Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf
ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 25.10.2023
Просмотров: 492
Скачиваний: 5
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
165
До 1980 года
АРА
(Американская
Психиатрическая
Ассоциация) не выделяла ДРИ в качестве диагностической единицы.
В DSM-II множественное расстройство идентичности (аналог ДРИ) приводилось как симптом “истерического невроза диссоциативного типа”. В дальнейшем при диагностике данного расстройства учитывались, прежде всего, две детерминанты:
(1) способность к развитию глубокой диссоциации и
(2) наличие в детстве тяжелой и обычно хронической психической травмы в форме сексуального, эмоционального и физического насилия.
Лицам, подверженным глубокой диссоциации, по сравнению с жертвами детского насилия, у которых такие диссоциации не возникают, свойственно использование самогипнабильности в качестве психологического защитного механизма. Диссоциации, и в особенности глубокие диссоциации, являются исключительно сильной психологической защитой, так как позволяют избежать непереносимых переживаний, вызванных тяжелой травмой, посредством переключения их на иную личностную структуру, называемую “Другой” (Альтер).
Согласно данным Национального Института Психического
Здоровья (США), не менее ¾ детей с ДРИ до 12- летнего возраста непосредственно обнаруживают или сообщают о появлении в их жизни других личностей (Braude, 1995).
Установлено, что ДРИ у ребенка до момента осуществления правильной диагностики неправильно диагностируется в среднем от
2.7 до 3.6 раз (McElroy, 1992). В личностной структуре детей и подростков другие личности могут быть недостаточно развитыми для того, чтобы соответствовать критериям диагностики ДРИ. В
172
обследованных автором пациенток возникало чувство расщепления собственного Я. Имело место переживание одновременного функционирования двух или трех личностных структур.
Так, например, одна из них представляла собой личность с антианоректическими характеристиками, которые включали самооценку, восприятие других людей и их поведения, оценку собственного эмоционального состояния.
Вторая личностная структура включала мотивации, направленные на продолжение и дальнейшую интенсификацию аноректического поведения. Голодание оправдывалось, возводилось в ранг высокого духовного достижения.
Третья структура отражала позицию наблюдателя, который бесстрастно регистрировал происходящие события.
Антианоректическая и аноректическая личностные структуры находились в постоянном противоречии, столкновении друг с другом, что отражалось в ряде случаев на содержании галлюцинаторных переживаний.
Появлялись локализованные внутри головы голоса, которые спорили друг с другом, одобряли или осуждали поведение, связанное с приемом пищи и диететическим режимом.
Голос, исходящий из аноректической структуры, настаивал на продолжении голодания, положительно оценивал уже достигнутое уменьшение веса, говорил о победе духовного начала над материальным, требовал мобилизации всех сил для продолжения голодания.
В случаях возникновения кратковременных булимических эпизодов в содержании слуховых галлюцинаций присутствовали обвинения, упреки, осуждения слабости или порочности. Иногда
166
Так, например, одна из них представляла собой личность с антианоректическими характеристиками, которые включали самооценку, восприятие других людей и их поведения, оценку собственного эмоционального состояния.
Вторая личностная структура включала мотивации, направленные на продолжение и дальнейшую интенсификацию аноректического поведения. Голодание оправдывалось, возводилось в ранг высокого духовного достижения.
Третья структура отражала позицию наблюдателя, который бесстрастно регистрировал происходящие события.
Антианоректическая и аноректическая личностные структуры находились в постоянном противоречии, столкновении друг с другом, что отражалось в ряде случаев на содержании галлюцинаторных переживаний.
Появлялись локализованные внутри головы голоса, которые спорили друг с другом, одобряли или осуждали поведение, связанное с приемом пищи и диететическим режимом.
Голос, исходящий из аноректической структуры, настаивал на продолжении голодания, положительно оценивал уже достигнутое уменьшение веса, говорил о победе духовного начала над материальным, требовал мобилизации всех сил для продолжения голодания.
