствия родительской заботы и ласки ребенок воспринимает сексуальное насилие как единственное проявление к нему хоть какого-то внимания.
Различные формы агрессии родителей воспринимаются детьми как заслуженные, как реакция родителей на их недостатки, непослушание, “плохие мысли”, испорченность. Подвергающийся насилию ребенок думает, что родитель причиняет ему боль потому, что любит его.
138
Насилие воспринимается частично в качестве заменителя, суррогата позитивного эмоционального отношения в ситуации хронической депривации любви. Некоторые жертвы инцеста для поддержания психического равновесия стараются поддерживать систему отношений с агрессором родителем в последующем возрастном периоде. Совершая самоповреждения, они не только
«воссоздают детскую драму, но одновременно контролируют ее исход, встречаясь с болью в безопасных измеряемых дозах» (Strong,
1998).
В процессе самоповреждения лица с СПП разыгрывают целые сценарии, последовательно выступая в роли жертвы, преследователя агрессора и спасателя, становясь человеком, осуществляющим заботу, лечащим полученные раны. Достигаемое при этом состояние особого психологического комфорта ассоциируется с представлением о том, что никто другой не в состоянии нанести им те повреждения, которые они могут нанести себе сами.
Паттерн симптомов самоповреждения передает в зашифрованном виде историю отношений ребенка с родителями и другими членами семьи, историю того, как ребенок обучался взаимодействиям с окружающим миром и самим собой.
Самоповреждение служит для ребенка средством выживания, несмотря на опасность и вред, заключающиеся в нем.
Функциональное значение СПП разнообразно. Каким-то странным образом оно, с одной стороны, позволяет дистанцироваться от других людей, а, с другой, – помогает избавляться от чувства непереносимого одиночества, напряжения, ярости или скорби. Самоповреждение является криком о помощи,
139
призывом к защите, которой индивидуум был лишен в детском возрасте.
Favazza (1996) подчеркивал, что самоповреждения обладают определенным исцеляющим эффектом. Автор писал: “Человек, наносящий себе порезы, в действительности совершает примитивный акт само-хирургии, завершенный ощутимым свидетельством выздоровления”.
Предположение о том, что феномен СПП является проявлением мазохизма, обусловленным желанием получить удовольствие от ощущения физической боли, не подтверждается. Факты конкретных наблюдений противоречат правильности такого утверждения. На это указывает Levenkron (2000), приводя в качестве наиболее типичного следующее описание пациентки с СПП: “То, что я чувствовала, не являлось болью. Это было похоже на инъекцию новокаина в кресле у стоматолога. В процессе совершения самоповреждения боль уходила.
И поскольку я контролировала боль, страха не было. Так что, возможно, это была не реальная боль. Когда я закончила порез, углубившись на дюйм, кровь стекала по моему предплечью вниз по направлению к свернутому бумажному полотенцу. Поток был темно красным и плотным, но я хотела видеть больше. Я наклонила руку, и поток превратился в три ручейка. Этого мне было достаточно. Страх и ужас рассеялись. Я подставила руку под холодную воду и использовала перекись водорода для остановки кровотечения. Потом наложила марлевую повязку с адгезивной лентой, вернулась в постель и заснула. Когда я проснулась, мне потребовалось два часа, чтобы вспомнить все детали, несмотря на то, что я знала, что сделала”.
Индивидуумы, совершающие акты самоповреждения, часто входят в состояние транса, изменяющее их восприятие себя и
140
Favazza (1996) подчеркивал, что самоповреждения обладают определенным исцеляющим эффектом. Автор писал: “Человек, наносящий себе порезы, в действительности совершает примитивный акт само-хирургии, завершенный ощутимым свидетельством выздоровления”.
Предположение о том, что феномен СПП является проявлением мазохизма, обусловленным желанием получить удовольствие от ощущения физической боли, не подтверждается. Факты конкретных наблюдений противоречат правильности такого утверждения. На это указывает Levenkron (2000), приводя в качестве наиболее типичного следующее описание пациентки с СПП: “То, что я чувствовала, не являлось болью. Это было похоже на инъекцию новокаина в кресле у стоматолога. В процессе совершения самоповреждения боль уходила.
И поскольку я контролировала боль, страха не было. Так что, возможно, это была не реальная боль. Когда я закончила порез, углубившись на дюйм, кровь стекала по моему предплечью вниз по направлению к свернутому бумажному полотенцу. Поток был темно красным и плотным, но я хотела видеть больше. Я наклонила руку, и поток превратился в три ручейка. Этого мне было достаточно. Страх и ужас рассеялись. Я подставила руку под холодную воду и использовала перекись водорода для остановки кровотечения. Потом наложила марлевую повязку с адгезивной лентой, вернулась в постель и заснула. Когда я проснулась, мне потребовалось два часа, чтобы вспомнить все детали, несмотря на то, что я знала, что сделала”.
