ВУЗ: Не указан
Категория: Не указан
Дисциплина: Не указана
Добавлен: 29.10.2023
Просмотров: 2298
Скачиваний: 50
ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.
Кони А.Ф. Собрание сочинений. Т. 4. М., 1967. С. 359.
2 Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904 гг. С. 189.
3 Короленко В.Г. История моего современника. М., 1965. С. 282.
4 Жасминов Алексис граф [Буренин В.П.]. Очерки и пародии. 2-е изд. СПб., 1895. С. 156.
5 Писемский А.Ф. Собр. соч.: В 9 т. М., 1959. Т. 9. С. 378—379.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
159
разговора с клиентом ловит моль, беспокоясь о своей мебели), а главное, алчен: «блестит глазами и лаковыми сапожками» в предвкушении «неумеренного гонорара»1.
Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» за февраль 1876 г. внушал читателям, что адвокат — это «обреченный на бессовестность человек»2. Тип такого адвоката ярко представлен писателем в образе «знаменитого Фетюковича», который блудословит на суде, описанном в заключительной книге романа «Братья Карамазовы»3, и речь которого выделена в особую главу под названием «Прелюбодей мысли».
Свои взгляды на адвокатуру гениальный художник-реалист в наиболее резкой форме высказал в связи с делом Кронберга, обвинявшегося в истязании своей семилетней дочери, в сечении ее розгами, которые, по мнению одного из экспертов, скорее можно было назвать «шпицрутенами». Защитником по делу выступал В.Д. Спасович. Подсудимый был оправдан. «Я был в негодовании на суд, на присяжных, на адвоката, — пишет в своем дневнике Ф.М. Достоевский, — ...теперь и я во многом переменил мнение, прочтя отчеты газет... Я очень рад, что судившегося отца могут уже не принимать за злодея... и что он только «худой педагог», по выражению его защитника»4.
Против адвокатов выступал в своих сочинениях и М.Е. Салтыков- Щедрин. Им была выставлена на посмешище целая галерея продажных и алчных адвокатов, которые «такие куши рвут, что даже евреи-железнодорожники зубами скрипят»5: здесь и Перебоев
ь из «Мелочей жизни», и Александр Иванович Хлестаков (сын гоголевского Ивана Александровича!) из «Дневника провинциала», Тонка- чев и Ловкачев из «Господ ташкентцев», «штук двадцать адвокатов», юродствующих на «политическом процессе» в Кашинском окружном суде, из «Современной идиллии» и самый поднаторевший из всех — Балалайкин, имя которого стало нарицательным для клеймения всякой продажности и пустозвонства.
Периодическая печать также поддерживала такое мнение. «Трудно встретить сословие более несимпатическое в западной России, чем адвокаты, — писалось в «Киевлянине». — Эти господа, являющиеся в разных видах от пишущего за чарку водки в шинке
1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. М.; Д., 1934. Т. 18. С. 386—389.
2 Достоевский Ф.М. Полн. собр. художеств, произведений. М.-Л., 1929. Т. 11. С. 195.
3 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т. 12. С. 171—289.
4 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т. 12. С. 171—289.
5 Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч. М., 1940. Т. 15. С. 400.
6 Выделено М.Е. Салтыковым-Щедриным.
160
I. Теоретические вопросы профессиональной этики
прошение ябедника, до разъезжающего в щегольском экипаже разжившегося и зазнавшегося шляхтича-адвоката, — все одно суть: опыт и ловкость заступает у них место юридического образования, ни пред чем не отступающая смелость — вместо твердых убеждений»1.
При этом и Достоевский, и Щедрин не ограничивались лишь художественным осмеянием пороков адвокатуры, а выступали в 1870-е годы как публицисты против ее отдельных ошибок и отдельных представителей (даже из числа самых авторитетных), когда эти последние соглашались защищать людей с репутацией, сомнительной в глазах общества.
Однако корифеи присяжных поверенных многое делали для того, чтобы изменить общественное мнение, поднять авторитет отечественной адвокатуры. В справке по Министерству юстиции от 24 февраля 1875 г. сообщалось: «Некоторые из адвокатов <...>, несмотря на обширные свои занятия, находят, однако, время принимать у себя учащуюся молодежь, помогают ей советами и даже деньгами, платят за право слушания лекций»2.