В случаях возникновения кратковременных булимических эпизодов в содержании слуховых галлюцинаций присутствовали обвинения, упреки, осуждения слабости или порочности. Иногда
166
голоса угрожали расправой за совершаемый грех прекращения голодания.
Голоса, относящиеся к антианоректической личности, обычно были менее отчетливыми и возникали реже. Содержание голосов в данном варианте отражало во многом рациональное отношение к процессу голодания. В некоторых случаях голоса повторяли высказывания родителей, их тревогу в связи с происходящим.
В случаях галлюцинаторного диалога между этими двумя личностными структурами аноректический голос комментировал высказывания другого голоса как выражение соблазна, искушения, подталкивания к моральному падению, погружению в греховность.
Возможны случаи, когда пациентки слышат голоса плачущих детей, их крики о помощи.
Голоса могут быть множественными, одновременно принадлежать лицам разного возраста и пола, перебивать, наслаиваться друг на друга, вступать в конфликтные отношения.
ДРИ до настоящего времени часто ошибочно диагностируется психиатрами как шизофрения. По мнению Bryant, Kessler, Shirar
(1992), ошибочная диагностика осуществляется не менее, чем в 50% случаев ДРИ. Так, например, Bliss (1983) обнаружил в одной из психиатрических больниц 57% пациентов/пациенток, которые были диагностированы как страдающие шизофренией, несмотря на то, что в действительности это были лица с ДРИ.
К постановке диагноза шизофрения психиатров подталкивает тот факт, что как при шизофрении, так и при ДРИ пациенты могут испытывать слуховые галлюцинации. В процессе своей клинической практики психиатры чаще встречаются со случаями шизофрении, чем с ДРИ, и тем более с различными особенностями его клинических
167
Голоса, относящиеся к антианоректической личности, обычно были менее отчетливыми и возникали реже. Содержание голосов в данном варианте отражало во многом рациональное отношение к процессу голодания. В некоторых случаях голоса повторяли высказывания родителей, их тревогу в связи с происходящим.
В случаях галлюцинаторного диалога между этими двумя личностными структурами аноректический голос комментировал высказывания другого голоса как выражение соблазна, искушения, подталкивания к моральному падению, погружению в греховность.
Возможны случаи, когда пациентки слышат голоса плачущих детей, их крики о помощи.
Голоса могут быть множественными, одновременно принадлежать лицам разного возраста и пола, перебивать, наслаиваться друг на друга, вступать в конфликтные отношения.
ДРИ до настоящего времени часто ошибочно диагностируется психиатрами как шизофрения. По мнению Bryant, Kessler, Shirar
(1992), ошибочная диагностика осуществляется не менее, чем в 50% случаев ДРИ. Так, например, Bliss (1983) обнаружил в одной из психиатрических больниц 57% пациентов/пациенток, которые были диагностированы как страдающие шизофренией, несмотря на то, что в действительности это были лица с ДРИ.
К постановке диагноза шизофрения психиатров подталкивает тот факт, что как при шизофрении, так и при ДРИ пациенты могут испытывать слуховые галлюцинации. В процессе своей клинической практики психиатры чаще встречаются со случаями шизофрении, чем с ДРИ, и тем более с различными особенностями его клинических
167
проявлений. Слуховые галлюцинации воспринимаются в данном контексте как шизофренический симптом, а психическая диссоциация как шизофреническое расщепление. Таким образом, слуховые галлюцинации в комбинации с расщеплением становятся достаточными критериями для диагностики шизофрении.
Sinason (2002) обнаружила, что большинству наблюдавшихся ею девочек и женщин с ДРИ психиатрами были поставлены диагнозы
«шизофрения», «пограничное личностное расстройство» и
«антисоциальное расстройство». Этот факт имел место, несмотря на то, что психофармакологическая терапия во всех наблюдаемых случаях была практически неэффективной.
В качестве иллюстрации этого положения приведем пример пациентки П., 34 лет, которая поступила в психиатрическую больницу по направлению психиатра "скорой помощи".