Индивидуумы, совершающие акты самоповреждения, часто входят в состояние транса, изменяющее их восприятие себя и
140
окружающей реальности. В некоторых случаях у них появляются смутные воспоминания детского периода, когда ощущение боли как- то ассоциировалось с фантазиями о домашнем уюте, с чувством необычного успокоения и комфорта.
По-видимому, здесь имеет место актуализация психологического механизма, известного как стремление к повторению привычных переживаний прошлого, несмотря на то, что последние были эмоционально ранящими. Аттачмент к переживаниям прошлого бывает очень сильным, определяя стремление к повторяющимся актам самоповреждения.
Поскольку индивидуум с СПП постоянно обращен внутрь себя, контакты с другими людьми постепенно утрачиваются и фактически исчезают из качественного мира.
Ребенок, не испытавший в раннем детстве достаточного эмоционального участия со стороны родителей, или переживший жестокое обращение со стороны близких, и, особенно, сексуальное насилие, проявляет в дальнейшем тенденцию к формированию диссоциативных расстройств в рамках СПП. Очевидно, механизм возникновения диссоциаций “нарабатывается” в процессе отчуждения от родителей, от других людей, и, в конце концов, от самого себя.
Физическая боль и вид собственной крови оказываются достаточными стимуляторами развития диссоциативного состояния.
Поскольку недостаточность эмоционально значимых контактов в детском возрасте замедляет развитие речи, лица с СПП, как правило, характеризуются значительными затруднениями в вербализации актов самоповреждения и сопровождающих его мыслей и чувств. Они с трудом говорят о своем детстве, не могут адекватно описать взаимоотношения с родителями, другими членами семьи,
141
По-видимому, здесь имеет место актуализация психологического механизма, известного как стремление к повторению привычных переживаний прошлого, несмотря на то, что последние были эмоционально ранящими. Аттачмент к переживаниям прошлого бывает очень сильным, определяя стремление к повторяющимся актам самоповреждения.
Поскольку индивидуум с СПП постоянно обращен внутрь себя, контакты с другими людьми постепенно утрачиваются и фактически исчезают из качественного мира.
Ребенок, не испытавший в раннем детстве достаточного эмоционального участия со стороны родителей, или переживший жестокое обращение со стороны близких, и, особенно, сексуальное насилие, проявляет в дальнейшем тенденцию к формированию диссоциативных расстройств в рамках СПП. Очевидно, механизм возникновения диссоциаций “нарабатывается” в процессе отчуждения от родителей, от других людей, и, в конце концов, от самого себя.
Физическая боль и вид собственной крови оказываются достаточными стимуляторами развития диссоциативного состояния.
Поскольку недостаточность эмоционально значимых контактов в детском возрасте замедляет развитие речи, лица с СПП, как правило, характеризуются значительными затруднениями в вербализации актов самоповреждения и сопровождающих его мыслей и чувств. Они с трудом говорят о своем детстве, не могут адекватно описать взаимоотношения с родителями, другими членами семьи,
141
знакомыми. Обнаруживается неспособность правильной оценки реакций других людей на их поступки и высказывания.
Подобное заключение делается из анализа совершенных индивидуумами с СПП одних и тех же ошибок в межличностных отношениях, отсутствия умения извлечь полезный опыт из прошлых промахов и ошибок (Levenkron, 2006). Вывод, сделанный автором, может вызвать возражение, так как неумение приобретать опыт находит более убедительное объяснение в феномене насильственного повторения (repetition compulsion), описанного в психоаналитической концепции.
В то же время, не вызывает сомнений отсутствие у лиц с СПП правильного эмоционального восприятия других людей. Анализ показывает, что в некоторых случаях лица с СПП вообще не принимают во внимание и как бы не осознают наличие у кого-то, кроме самих себя эмоциональных переживаний. В других случаях они оценивают эмоциональные реакции других неправильно, полностью подчиняя эти оценки сформированной в их сознании (как правило, не интегрированной, фрагментарной) когнитивной схемой.