Главное же в том, что адвокатура смогла завоевать признание общественности и печати своими выступлениями на громких политических процессах 1877—1878 гг. (участников Казанской демонстрации, «50-ти», «193-х») и по делу Веры Засулич. После этих процессов авторитет адвокатуры необычайно возрос, а нападки на нее в обществе и в печати прекратились. А длинный ряд этих и других выигранных ими дел (морозовских ткачей, мултанских удмуртов, Е. Сазонова, М. Бейлиса) вызвал общероссийский и мировой резонанс.
Великая судебная реформа и сопровождавшие ее преобразования в других сферах жизни русского общества породили условия, в которых гласный суд
стал центром правового и нравственного воспитания россиян. В зал суда хотели попасть буквально все: и высшие сановники, и корифеи литературы, и неграмотные зеваки, которые не меньше, чем юристы, считали «залу суда местом для плодотворного наблюдения и изучения причин преступления»3. Преобладала же (в громадной степени) учащаяся молодежь. Студенты, чтобы попасть на разбор дела, иногда дежурили напролет всю ночь во дворе судебного здания.
Газеты, содержащие отчеты о процессах, были нарасхват. Самые незначительные речи приводились целиком, а иные из них обходи
1 Цит. по: Гессен И.В. Судебная Реформа. СПб., 1905. С. 27—28.
2 РГИЛ. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 94. Л. 2 об.
3 Кони А.Ф. Отцы и дети Судебной реформы. С. 328.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
161
ли и мировую прессу1. Повсюду между обвинением и защитой про-
исходили публичные состязания в благородстве чувств, в правиль-
ном понимании закона и жизни, в остроумии, в блеске фраз и в
постижении тончайших изгибов человеческой души. По меткому
выражению одного из современников, в судебных речах того вре-
мени «...встречалось более правового просвещения и воспитания
соотечественников, нежели во всей правительственной пропаган-
де»2. В подтверждение этого, можно также привести фразу из днев-
ника Ф.М. Достоевского, сказанную им более чем через 10 лет по-
сле проведения судебной реформы: «Трибуна наших новых правых
судов решительная, нравственная школа нашего общества и народа,
решительный университет...»3.
Свобода, внезапно обрушившаяся на российскую обществен-
ность, выдвинула на передний план человеческие личности, остав-
ляя в тени публичные учреждения. Не суд, а судебный деятель, не
адвокатура, а адвокат, не прокуратура, а прокурор стали главными
явлениями обновленной юридической жизни русского общества. Их
имена, а не названия учреждений стали символом этого обновления.
С.А. Андреевский, П.А. Александров, К.К. Арсеньев, В.И. Жу-
ковский, Н.П. Карабчевский, А.Ф. Кони, Ф.Н. Плевако, В.Д. Спа-
сович, Д.В. Стасов, В.И. Танеев, К.А. Урусов и другие выдающиеся
судебные деятели первыми оценили возмож-
ности судопроизводства как общественной
трибуны. Для них правосудие стало средством,
воспитывающим гражданские устремления и
правосознание. Они стремились пробудить
творческую энергию судебной аудитории, во-
влечь ее в процесс живого соразмышления,
вызвать потребность в критическом анализе
воспринимаемого, научить самостоятельному
поиску правовой истины. Успешно применяя
в своих выступлениях методы, пробуждающие
познавательную активность, они заставляли
аудиторию творчески мыслить и самостоятель-
но искать ответы на поставленные вопросы. Характерный пример
приводит попечитель Казанского учебного округа П.Д. Шестаков.
В 1878 г. 16-летний сын крупного саратовского помещика «прислал
к отцу из Петербурга письмо такого приблизительно содержания:
1 Троицкий Н.Л. Указ. соч. С. 9.
2 Серов Д. Т. Книга чести. М., 2000. С. 123.
3 Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1876 год. Май — октябрь. Подготовленные материалы // Полн. собр. соч. Т. 23. JL, 1981. С. 165.