При осмотре в приемном покое больницы пациентка назвалась
Настей, говорила, что ей 12 лет, была правильно ориентирована в месте и времени. В отделении при беседе с врачом-психиатром была спокойна, внешне опрятна, держалась несколько замкнуто, практически ни с кем не общалась. О причинах поступления сообщила, что "она в течение недели слоняется по городу, живет среди бездомных, которые сказали ей, что ее родители утонули в реке, и ей некуда больше было идти, поэтому она пошла в милицию, чтобы ей помогли оформиться в детский дом". При рассказе на глазах у пациентки появлялись слезы, голос дрожал. Делясь с врачом деталями своей двенадцатилетней жизни, сообщила, что в 11 лет ее изнасиловал отец, который злоупотреблял алкоголем. При беседах держалась несколько неуверенно, была пассивно подчиняема; создавалось впечатление, что поведение пациентки соответствует подростковому
168
Sinason (2002) обнаружила, что большинству наблюдавшихся ею девочек и женщин с ДРИ психиатрами были поставлены диагнозы
«шизофрения», «пограничное личностное расстройство» и
«антисоциальное расстройство». Этот факт имел место, несмотря на то, что психофармакологическая терапия во всех наблюдаемых случаях была практически неэффективной.
В качестве иллюстрации этого положения приведем пример пациентки П., 34 лет, которая поступила в психиатрическую больницу по направлению психиатра "скорой помощи".
При осмотре в приемном покое больницы пациентка назвалась
Настей, говорила, что ей 12 лет, была правильно ориентирована в месте и времени. В отделении при беседе с врачом-психиатром была спокойна, внешне опрятна, держалась несколько замкнуто, практически ни с кем не общалась. О причинах поступления сообщила, что "она в течение недели слоняется по городу, живет среди бездомных, которые сказали ей, что ее родители утонули в реке, и ей некуда больше было идти, поэтому она пошла в милицию, чтобы ей помогли оформиться в детский дом". При рассказе на глазах у пациентки появлялись слезы, голос дрожал. Делясь с врачом деталями своей двенадцатилетней жизни, сообщила, что в 11 лет ее изнасиловал отец, который злоупотреблял алкоголем. При беседах держалась несколько неуверенно, была пассивно подчиняема; создавалось впечатление, что поведение пациентки соответствует подростковому
168
возрасту, садясь на стул, она подгибала под себя ноги. В психическом статусе психопродуктивная симптоматика не выявлялась. У врача просила, чтобы тот оформил ее в детский дом, чтобы она могла иметь возможность учиться, несмотря на то, что знала содержание многих художественных книг, могла читать слова на английс ком языке.
Настроение пациентки было сниженным, в беседах о родителях часто плакала. В мышлении без грубых отклонений, шизофренических признаков не обнаружено.
Больной был проведен курс индивидуальной психотерапии с созданием доверительного контакта между пациенткой и психотерапевтом, акцентом внимания на поиск и активацию личностных ресурсов больной и безусловным принятием со стороны психотерапевта, что было наиболее полезно при фрустрированной потребности в безопасности, которая выявлялась у пациентки. В то же время, работа психотерапевта характеризовалась малой директивностью и достаточным самораскрытием, с обозначением своих чувств.
Психотерапевт старался не поддерживать невротические способы регуляции контакта и игнорировал регрессивное поведение пациентки. При работе были отмечены следующие доминирующие механизмы психологической защиты: диссоциация, регресс и отрицание. На третьей психотерапевтической сессии, на которой психотерапевт предложил обсудить взаимоотношения в семье пациентки, она попросила рассказать о своей семье, а позже произнесла фразу: "Никогда не отказывайтесь от своих детей", что явилось, по сути, первым признаком выхода из диссоциативного состояния. В следующий раз поведение пациентки отличалось достаточной активностью и уверенностью. Она первая вступила в контакт и рассказала, что "после прошлой беседы она
169
Настроение пациентки было сниженным, в беседах о родителях часто плакала. В мышлении без грубых отклонений, шизофренических признаков не обнаружено.
