Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf

Приведение примера из "Бесконечной Истории" целесообразно потому, что в этом произведении мы встречаемся с яркой и достаточно редкой в художественной литературе иллюстрацией основных положений аналитической психологии в области коллективного бессознательного и формирования идентичности.
Компартментализация характерна для диссоциативного расстройства идентичности и рассматривается как признак очень глубокой диссоциации. Под этим термином понимается полная дезинтеграция (отделение) личностных структур и полная амнезия, при которой индивидуум забывает, кем он/она является и являлась/являлся в прошлом.
Carter (2008) предлагает ряд признаков, свидетельствующих об опасности возникновения патологической диссоциации. Признаки располагаются автором по принципу нарастающего прогностического значения.
•
Первым признаком является легкое отвлечение от неприятного, раздражающего события посредством переключения на просмотр телевидения или чтения какой-нибудь книги.
За этим следуют:
• постоянное проигрывание в воображении сценариев будущих событий, вместо проживания настоящей актуальной реальности;
• внезапное понимание, что Вы не услышали того, что Вам говорят, так как в это время Вы находились во “снах наяву”;
• произнесение вслух в присутствии других людей фрагментов диалогов из репертуара снов наяву;
156

• обнаружение себя в каком-то месте, не зная, как Вы там оказались;
• нахождение у себя незнакомых вещей;
• не узнавание людей, которые утверждают, что они знакомы с Вами;
• чувство, что окружающий мир и находящиеся в нем люди нереальны;
• чувство, что Ваше тело не принадлежит Вам;
• слышание голосов, которые дают Вам инструкции или комментируют Ваши действия.
Несмотря на то, что глубокая диссоциация может вызвать чувство потери рассудка, “схождения с ума”, тем не менее, она может быть субъективно приятной или даже экстатической. Эмоциональная окраска диссоциации зависит от содержания исходной мотивации.
Эйфория, например, характерна для диссоциации при целенаправленном употреблении психоделических вешеств.
Carter (2008) обращает внимание на наличие многочисленных примеров диссоциаций в современных средствах массовой информации. Автор ссылается на сюжет одного из популярных телевизионных триллеров о расследовании ЦРУ случая исчезновения
“образцовой жены и матери”, которая в другой личностной структуре
(в другом Альтере) функционирует как проститутка.
Следующий пример касается описания в одном из журналов реально существующего продавца гамбургеров, который во сне живет в царстве фантастических образов рыцарей, колдунов, волшебников. В реальной дневной жизни эти персонажи являются
157

его покупателями, имеющими различные профессии – служащие, архитектор, сотрудники банка и др.
Традиционными факторами, вызывающими глубокие диссоциации, являются психические травмы и насилие, особенно сексуальное, в раннем детском возрасте.
В 1989 г. Ross'ом по отношению к диссоциативному расстройству идентичности (ДРИ) был предложен термин "Комплекс Озириса". В древнем Египте существовал миф об Изис – Озирисе. Озирис был убит своим ревнивым братом Сетом, который разрезал его на куски и разбросал их на большой территории. Сестра Озириса Изис собрала фрагменты его тела, сложила их вместе и воскресила Озириса в новой форме (реинтеграция травмированного self 'а является задачей терапевта). Несмотря на то, что Изис и Озирис были сиблингами, они поженились, и у них родился сын Хорус, который вырос и убил своего дядю Сета в сражении. Идея, заложенная в термине "Комплекс
Озириса", заключается в том, что инцест и другие психосоциальные травмы могут стать причиной тяжёлого психического расстройства.
Stout (2002) приводит клиническое наблюдение ДРИ у пациента
Гарретт, 41 года, маляра по профессии, посвятившего себя гуманитарной деятельности в Центральной Америке. Пациент обратился за помощью, в связи с тем, что "другие" часто неожиданно вторгались в его жизнь во время работы, когда он общался с людьми.
"Они" называли себя по имени, грубо вмешивались; проявляя себя в контакте в ином ego-состоянии. Гарретт постоянно рисковал испортить отношения, в том числе с непосредственным начальством.
Пациент говорил, что он всегда знал, что "они" здесь, но никогда о "них" особенно не думал. "Они были в большей или меньшей степени
158