162
I. Теоретические вопросы профессиональной этики
“Батюшка! <...> Был я на <...> процессе, слушал там речи адвокатов. О, какой новый свет они излили на меня, как много я узнал! Да, батюшка, я узнал так много, что с удовольствием сел бы на скамью подсудимых, с наслаждением принял бы участие в их деле”»1. Трудно найти эпоху русской жизни, в которой устная речь благодаря гласному суду играла бы такую воспитывающую роль.
Как вспоминали слушатели выдающихся судебных ораторов XIX в., долго еще после каждого их выступления обсуждались высказанные ими мысли. Помогали этому и так называемые «формулы», которые предлагались аудитории. Обычно основная идея речи на суде концентрировалась в виде яркого образного выражения. Одной фразой замечательные судебные ораторы могли охарактеризовать описываемое преступное событие, а иногда и целую человеческую судьбу. Так, раскрывая личностные особенности подзащитной, Ф.Н. Плевако блестяще привлекал необходимые данные о роли наследственности и семейного воспитания в развитии человека: «В период запоя, в чаду вина и вызванной им сладострастной плотской похоти, была дана ей жизнь. Ее носила мать, постоянно волнуемая сценами домашнего буйства, страхом за своего груборазгульного мужа. Вместо колыбельных песен до ее младенческого слуха долетали лишь крики ужаса и брани да сцены кутежей и попоек»2.
Образ, найденный судебным оратором, надолго оставаясь в памяти слушателей, вызывал по цепи ассоциаций весь ряд логических построений. Разве можно было не запомнить, например, поведение людей в толпе, после того как Плевако в деле о массовых беспорядках на Коншинской мануфактуре сравнил толпу со стихией, ничего не имеющей общего с отдельными лицами, в нее вошедшими: «Толпа — здание, лица — кирпичи. Из одних и тех же кирпичей создается и храм Богу и тюрьма — жилище отверженных... Толпа — само чудовище. Она не говорит и не плачет, а галдит и мычит. Она страшна, даже когда одушевлена добром. Она задавит не останавливаясь, идет ли разрушать, или спешит встретить святыню народного почитания. Так живое страшилище, спасая, внушит страх, когда оно, по-своему нежничая, звуками и движениями сзывает к себе своих детенышей. Быть в толпе — еще не значит быть носителем ее инстинктов... Совершено деяние, беззаконное и нетерпимое, — преступником была толпа. А судят не толпу, а несколько десятков лиц, замеченных в толпе... Подумайте над этим явлением»3.
1 Русская старина. 1897. № 1. С. 114.
2 Цит. по: Громов И.Л. Златоусты судебного слова. М., 1999. С. 111.
3 Там же. С. 134.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
163
Гласный суд предоставил возможность более широко и нагляд-
но изучать нравы людей, проводить (конечно, наряду с юридиче-
ским) психологический анализ дела — обстоятельств, улик, самой
личности обвиняемого. Так, отмечая такую
особенность в деятельности преимуществен-
но русской адвокатуры, С.А. Андреевский
сравнивал ее с французской: «... психология
французских адвокатов не идет далее одной
стереотипной фразы, повторяемой реши-
тельно в каждом деле: «Посмотрите на под-
судимого: разве он похож на вора, убийцу,
поджигателя и т.д.?» Но ссылка на внеш-
ность подсудимого, как на лучший довод в
его пользу, равносильна сознанию, что его
внутренний мир совершенно недоступен
для защитника»1.
Гласный суд стал весьма серьезным источником собирания материалов для последующего психологического анализа, приводимого в художественных произведениях многими русскими писателями. В произведениях Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.М. Горького, А.П. Чехова, Л.Н. Андреева, И.Ф. Горбунова раскрывался не только внутренний мир и психические переживания лиц, совершивших преступление, но и те изменения в личности, которые возникают и порождаются процессом судопроизводства. Художественные произведения прогрессивных русских писателей помогли полнее выявить нравственные проблемы судопроизводства, стали для всех поколений юристов источником ценнейших знаний об общих свойствах человеческой природы, проявляющихся при подготовке, совершении и сокрытии преступления, привели к постановке вопроса о необходимости рассматривать осуждение не только как наказание, но и как воспитание, перевоспитание2.
Октябрьская революция 1917 г., провозгласив одной из своих целей слом старой государственной машины и создание принципиально новой государственности, естественно, должна была отказаться и от
2 Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904 гг. С. 189.