Больной был проведен курс индивидуальной психотерапии с созданием доверительного контакта между пациенткой и психотерапевтом, акцентом внимания на поиск и активацию личностных ресурсов больной и безусловным принятием со стороны психотерапевта, что было наиболее полезно при фрустрированной потребности в безопасности, которая выявлялась у пациентки. В то же время, работа психотерапевта характеризовалась малой директивностью и достаточным самораскрытием, с обозначением своих чувств.
Психотерапевт старался не поддерживать невротические способы регуляции контакта и игнорировал регрессивное поведение пациентки. При работе были отмечены следующие доминирующие механизмы психологической защиты: диссоциация, регресс и отрицание. На третьей психотерапевтической сессии, на которой психотерапевт предложил обсудить взаимоотношения в семье пациентки, она попросила рассказать о своей семье, а позже произнесла фразу: "Никогда не отказывайтесь от своих детей", что явилось, по сути, первым признаком выхода из диссоциативного состояния. В следующий раз поведение пациентки отличалось достаточной активностью и уверенностью. Она первая вступила в контакт и рассказала, что "после прошлой беседы она
169
пришла в себя", а также сообщила, что у нее совершенно другое имя, что ей 34 года и она в течение последних семи лет проживает с тетей, властной и жестокой по характеру женщиной, которая часто ее оскорбляет и унижает. Ранее у нее была своя семья и двое детей, но из-за того, что муж был алкоголиком и часто избивал ее, семья распалась. На протяжении жизни у нее неоднократно повторялись состояния, подобные тому, которое было при поступлении в психиатрическую больницу, когда "сознание будто затуманивалось и мало что после этого помнилось". Родственники поэтому осуждали ее и считали странной. В результате семь лет назад от нее отказалась мать и выгнала из дома, пытается лишить ее родительских прав.
Раньше пациентка работала швеей, но была уволена по сокращению, и теперь, оказавшись без жилья, находится на иждивении у тети, вынуждена терпеть грубое обращение с ее стороны. В день попадания в больницу она шла в магазин с тетей, и та в очередной раз оскорбила ее, после чего, с ее слов, она как будто "отключилась".
Далее терапевтическая работа строилась в проработке различных планов на будущее, к психотерапии была подключена тетя пациентки; психотерапевт с помощью приемов конфронтации и поддержки, обеспечивая пациентке психологическую безопасность, демонстрировал возможность конструктивного диалога с родственницей. Через месяц пациентка была выписана из психиатрического стационара.
В дальнейшем психотерапевтическая работа проводилась в рамках исследования травмирующей ситуации насилия из детства и выражения чувств, связанных с ней в условиях наличия поддержки и одобрения со стороны психотерапевта, с целью интеграции
170
Раньше пациентка работала швеей, но была уволена по сокращению, и теперь, оказавшись без жилья, находится на иждивении у тети, вынуждена терпеть грубое обращение с ее стороны. В день попадания в больницу она шла в магазин с тетей, и та в очередной раз оскорбила ее, после чего, с ее слов, она как будто "отключилась".
Далее терапевтическая работа строилась в проработке различных планов на будущее, к психотерапии была подключена тетя пациентки; психотерапевт с помощью приемов конфронтации и поддержки, обеспечивая пациентке психологическую безопасность, демонстрировал возможность конструктивного диалога с родственницей. Через месяц пациентка была выписана из психиатрического стационара.
В дальнейшем психотерапевтическая работа проводилась в рамках исследования травмирующей ситуации насилия из детства и выражения чувств, связанных с ней в условиях наличия поддержки и одобрения со стороны психотерапевта, с целью интеграции
170
травматического опыта в структуру целостного "Я" пациентки
(Короленко, Дмитриева, 2003).