моим личным делом". И только когда они стали "выступать перед другими людьми, и я увидел, как эти люди на это реагировали, это стало главным". Гарретт вначале называл "других" "Джеймсом" и "Гордоном". Анализируя постоянно происходящее, пациент пришел к заключению, что, если бы "другие" появились "на сцене", не обозначали себя вслух, большинство людей никогда бы не поняли в чем дело и думали, что это он сам позволяет себе такие выходки.
Когда в действительности во время одного из таких эпизодов его шеф рассвирепел, пациент обратился за психиатрической помощью. Его главной целью при этом было не избавление от "других", а приобретение возможности "их" контролировать, "удерживать внутри себя", по крайней мере, во время значимых для пациента межличностных контактов.
Интересно, что первый специалист, к которому обратился пациент, поставила диагноз: "Большая рекуррентная депрессия у шизотипической личности". Психиатр была уверена в наличии галлюцинаторных расстройств.
Только третий психиатр (Stout) установила в истории жизни пациента наличие хронической тяжелой психологической, физической и сексуальной травматизации в детском периоде, начиная с 5-ти летнего возраста. В это время после трагической гибели его отца в автокатастрофе в их доме поселился старший брат отца. Дядя пациента терроризировал всю семью: мать, Гарретта и его младшего брата, которому был всего 1 год. Гарретт любил брата, всячески опекал его, обучил ходить, пытался защитить его от дяди, стараясь переключить на себя его агрессию. Дядя подвергал Гарретта сексуальному насилию, часто избивал его и брата. Во время одного из таких избиений, когда младшему брату было шесть лет, дядя избил
159

его до смерти. Дядя привлекался к ответственности, но не был осужден, так как единственным свидетелем был Гарретт, который взял на себя вину и постоянно настаивал на том, что он убил брата.
В процессе терапии пациента у него удалось раскрыть наличие большого количества диссоциированных ego-со стояний. Некоторые из них возникали редко, другие постоянно "прорывались на сцену".
Создавалось впечатление, что сам Гарретт не знает всех присутствующих в его психике "других". "Джеймс" выступал в качестве одной из ведущих фигур – в виде маленького беспомощного беззащитного ребенка. "Гордон", наряду с "Джеймсом" присутствовал в роли защитника. Кроме того, часто возникал "Вилли", который представлял собой глубоко верующего, погруженного в Библию религиозного человека. "Вилли" посещал церковь по воскресеньям, хотя сам Гарретт не был верующим. У прихожан не возникало подозрения, что они встречаются в церкви с человеком в диссоциированном ego состоянии. В дальнейшем Stout обнаружила наличие "Эйби" –"другого", который был убежден, что Гарретт убил своего младшего брата и настаивал на том, что единственно правильным решением, расплатой должно быть самоубийство пациента. Открылось наличие еще одного "другого", который называл себя "Большим Джеймсом", и представлял собой вариант более старшего "Джеймса". "Большой Джеймс" так же, как и оригинальный "Джеймс" говорил детским голосом и испытывал страх, что "Эйби" убедит Гарретта покончить с собой. Если Гарретт покончит с собой, то "Большой Джеймс" также умрет, а он умирать не хочет. В этом случае у "других" не было согласия между собой и с самой "личностью хозяина" – Гарретта.
160

Stout видела пациентов/пациенток, у которых "наблюдающее ego" личности хозяина знало о существовании "других", во всяком случае, о главных "персонажах" (как в приведенном случае). В то же время, пациенты (пациентки), находясь в каком-то из присущих им диссоциированных ego-состояний, могут не знать о наличии других диссоциированных состояний и даже не осознавать наличие "личности хозяина".
Stout подчеркивает жизненно важное значение способности к диссоциации. Подвергающиеся хронической травматизации, насилию дети во многих случаях находятся на грани выживания.
Психологический защитный механизм диссоциации позволяет отвлечься хотя бы временно от невыносимой реальности. В процессе терапии ДРИ защитные диссоциативные ego-состояния могут быть интегрированы в личность, расширяя ее адаптивные возможности в различных трудных, включая экстремальные, ситуациях.
Травмы и насилие иногда называют “диссоциогенными” провокаторами. Дисфункциональные семьи, столь типичные для постсовременной культуры, создают статус наибольшего благоприятствования для развития диссоциации даже в тех случаях, когда семья формально является благополучной и какие-либо прямые травматические воздействия на ребенка отсутствуют. Родители в таких семьях любят своих детей и стараются заботиться о них, обеспечивать всем необходимым. Проблема заключается в крайней психологической загруженности родителей, занятых одновременно в различных сферах деятельности, вынужденных встраиваться в многочисленные ролевые функции, надевать на себя разные маски и демонстрировать диаметрально разные лица в зависимости от конкретных профессиональных или социальных ситуаций.
161

Перенасыщенные информацией, необходимостью постоянно обучаться новым подходам и навыкам, испытывающие большую ответственность в принятии порою экзистенциально важных решений родители даже при наличии самых лучших желаний и побуждений психологически и физически не способны создать для ребенка психобиологически адекватную среду взаимодействия.
В результате ребенок, начиная с младенческого возраста, чувствует свою отверженность от родителей, он не может сформировать необходимые эмоциональные фиксации (аттачменты) с внешним миром и вынужден фиксироваться на интрапсихических переживаниях и внутренних имиджах. Так создаются условия, вызывающие и закрепляющие первичную диссоциацию, расщепление между миром внутренних переживаний и внешним миром, между частями эго, ответственными за эти две системы отношений.
Исследования последних лет показывают, что некоторые авторы считают прототипным условием возникновения диссоциаций нарушения аттачмента (Liotti, 1999; Hesse, Main, 2000). Особое значение придается нарушению, выходящему за границы стратегий организованного аттачмента. К последнему относятся формы уверенного, неуверенного-избегающего и неуверенного- амбивалентного аттачмента.
Под дезорганизованным стилем аттачмента Main, Solomon
(1990) понимают отсутствие или разрушение организованных стратегий поведения. Младенец находится в таком случае в ситуации
“испуга, без возможности выхода”. Для него характерны неадекватное (спутанное) поведение в присутствии родителей, застывшее и монотонное поведение, нецеленаправленные движения и необычные позы, повторяющееся стереотипное вырывание волос,
162