Лица с СПП страдают от значительных затруднений в формировании межличностного аттачмента. Им трудно наладить с кем-либо сколько-нибудь значимые неформальные интимные отношения. Они не способны к глубинному контакту как на вербальном, так и на невербальном уровнях. Это лишает их возможности получать эмоциональную радость от общения, от ощущения дружеской атмосферы задушевного разговора, восприятия искренней поддержки, психологической помощи со стороны других людей. Выбор всевозможных тактик, позволяющих избегать общения с окружающими, делает их все более изолированными,
142
Подобное заключение делается из анализа совершенных индивидуумами с СПП одних и тех же ошибок в межличностных отношениях, отсутствия умения извлечь полезный опыт из прошлых промахов и ошибок (Levenkron, 2006). Вывод, сделанный автором, может вызвать возражение, так как неумение приобретать опыт находит более убедительное объяснение в феномене насильственного повторения (repetition compulsion), описанного в психоаналитической концепции.
В то же время, не вызывает сомнений отсутствие у лиц с СПП правильного эмоционального восприятия других людей. Анализ показывает, что в некоторых случаях лица с СПП вообще не принимают во внимание и как бы не осознают наличие у кого-то, кроме самих себя эмоциональных переживаний. В других случаях они оценивают эмоциональные реакции других неправильно, полностью подчиняя эти оценки сформированной в их сознании (как правило, не интегрированной, фрагментарной) когнитивной схемой.
Лица с СПП страдают от значительных затруднений в формировании межличностного аттачмента. Им трудно наладить с кем-либо сколько-нибудь значимые неформальные интимные отношения. Они не способны к глубинному контакту как на вербальном, так и на невербальном уровнях. Это лишает их возможности получать эмоциональную радость от общения, от ощущения дружеской атмосферы задушевного разговора, восприятия искренней поддержки, психологической помощи со стороны других людей. Выбор всевозможных тактик, позволяющих избегать общения с окружающими, делает их все более изолированными,
142
отчужденными, заключенными в клетки одинокими членами толпы постсовременных мегаполисов.
Лишенные возможности проводить свободное время в беседах с членами семьи, друзьями и знакомыми, они вынуждены общаться с людьми, не входящими в структуру их качественного мира. В результате лица с
Лишенные возможности проводить свободное время в беседах с членами семьи, друзьями и знакомыми, они вынуждены общаться с людьми, не входящими в структуру их качественного мира. В результате лица с
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 20
СПП оказываются яркими представительницами/представителями той части постсовременной популяции, которая потеряла собственный голос и страдает социальной формой прогрессивной афазии (Locke,1998).
Психологическим механизмом возникновения СПП может стать чувство гнева, которое постепенно и последовательно кристализировалось в бессознательной сфере психики как результат агрессии и физического насилия в семье. Подтверждением этого предположения является выявление синдрома баттеринга (battering) у лиц с СПП, подвергавшихся в течение длительного времени в подростковом и раннем юношеском возрасте избиениям.
Причинение боли себе является в таких случаях заменителем гнева в отношении лиц, наносивших побои, с бессознательным желанием причинить таким образом боль обидчикам. Причинение боли реальным обидчикам даже в фантазиях заблокировано культурально-этическими запретами, к числу которых относятся страх разрушения амбивалентного имиджа лиц (чаще всего родителей) и потеря сохраняющихся в воображении столь желанных чувств родительской любви и заботы.
Первая реакция на СПП окружающих, прежде всего наиболее близких людей, характеризуется недоумением, испугом, возмущением. Человека, застигнутого на акте нанесения себе повреждений, обвиняют в глупости, неразумности, дикости и пр.
143
Несмотря на то, что на бытовом уровне родители называют таких детей “ненормальными”, они не рассматривают сколько-нибудь серьезно возможность связи СПП с психическим нарушением и тем более с психическим заболеванием. Вместо этого часто возникает идея о демонстративности поведения или шантаже с целью получения каких-то выгод. Большинство родителей объясняет СПП “переходным возрастом” и надеется на то, что оно с возрастом пройдет само собой.
Levenkron (2006), выделяя нарцисстический вариант реакции родителей на происходящее, описывает его так: “Ты стараешься вывести меня из себя или заставить чувствовать себя виновной/виновным, саботируя все хорошее, что делается для тебя.
Какая неблагодарность!”.
Решающее значение в идентификации
СПП имеет квалифицированная профессиональная оценка. К сожалению, до настоящего времени значительная часть психиатров, оставаясь недостаточно знакомой с данной проблемой, ошибочно пытается найти ее объяснение в попытках диагностики в рамках знакомых психических патологий. В связи с этим возникает опасность гипердиагностики шизофрении, большого расстройства настроения или в лучшем случае личностного расстройства. В данном контексте следует подчеркнуть, что СПП действительно встречается при различных психических нарушениях. Особенно типичным является развитие СПП при пограничном личностном расстройстве. СПП в структуре пограничного личностного расстройства может принимать характер доминирующего нарушения, во многом определяя специфику патологии, что требует фокусированной на устранении
СПП коррекции.