Основную задачу психотерапии представляли осознание и коррекция механизмов дезадаптивной психологической защиты, проявляющихся в отрицании, диссоциации и регрессии. Регрессия сопровождалась повышенной, не соответствующей возрасту зависимостью больной от авторитетных фигур, тенденцией к установлению симбиотических отношений (однако выраженного пуэрилизма и симптома "ответов мимо", характерных для синдрома
Ганзера не отмечалось). Покорность и послушание при этом чередовались у пациентки с эпизодами протеста против опеки родителей и тетки, которые носили псевдоэмансипированный характер, имея целью одновременное удовлетворение зрелых потребностей при сохранении инфантильной позиции. Эти механизмы непроизвольно воспроизводились больной в ходе контакта с врачом, представляя собой проявление переноса, то есть оживление интегрированных в структуре личности конфликтных установок и стереотипов поведения. Проявлением переноса в поведении являлись оживляющиеся в общении с врачом типовые для больной клише инфантильных ожиданий защиты, опеки, сопровождаемые страхом ее лишиться, а также соперничества с целью произвести впечатление.
Врач в процессе переноса выступал в качестве авторитетной для пациентки фигуры отца.
Осознание этих механизмов в общении с врачом и отреагирование старой травмирующей ситуации в новых, безопасных условиях помогло больной увидеть искажения в своем общении с другими лицами, что повысило точность ее оценки окружающей действительности и эффективность социального поведения.
171
(Короленко, Дмитриева, 2003).
Основную задачу психотерапии представляли осознание и коррекция механизмов дезадаптивной психологической защиты, проявляющихся в отрицании, диссоциации и регрессии. Регрессия сопровождалась повышенной, не соответствующей возрасту зависимостью больной от авторитетных фигур, тенденцией к установлению симбиотических отношений (однако выраженного пуэрилизма и симптома "ответов мимо", характерных для синдрома
Ганзера не отмечалось). Покорность и послушание при этом чередовались у пациентки с эпизодами протеста против опеки родителей и тетки, которые носили псевдоэмансипированный характер, имея целью одновременное удовлетворение зрелых потребностей при сохранении инфантильной позиции. Эти механизмы непроизвольно воспроизводились больной в ходе контакта с врачом, представляя собой проявление переноса, то есть оживление интегрированных в структуре личности конфликтных установок и стереотипов поведения. Проявлением переноса в поведении являлись оживляющиеся в общении с врачом типовые для больной клише инфантильных ожиданий защиты, опеки, сопровождаемые страхом ее лишиться, а также соперничества с целью произвести впечатление.
Врач в процессе переноса выступал в качестве авторитетной для пациентки фигуры отца.
Осознание этих механизмов в общении с врачом и отреагирование старой травмирующей ситуации в новых, безопасных условиях помогло больной увидеть искажения в своем общении с другими лицами, что повысило точность ее оценки окружающей действительности и эффективность социального поведения.
171
До 1980 года
АРА
(Американская
Психиатрическая
Ассоциация) не выделяла ДРИ в качестве диагностической единицы.
В DSM-II множественное расстройство идентичности (аналог ДРИ) приводилось как симптом “истерического невроза диссоциативного типа”. В дальнейшем при диагностике данного расстройства учитывались, прежде всего, две детерминанты:
(1) способность к развитию глубокой диссоциации и
(2) наличие в детстве тяжелой и обычно хронической психической травмы в форме сексуального, эмоционального и физического насилия.
Лицам, подверженным глубокой диссоциации, по сравнению с жертвами детского насилия, у которых такие диссоциации не возникают, свойственно использование самогипнабильности в качестве психологического защитного механизма. Диссоциации, и в особенности глубокие диссоциации, являются исключительно сильной психологической защитой, так как позволяют избежать непереносимых переживаний, вызванных тяжелой травмой, посредством переключения их на иную личностную структуру, называемую “Другой” (Альтер).
Согласно данным Национального Института Психического
Здоровья (США), не менее ¾ детей с ДРИ до 12- летнего возраста непосредственно обнаруживают или сообщают о появлении в их жизни других личностей (Braude, 1995).