3 Короленко В.Г. История моего современника. М., 1965. С. 282.
4 Жасминов Алексис граф [Буренин В.П.]. Очерки и пародии. 2-е изд. СПб., 1895. С. 156.
5 Писемский А.Ф. Собр. соч.: В 9 т. М., 1959. Т. 9. С. 378—379.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
159
разговора с клиентом ловит моль, беспокоясь о своей мебели), а главное, алчен: «блестит глазами и лаковыми сапожками» в предвкушении «неумеренного гонорара»1.
Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» за февраль 1876 г. внушал читателям, что адвокат — это «обреченный на бессовестность человек»2. Тип такого адвоката ярко представлен писателем в образе «знаменитого Фетюковича», который блудословит на суде, описанном в заключительной книге романа «Братья Карамазовы»3, и речь которого выделена в особую главу под названием «Прелюбодей мысли».
Свои взгляды на адвокатуру гениальный художник-реалист в наиболее резкой форме высказал в связи с делом Кронберга, обвинявшегося в истязании своей семилетней дочери, в сечении ее розгами, которые, по мнению одного из экспертов, скорее можно было назвать «шпицрутенами». Защитником по делу выступал В.Д. Спасович. Подсудимый был оправдан. «Я был в негодовании на суд, на присяжных, на адвоката, — пишет в своем дневнике Ф.М. Достоевский, — ...теперь и я во многом переменил мнение, прочтя отчеты газет... Я очень рад, что судившегося отца могут уже не принимать за злодея... и что он только «худой педагог», по выражению его защитника»4.
Против адвокатов выступал в своих сочинениях и М.Е. Салтыков- Щедрин. Им была выставлена на посмешище целая галерея продажных и алчных адвокатов, которые «такие куши рвут, что даже евреи-железнодорожники зубами скрипят»5: здесь и Перебоев
ь из «Мелочей жизни», и Александр Иванович Хлестаков (сын гоголевского Ивана Александровича!) из «Дневника провинциала», Тонка- чев и Ловкачев из «Господ ташкентцев», «штук двадцать адвокатов», юродствующих на «политическом процессе» в Кашинском окружном суде, из «Современной идиллии» и самый поднаторевший из всех — Балалайкин, имя которого стало нарицательным для клеймения всякой продажности и пустозвонства.
Периодическая печать также поддерживала такое мнение. «Трудно встретить сословие более несимпатическое в западной России, чем адвокаты, — писалось в «Киевлянине». — Эти господа, являющиеся в разных видах от пишущего за чарку водки в шинке
1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. М.; Д., 1934. Т. 18. С. 386—389.
2 Достоевский Ф.М. Полн. собр. художеств, произведений. М.-Л., 1929. Т. 11. С. 195.
3 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т. 12. С. 171—289.
4 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т. 12. С. 171—289.
5 Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч. М., 1940. Т. 15. С. 400.
6 Выделено М.Е. Салтыковым-Щедриным.
160
I. Теоретические вопросы профессиональной этики
прошение ябедника, до разъезжающего в щегольском экипаже разжившегося и зазнавшегося шляхтича-адвоката, — все одно суть: опыт и ловкость заступает у них место юридического образования, ни пред чем не отступающая смелость — вместо твердых убеждений»1.
При этом и Достоевский, и Щедрин не ограничивались лишь художественным осмеянием пороков адвокатуры, а выступали в 1870-е годы как публицисты против ее отдельных ошибок и отдельных представителей (даже из числа самых авторитетных), когда эти последние соглашались защищать людей с репутацией, сомнительной в глазах общества.
Однако корифеи присяжных поверенных многое делали для того, чтобы изменить общественное мнение, поднять авторитет отечественной адвокатуры. В справке по Министерству юстиции от 24 февраля 1875 г. сообщалось: «Некоторые из адвокатов <...>, несмотря на обширные свои занятия, находят, однако, время принимать у себя учащуюся молодежь, помогают ей советами и даже деньгами, платят за право слушания лекций»2.
Главное же в том, что адвокатура смогла завоевать признание общественности и печати своими выступлениями на громких политических процессах 1877—1878 гг. (участников Казанской демонстрации, «50-ти», «193-х») и по делу Веры Засулич. После этих процессов авторитет адвокатуры необычайно возрос, а нападки на нее в обществе и в печати прекратились. А длинный ряд этих и других выигранных ими дел (морозовских ткачей, мултанских удмуртов, Е. Сазонова, М. Бейлиса) вызвал общероссийский и мировой резонанс.