144
В то же время во многих случаях СПП вообще не входит в структуру других психических расстройств и представляет собой отдельную форму отклоняющегося поведения.
Суициды в Интернете
Групповые самоубийства в Интернете являются новой проблемой патологического использования Интернета, первые сообщения о которой появились в первые годы 21 века. Они касались случаев зарегистрированых в Корее, Японии и нидерландов (Cho,
2006; Shibui, 2007; Ozawa - De-Silva, 2010). Высказывалось мнение, что групповые суициды в Интернете связаны с взаимодействием таких факторов как, с одной стороны, нуждаемость в социальном контакте, с другой, в одновременном страхе социального отвержения и изоляции. Сочетание этих внешне взаимоисключающих компонентов очевидно наиболее сильно проявляется в Японии, что обусловлено особой значимостью социального имиджа, когда состояние бытия и личностные переживания индивидуума определяются прежде всего социальным сэлфом, тем как последний воспринимается обществом.
Авторы выделяли в структуре Интернет суицидов в Японии значение присутстствия желания умереть не в одиночестве, а в компании других людей, желание легкой и по-возможному комфортабельной смерти и желание ”исчезнуть”, скорее, чем умереть.
Использование Интернета в Японии еще ранее подвергалось критике в связи с отрицательными эффектами на молодой возраст, в том числе и в связи с содержащейся информацией о различных методах самоубийства. В то же время признавалось положительное
145
влияние Интернета в предоставлении принципиально новой формы коммуникации и “пространства”, в котором люди чувсивуют свою принадлежность.
Появление групповых суицидов в Интернете произошло в
Японии на фоне общего увеличения суицидов, начиная с 1998 года.
Если в 1998 количество самоубийств составляло 18-19 на 100000, то в 2003-24,6. В 2003 суициды были признаны в Японии, стране толерантной к суицидам, специальной проблемой общественного здоровья. Это было связано с тем, что в данном случае были совершенно непонятны причины самоубийств, которые нельзя было объяснить “потерей лица”, экономическими проблемами, неудачей в карьере или серьезным семейным конфликтом. Особенно пугающим было фактическое отсутствие, вообще, каких-либо устанавливаемых причин, в том числе и констатации психических нарушений.
Участники незавершенных Интернет групповых самоубийств испытывали большие затруднения в попытках определить конкретный повод суицидального поведения.
При психологическом интервьюировании их ответы сводились к короткому повествованию о том, что им «было как-то скучно»; что им «было все равно жить или умереть», что им «хотелось не умереть, а скорее, просто исчезнуть».
У всех Интернет самоубийц не только не наблюдалось триады самоубийства Durkheim’а (1951), включающую желание умереть, желание убить себя и желание быть убитым, но нельзя было сколько- нибудь убедительно констатировать даже наличие одного из компонентов триады- желания умереть. Подчеркивалось, что интелектуальные рефлексивные самоубийцы испытывали неверенность в оценке их поведения, используя термин “желание”.
146
Появление групповых суицидов в Интернете произошло в
Японии на фоне общего увеличения суицидов, начиная с 1998 года.
Если в 1998 количество самоубийств составляло 18-19 на 100000, то в 2003-24,6. В 2003 суициды были признаны в Японии, стране толерантной к суицидам, специальной проблемой общественного здоровья. Это было связано с тем, что в данном случае были совершенно непонятны причины самоубийств, которые нельзя было объяснить “потерей лица”, экономическими проблемами, неудачей в карьере или серьезным семейным конфликтом. Особенно пугающим было фактическое отсутствие, вообще, каких-либо устанавливаемых причин, в том числе и констатации психических нарушений.
Участники незавершенных Интернет групповых самоубийств испытывали большие затруднения в попытках определить конкретный повод суицидального поведения.
При психологическом интервьюировании их ответы сводились к короткому повествованию о том, что им «было как-то скучно»; что им «было все равно жить или умереть», что им «хотелось не умереть, а скорее, просто исчезнуть».
У всех Интернет самоубийц не только не наблюдалось триады самоубийства Durkheim’а (1951), включающую желание умереть, желание убить себя и желание быть убитым, но нельзя было сколько- нибудь убедительно констатировать даже наличие одного из компонентов триады- желания умереть. Подчеркивалось, что интелектуальные рефлексивные самоубийцы испытывали неверенность в оценке их поведения, используя термин “желание”.
146