Установлено, что ДРИ у ребенка до момента осуществления правильной диагностики неправильно диагностируется в среднем от
2.7 до 3.6 раз (McElroy, 1992). В личностной структуре детей и подростков другие личности могут быть недостаточно развитыми для того, чтобы соответствовать критериям диагностики ДРИ. В
172
осуществлении правильной диагностики ДРИ у детей имеют большое значение результаты наблюдений за их игровой деятельностью.
При возникновении ДРИ приблизительно в 50% случаев появляются личности противоположного пола. Альтернативные личности характеризуются специфическими для каждой из них паттернами поведения, системой ценностей, мотивациями и способностями.
Allison и Schwartz (1980), основываясь на времени первого возникновения диссоциации, выделяют две главные формы ДРИ.
•
Пациентки/пациенты, у которых связанная с травмой диссоциативная фрагментация возникла впервые в раннем возрасте
(от младенчества до 6 лет), и характеризовалась большим арсеналом диссоциативных возможностей на базе глубокой личностной дезорганизации.
•
Индивидуумы, у которых первая диссоциация возникла после 8-летнего возраста, имеющие меньшее количество Альтеров и более сильное эго.
О’Brien (1985) предложил выделять три субтипа ДРИ:
•
“коидентификационный”, при котором
Альтеры идентифицируют себя физически с тем же телом;
• субтип “овладения”, в котором Альтеры не идентифицируют себя с тем же телом;
• смешанные формы, при которых одни Альтеры являются коидентификационными, а другие Альтеры относятся к субтипу овладения.
Некоторые из альтернативных личностей (Альтеров) возникают на сцене наиболее часто. К ним относятся те, кто защищает ребенка
173
При возникновении ДРИ приблизительно в 50% случаев появляются личности противоположного пола. Альтернативные личности характеризуются специфическими для каждой из них паттернами поведения, системой ценностей, мотивациями и способностями.
Allison и Schwartz (1980), основываясь на времени первого возникновения диссоциации, выделяют две главные формы ДРИ.
•
Пациентки/пациенты, у которых связанная с травмой диссоциативная фрагментация возникла впервые в раннем возрасте
(от младенчества до 6 лет), и характеризовалась большим арсеналом диссоциативных возможностей на базе глубокой личностной дезорганизации.
•
Индивидуумы, у которых первая диссоциация возникла после 8-летнего возраста, имеющие меньшее количество Альтеров и более сильное эго.
О’Brien (1985) предложил выделять три субтипа ДРИ:
•
“коидентификационный”, при котором
Альтеры идентифицируют себя физически с тем же телом;
• субтип “овладения”, в котором Альтеры не идентифицируют себя с тем же телом;
• смешанные формы, при которых одни Альтеры являются коидентификационными, а другие Альтеры относятся к субтипу овладения.
Некоторые из альтернативных личностей (Альтеров) возникают на сцене наиболее часто. К ним относятся те, кто защищает ребенка
173
от травмы или сочувствует ему. Другие альтернативные личности выступают в качестве противников или прямых врагов каких-то, имеющихся в арсенале личностей, ведя с последними борьбу.
Отношения между альтернирующими личностями могут быть очень сложными, что проявляется, в частности, в неожиданном возникновении не встречающихся ранее “других” и установлении особых отношений между отдельными “другими”.
В наиболее ранних сообщениях о множественных личностях, как правило, указывалось на наличие двух личностей. В современных работах по ДРИ приводятся данные о значительно большем количестве альтернативных личностей, насчитывающих в среднем от
6 до 16 единиц. Так, например, Kluft (1988) приводит случай, в котором количество Альтеров превышало 100. Тем не менее, в последнем варианте, как и в подобных ему, можно скорее говорить не о личностях, а об их фрагментах, в связи с отчетливым ограничением функциональных возможностей каждого из них.
Представляет интерес скорость “переключения” c одного личностного состояния на другое. Переключение или смена личностей происходит обычно очень быстро, занимая не более одной или двух секунд. В то же время смена может происходить более медленно, совершаясь плавно в течение нескольких минут.
Признаками развивающейся диссоциации являются быстрое моргание или закатывание глаз, подергивание мышц лица, появление гримасы, судорожное подергивание в какой-то части тела, внезапное изменение позы.
