Файл: Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В., Шпикс Т. А. Психическое здоровье xxi века психические отклонения в постмодернистском обществе.pdf

выражалось в ограничении социальных связей, изменении уровня прежних значимых контактов с переводом их в поверхностные формальные отношения.
Происходило формирование психологических защит, предохраняющих от разрушения виртуального имиджа.
Наиболее часто используемыми психологическими защитами были отрицание, расщепление, проекция, рационализация и идентификация.
Достижение определенного уровня ограничения в еде приводило к феномену потери контроля над пищевыми ограничениями. Симптом потери контроля характеризовался появлением наряду с чувством голода чувства совершенного преодоления на фоне эйфории с психомоторной активацией. Такое состояние значительно облегчало осуществление дальнейшего голодания, которое начинало приобретать катастрофический, все более опасный для жизни характер. Также у исследованных пациенток нарушалось реальное восприятие себя и окружающего мира. Это выражалось в искаженной оценке своего состояния, своих физических возможностей, своего здоровья в целом и своего внешнего вида. Рассматривая себя в зеркале в обнаженном виде, пациентки не фиксировали внимание на явных признаках физического истощения, отсутствии подкожной жировой клетчатки, выступании костей скелета, общей кахексии. Такого рода самонаблюдения приводили к парадоксальному выводу о необходимости продолжать дальнейшее голодание с целью дальнейшего снижения веса, соответствия какому-то внутреннему идеалу красоты. Голодание при таких состояниях приобретало характер сверхценной идеи. Всякие попытки со стороны других людей, и прежде всего родителей,
244

вмешаться и прекратить голодание приводили лишь к возмущению, пассивному сопротивлению или агрессии.
В 8 случаях на определенных этапах голодания обычно до развития потери контроля имела место смена ограничения в еде булимией, которая в дальнейшем снова сменялась голоданием.
Переход от голодания к булимии воспринимался как моральное поражение в форме победы телесного над духовным со значительным снижением самооценки, появлением мыслей о своей неполноценности, греховности, идеями самоуничижения. Как правило, булимические периоды были короткими, сменялись снова анорексией, повторяющейся на фоне отрицательных эмоций, критического отношения к себе, идеями самоуничижения, общей сниженной самооценки. В этих, следующих за булимией, периодах анорексии присутствовал всегда радикал отчаяния, безысходности и безнадежности. Подобная динамика пищевых расстройств является крайне неблагоприятной так как сопровождается перегрузкой адаптативных механизмов, гормональными и обменными нарушениями.
Длительное голодание может приводить к возникновению нарушений, характерных для психотического уровня реагирования.
Наиболее частыми из них являлась личностная диссоциация, в результате которой у пациенток возникало чувство расщепления собственного «я» – чувство одновременного функционирования двух отдельных личностных структур. Одна из этих структур представляла собой личность с доаноректическими характеристиками. Вторая личностная структура включала характеристики и мотивации, направленные на поддержание и дальнейшую интенсификацию аноректического поведения.
Оценка всего происходящего
245

производилась здесь с позиции оправдания аноректического маршрута. Две личностные системы, таким образом, находились в постоянном противоречии, столкновении друг с другом, что находило выражение в ряде случаев в развитии галлюцинаторных переживаний.
Появлялись голоса, локализованные внутри головы, которые спорили друг с другом или провозглашали декларации одобрения или осуждения поведения, обычно связанного с приемом пищи. Голос, исходящий из аноректической структуры, настаивал на продолжении голодания, положительно оценивал достигнутое, говорил о победе духовного начала над материальным, требовал еще больших достижений в этом направлении. В случаях периодической булимии в содержании слуховых галлюцинаций присутствовали обвинения, упреки, осуждение слабости характера, уступкам злому началу.
Иногда голос угрожал неминуемой расплатой на совершаемый грех прекращения голодания. Голоса, относящиеся к доаноректической структуре, как правило, были менее отчетливыми, возникали более редко. Содержание слуховых галлюцинаций в данном варианте отражало во многом рациональную позицию отношения к происходящему, необходимость прекращения голодания. В некоторых случаях содержание голоса являлось повторением высказываний и тревоги родителей, их доводы о нелепости и опасности для жизни дальнейшего голодания. В случае диалога между этими двумя голосами аноректический голос комментировал высказывания другого голоса как соблазн, искушение, подталкивание к совершению греха или к моральному падению. Следует обратить внимание на то, что лица с подобными галлюцинаторными переживаниями не обнаруживали в своем поведении признаков их наличия. Лишь в редких случаях интенсификации галлюцинаторных переживаний, что
246