безразличие, противоречивое поведение, диссоциация от нормального мыслительного процесса. Состояние дезорганизации младенцев и детей напоминает проявления диссоциативных расстройств у взрослых. Оно включает длительные периоды отсутствия какой-либо активности или молчания, диагностируемые как приближающиеся к трансу состояния, прекращение речевого контакта, инкогерентность речи.
Pasquini et al (2002) считают, что ранние травматические переживания и потеря матери до двухлетнего возраста являются факторами наибольшего риска развития диссоциативных расстройств.
Насилие и ранняя потеря в семье положительно коррелируют как с дезорганизацией аттачмента, так и с возникновением диссоциативных состояний.
Дезорганизация аттачмента является важнейшим звеном возникновения особой ранимости у детей, выражающейся в их готовности реагировать на психотравмирующие события диссоциативными расстройствами. К дезорганизации аттачмента приводит не только насилие, но также страх и испуг родителей, отражающие их собственную историю травматических переживаний
(Dorahy, Hart, 2007).
Отсутствие интеграции и диссоциацию травматических воспоминаний от сознательного функционирования можно наблюдать в случаях одновременного сосуществования противоречащих друг другу убеждений. Так, например, одна из наших пациенток вспоминала, что была свидетельницей драматического события и в то же время была убеждена в том, что отсутствовала на месте происшествия.
163

Психическое состояние ребенка при выраженной диссоциации характеризуется тем, что он в определенном смысле чувствует себя
“вещью”, а не реальной экзистенцией. Такое чувство начинает формироваться очень рано, по мнению Bryant, Kessler, Shirar (1992), уже с шестимесячного возраста. Границы между реальным и нереальным оказываются размытыми, что сочетается с невозможностью разграничить правильное от неправильного, истину и ложь. Все происходящее воспринимается расплывчато, нестойко, элюзивно с невозможностью на что-то опереться, “собрать” себя вокруг какого-то центра. Эта экзистенциальная неуверенность переходит из детского периода в подростковый и во взрослый возраст.
Проявляющиеся на основе диффузной идентичности диссоциативные состояния бывают разнообразными. Они могут находить выражение в том, что “на арену” прорывается какой-то фрагмент идентичности, представляющий более или менее простой синтез представлений, воображения, чувств, осколков ценностных систем, с различной степенью оторванности от других составляющих self‘а. В других случаях на сцене появляются более сложные психические структуры, которые воспринимаются окружающими и, по существу, являются самостоятельными личностными структурами.
В связи с тем, что зачастую насилие над ребенком осуществляется в период до пятилетнего возраста, когда его зрелое эго еще не сформировалось, происходит задержка формирования зрелого восприятия и интегральной оценки понятий добра и зла. Эти оценки в течение длительного времени остаются на уровне ранней детской поляризации. Диссоциированные фрагменты личности и более сложные личностные структуры сохраняют эту поляризацию
164

внутри свойственных им психических состояний, проявляясь в особенностях поведения, эмоциональных реакциях на происходящие вокруг события.
Диссоциированные персонажи представляют собой персонификации переживаний ярости, стыда, унижения, страха, сексуальности, агрессии, а также персонификации защитников, сочувствующих, наблюдателей, оценивающих со стороны и др.
Диссоциативные расстройства у детей включают диссоциативное расстройство идентичности (ДРИ), диссоциативное расстройство без дальнейшего уточнения
(ДРБДУ), деперсонализацию и диссоциативную амнезию. Деперсонализация и диссоциативная амнезия являются частью симптоматологии ДРИ и
ДРБДУ.
Диссоциативные расстройства регистрируются также в качестве отдельных симптомов и при других формах психических нарушений.
Они возникают при паническом расстройстве, посттравматическом стрессовом расстройстве (ПТСР), а также при остром стрессовом расстройстве.
Диагноз ДРБДУ может устанавливаться у детей в тех случаях, когда имеет место прогрессирование формирования ДРИ. Симптомы расстройства при этом те же, что и при ДРИ, однако, диссоциированные личностные структуры представлены в данном случае не столь полно, между ними отсутствуют “белые пятна”, их не разграничивает друг от друга полная амнезия, то есть одна личностная структура помнит о существовании другой.
Bruch (1978) описывает личностные диссоциации у пациенток с нервной анорексией при длительном голодании, приведшем к развитию потери контроля и в результате к признакам кахексии. У