В случаях относительно плавного процесса смены личностей, индивидуум может находиться в состоянии, при котором контакт с ним невозможен. Он/она не реагируют ни на какие попытки привлечь
174
Отношения между альтернирующими личностями могут быть очень сложными, что проявляется, в частности, в неожиданном возникновении не встречающихся ранее “других” и установлении особых отношений между отдельными “другими”.
В наиболее ранних сообщениях о множественных личностях, как правило, указывалось на наличие двух личностей. В современных работах по ДРИ приводятся данные о значительно большем количестве альтернативных личностей, насчитывающих в среднем от
6 до 16 единиц. Так, например, Kluft (1988) приводит случай, в котором количество Альтеров превышало 100. Тем не менее, в последнем варианте, как и в подобных ему, можно скорее говорить не о личностях, а об их фрагментах, в связи с отчетливым ограничением функциональных возможностей каждого из них.
Представляет интерес скорость “переключения” c одного личностного состояния на другое. Переключение или смена личностей происходит обычно очень быстро, занимая не более одной или двух секунд. В то же время смена может происходить более медленно, совершаясь плавно в течение нескольких минут.
Признаками развивающейся диссоциации являются быстрое моргание или закатывание глаз, подергивание мышц лица, появление гримасы, судорожное подергивание в какой-то части тела, внезапное изменение позы.
В случаях относительно плавного процесса смены личностей, индивидуум может находиться в состоянии, при котором контакт с ним невозможен. Он/она не реагируют ни на какие попытки привлечь
174
к себе внимание, находятся практически в неподвижном состоянии, как бы спят с открытыми глазами. Их взгляд устремлен в пространство и не выражает ничего. Putnam (1989) обращает внимание на примеры лиц с ДРИ, у которых при сменах личностных состояний возникали симптомы, напоминающие судороги, что ошибочно расценивалось как эпилептические припадки.
Если переключение состояний происходит молниеносно, возможны ситуации, когда ни одна из альтернативных личностей не имеет возможности (времени) захватить контроль над личностной структурой в целом, что приводит к смешиванию различных состояний и хаосу. Клинически это проявляется в том, что пациентка/пациент произносит нечленораздельные слова, разорванные отрывки фраз, отдельные звуки. Имеют место эмоциональные вспышки, без задержки на каком-либо определенном содержании.
Иногда в результате быстрой смены личностных структур фраза, произносимая одной из них, оказывается незаконченной, на сцене появляется другая структура с иной речевой продукцией, другими интонациями, темпом и содержанием повествования.
Переключение одной личностной структуры на другую не ограничивается изменениями в особенностях речевой продукции, они затрагивают практически все психологические и физические характеристики. В некоторых случаях эти изменения бывают относительно “мягкими” и могут не замечаться не очень внимательными окружающими. Следует отметить, что лица, постоянно общающиеся с пациентками/пациентами с ДРИ, со временем обучаются распознавать возникновение других
175
Если переключение состояний происходит молниеносно, возможны ситуации, когда ни одна из альтернативных личностей не имеет возможности (времени) захватить контроль над личностной структурой в целом, что приводит к смешиванию различных состояний и хаосу. Клинически это проявляется в том, что пациентка/пациент произносит нечленораздельные слова, разорванные отрывки фраз, отдельные звуки. Имеют место эмоциональные вспышки, без задержки на каком-либо определенном содержании.
Иногда в результате быстрой смены личностных структур фраза, произносимая одной из них, оказывается незаконченной, на сцене появляется другая структура с иной речевой продукцией, другими интонациями, темпом и содержанием повествования.
Переключение одной личностной структуры на другую не ограничивается изменениями в особенностях речевой продукции, они затрагивают практически все психологические и физические характеристики. В некоторых случаях эти изменения бывают относительно “мягкими” и могут не замечаться не очень внимательными окружающими. Следует отметить, что лица, постоянно общающиеся с пациентками/пациентами с ДРИ, со временем обучаются распознавать возникновение других
175