происходило обычно в условиях снижения внешней сенсорной стимуляции, пациентки мимолетно как бы что-то шептали, производили движения рукой, как бы отмахиваясь от внутренних переживаний. На их лице в это время на мгновение могла появляться гримаса раздражения или саркастическая улыбка.
Обращает на себя внимание неадекватность восприятия пациентками с длительным голоданием вида собственного тела. При наличии явных признаков кахексии эти признаки не оценивались в качестве болезненных проявлений физического истощения, а наоборот вызывали неудовлетворенность в связи с недостаточной эффективностью усилий для снижения веса. На столь далеко зашедшей стадии анорексии отсутствовала критика к состоянию своего соматического здоровья в целом. Эти лица игнорировали возникновение обморочных состояний, приступов сердцебиения, физической слабости, нарушения координации движений, тремора, что могло быть связано с наличием эйфории. Особенностью этих состояний являлось то, что они выступали на фоне астении.
Проявления астении не замечались, что усугубляло возможность развития кризов и коллаптоидных состояний.
Представляется возможным выделить также симптом проекции утоления голода на других людей. Пациентки получали большое удовольствие при виде приема пищи своими родственниками и знакомыми. Они сами даже готовили пищу для других, воображая, как эти люди будут ее есть. Сами аноректики в процессе еды не участвовали, оставаясь только наблюдателями. Стремление к
«аноректическим достижениям» при анорексии включало в себя элемент спортивного азарта, что непосредственно отражалось на постоянном взвешивании (иногда по нескольку раз в день) и
247

получении удовольствия от каждого снижения веса. Кривая снижения веса являлась для них кривой, отражающей рост их моральных качеств, победы духовного начала над материальным. Пациентки вживались в эту схему. Ее динамика становилась для них сверхценной идеей, которая вытесняла все другие мотивации, искажала процесс общения с близкими, нарушала возможности обучения, приобретения навыков, профессионального роста.
Ниже мы подробно рассмотрим механизмы, которые могут приводить к развитию аддиктивных пищевых реализаций. Пища оказывается особенно хорошо приспособленным средством удовлетворения интенсивного аддиктивного драйва. Это связано с особенностью инфантильных переживаний, когда чувство безопасности, психологического комфорта были связаны с актом употребления материнского молока. Пищевые аддикты используют перенос значения питания, выходящего за пределы утоления голода с детского периода в подростковый и взрослый. Пища для них становится эквивалентом комфорта, безопасности и наслаждения.
Употребление пищи становится эквивалентом любовных отношений в широком смысле, но также активизирует возбуждение, страсть и даже чувство опасности, так как отношения с ней часто принимают форму любовной связи. Имеет значение не только сам период непосредственного употребления пищи, но также и предвосхищение ее приема, воображение и мысли, ассоциированные с ним. Порою интенсивность предвосхищения приема пищи у наших пациенток бывала настолько сильной, что приводила к немедленному пищевому эксцессу, даже в неподходящих местах. Употребление пищи имеет особую привлекательность также в связи с тем, что оно более безопасно, чем многие другие аддиктивные реализации. Многие лица
248

с булимией сексуализируют еду, входя в трансоподобное состояние при ее употреблении. Некоторые из них входят в транс уже при описании своих переживаний во время еды. Эти переживания часто носят настолько интимных характер, что пищевые аддикты стараются не говорить о них. В то же время спектр эмоций, связанных с едой выходит за пределы сексуальных переживаний, которые разнообразны, имеют много нюансов и не могут быть сколько-нибудь полно вербализованы. Аддиктов к еде объединяет ее использование в качестве репрессированной потребности в защите, репрессированной нуждаемости в интимности.
Повышение веса является фактором, вызывающим чувство глубокой потери, с чем связано также нарушение связи со своим духовным я (духовным началом). По мнению Greesson (1993), это чувство является чувством глубокой потери, оно мешает радоваться жизни, вторгается в само существование. Пища при аддиктивном употреблении трансформируется, переставая быть простым источником питания, превращаясь в символ награды, положительной оценки, наказания. Пища становится любовным объектом, интимным другом, с ее помощью оказывается возможным контролировать свое эмоциональное состояние, избавляться от чувства бессилия, беспомощности и безнадежности. Желание есть начинает появляться как реакция на все раздражающие, беспокоящие в широком смысле события. Плохое настроение, дискомфорт, возникающий в связи с ними, сразу же провоцировал у некоторых пациенток, которых мы исследовали, неконтролируемое стремление к еде. Сам процесс еды, если он выходит за обычные пределы, вызывает в свою очередь чувство сожаления, может появляться даже ненависть к себе. Избирая еду в качестве аддиктивного агента, аддикты разрушают свою
249

потенциальную способность рационально решать проблемы, вести себя зрелым взрослым образом, что в итоге усиливает их чувство бессилия.
Еще одним фактором, способствующим развитию пищевой аддикции у наших пациенток, была неспособность отличать физиологический голод от эмоционального. Gould (2007) пишет, что в случае эмоционального (фантомного) голода, когда давление на психику неуправляемых эмоций и нерешенных проблем начинает осознаваться, фантомный желудок посылает сигнал, требующий пищи. Если человек внезапно чувствует голод вскоре после приема пищи, можно логически предположить, что имеет место эмоциональный голод, связанный с каким-то домашним конфликтом, некомфортабельной ситуацией на работе, неприятными воспоминаниями, тревогой о будущем, снижением самооценки.
Отношения с едой у человека с пищевой аддикцией приобретают обычно очень интимный характер, который иногда сравнивают с переживаниями любви (Roth,1992). Пациентки с пищевыми аддикциями утверждают, что они не в состоянии вовлекаться в сколько-нибудь глубокие отношения с другим человеком, а еда заменяет им эти отношения. Поразительная особенность еды для них заключалась в том, что она не могла их покинуть, не в состоянии была противодействовать им, не могла иметь свою точку зрения, в отличие от людей, с которыми они вступали в отношения. Одна из обследованных нами пищевых аддиктов говорила, что еда была ее любовным эквивалентом в течение
17 лет и не требовала ничего взамен, что как раз соответствовало ее ожиданиям. Для женщин с пищевой аддикцией эмоциональная фиксация на еде позволяет отвлечься от присутствующих в
250

безсознании чувств угрозы безопасности и интимности. Пищевым аддиктам легче было фиксироваться на потере веса, чем на осуществлении стремления быть ближе к другому человеку, легче концентрировать себя на своем теле, чем на любви или стремлении быть любимой. Концентрация на еде более безопасна: человек знает, откуда исходит боль, и ему легче контролировать себя. Люди злоупотребляют едой, поскольку они не знают, что они заслуживают лучшего. В результате они превращаются в несчастных, презирающих себя взрослых не потому, что они переживают травму, но потому, что они репрессировали ее.
Связь между едой и любовью начинается сразу после рождения.
Материнское молоко не только физически, но и эмоционально поддерживает младенца. Оно обозначает любовь, комфорт, тепло, безопасность и удовлетворение потребностей. Еда и мать неотделимы друг от друга для младенцев, которые ассоциируют еду с теплом и мягкостью матери и соединяются с нею в процессе питания. Дети в очень раннем возрасте обучаются тому, что еда помогает снижать напряжение. Когда они грустны, еда магическим образом приводит к исчезновению грусти. Вскоре они понимают, что и в состоянии тревоги они могут облегчить это чувство, открывая холодильник. Еда становится способом успокоения себя, способом вызывания чувств умиротворенности и безопасности и, кроме того, она имеет приятный вкус. Многим детям, обучившимся использовать еду как средство удовлетворения их эмоциональных потребностей, трудно различать настоящие признаки голода и другие чувства. Они интерпретируют любые дискомфортные чувства, как признаки голода, и используют еду для облегчения этих неприятных ощущений.
251

Начиная с детства, еда становится эквивалентом любви, эквивалентом материнской заботы. Акт питания ассоциируется неразрывно с чувством «бытия любимой/любимым» (Короленко,
Дмитриева, 2009). Еда остается достижимой в дальнейшем, когда родители оказываются вне пределов досягаемости. Еда не уходит и не исчезает, как исчезают, например, отцы. Она не ранит, еда всегда здесь, еда имеет хороший вкус, она согревает, когда холодно и охлаждает, когда жарко. Еда становится наиболее близкой вещью, ассоциируемой с любовью. Тем не менее, еда является только заменителем любви, она не тождественна ей. У пищевых аддиктов еда используется для замещения любви. Пищевые аддикты теряют способность понимания различий между обращением к еде за поиском любви и обращением к любви за любовью. В результате любовь, если она возникает, оказывается нераспознанной. Это связано с тем, что пищевые аддикты не имеют опыта, не знают чувств любви, не знают, в чем и как она выражается. Пищевые аддикты не могут любить кого-то и любить самих себя. Любовь заменяется у них компульсивным поведением с постоянно присутствующей убежденностью в своей неполноценности.
Забота о своем теле скрывает у пищевых аддиктов более глубокую тревогу, беспокойство о каких-то других вещах. Некоторые обследованные женщины-аддикты в процессе психоаналитической терапии выражали эту проблему следующим образом: «Я думаю, что внутри меня что-то не в порядке, имеется какой-то дефект, я недостойна быть любимой». Для многих женщин еда буквально заполняла внутреннюю пустоту, которую невозможно определить словами. Они старались заполнить этот вакуум в их психике и жизни приемом еды. Часто они обращались к еде в связи с потерей
252

любимого человека, чтобы забыть свою изоляцию, компенсировать потерю любви. Многие пищевые аддикты говорили о том, что они прибегали к еде, когда чувствовали себя одинокими, грустными, покинутыми. Они прибегали к еде, когда им не хватало общения, когда у них возникало желание психического комфорта, когда они чувствовали себя больными. Еда становилась магическим ответом на все жизненные проблемы и могла использоваться в любое время суток.
В постсовременном мире традиционное аналитическое объяснение идентификации пищевых проблем с затруднениями сексуальности как таковой не является удовлетворительным в связи с его редукционистским подходом. Пищевые аддикции имеют более сложные психодинамические механизмы, не осознаваемые самими пациентами/пациентками. Green (2006), анализируя нервную анорексию и булимию, использует психоаналитические аспекты ингибиции и компульсии. Ингибиция рассматривается как один из механизмов нервной анорексии. Компульсия оценивается как основной инструмент, присутствующий при пищевых эксцессах, свойственных булимии. Еще сравнительно недавно считалось, что нервная анорексия (аддиктивное голодание) возникает главным образом у девочек-подростков из среднего класса с достаточным уровнем дохода родителей. Тем не менее, сегодня оно регистрируется у женщин всех возрастов и различных классов. Это относится как к нервной анорексии, так и к булимии, роль которой также драматически нарастает. Более того, многие анорексики периодически переедают. Таким образом, анорексия и булимия являются противоположными сторонами одной проблемы, представляя собой варианты злоупотребления едой.
253