Великая судебная реформа и сопровождавшие ее преобразования в других сферах жизни русского общества породили условия, в которых гласный суд
стал центром правового и нравственного воспитания россиян. В зал суда хотели попасть буквально все: и высшие сановники, и корифеи литературы, и неграмотные зеваки, которые не меньше, чем юристы, считали «залу суда местом для плодотворного наблюдения и изучения причин преступления»3. Преобладала же (в громадной степени) учащаяся молодежь. Студенты, чтобы попасть на разбор дела, иногда дежурили напролет всю ночь во дворе судебного здания.
Газеты, содержащие отчеты о процессах, были нарасхват. Самые незначительные речи приводились целиком, а иные из них обходи
1 Цит. по: Гессен И.В. Судебная Реформа. СПб., 1905. С. 27—28.
2 РГИЛ. Ф. 1405. Оп. 539. Д. 94. Л. 2 об.
3 Кони А.Ф. Отцы и дети Судебной реформы. С. 328.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
161
ли и мировую прессу1. Повсюду между обвинением и защитой про-
исходили публичные состязания в благородстве чувств, в правиль-
ном понимании закона и жизни, в остроумии, в блеске фраз и в
постижении тончайших изгибов человеческой души. По меткому
выражению одного из современников, в судебных речах того вре-
мени «...встречалось более правового просвещения и воспитания
соотечественников, нежели во всей правительственной пропаган-
де»2. В подтверждение этого, можно также привести фразу из днев-
ника Ф.М. Достоевского, сказанную им более чем через 10 лет по-
сле проведения судебной реформы: «Трибуна наших новых правых
судов решительная, нравственная школа нашего общества и народа,
решительный университет...»3.
Свобода, внезапно обрушившаяся на российскую обществен-
ность, выдвинула на передний план человеческие личности, остав-
ляя в тени публичные учреждения. Не суд, а судебный деятель, не
адвокатура, а адвокат, не прокуратура, а прокурор стали главными
явлениями обновленной юридической жизни русского общества. Их
имена, а не названия учреждений стали символом этого обновления.
С.А. Андреевский, П.А. Александров, К.К. Арсеньев, В.И. Жу-
ковский, Н.П. Карабчевский, А.Ф. Кони, Ф.Н. Плевако, В.Д. Спа-
сович, Д.В. Стасов, В.И. Танеев, К.А. Урусов и другие выдающиеся
судебные деятели первыми оценили возмож-
ности судопроизводства как общественной
трибуны. Для них правосудие стало средством,
воспитывающим гражданские устремления и
правосознание. Они стремились пробудить
творческую энергию судебной аудитории, во-
влечь ее в процесс живого соразмышления,
вызвать потребность в критическом анализе
воспринимаемого, научить самостоятельному
поиску правовой истины. Успешно применяя
в своих выступлениях методы, пробуждающие
познавательную активность, они заставляли
аудиторию творчески мыслить и самостоятель-
но искать ответы на поставленные вопросы. Характерный пример
приводит попечитель Казанского учебного округа П.Д. Шестаков.
В 1878 г. 16-летний сын крупного саратовского помещика «прислал
к отцу из Петербурга письмо такого приблизительно содержания:
1 Троицкий Н.Л. Указ. соч. С. 9.
2 Серов Д. Т. Книга чести. М., 2000. С. 123.
3 Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1876 год. Май — октябрь. Подготовленные материалы // Полн. собр. соч. Т. 23. JL, 1981. С. 165.
162
I. Теоретические вопросы профессиональной этики
“Батюшка! <...> Был я на <...> процессе, слушал там речи адвокатов. О, какой новый свет они излили на меня, как много я узнал! Да, батюшка, я узнал так много, что с удовольствием сел бы на скамью подсудимых, с наслаждением принял бы участие в их деле”»1. Трудно найти эпоху русской жизни, в которой устная речь благодаря гласному суду играла бы такую воспитывающую роль.
Как вспоминали слушатели выдающихся судебных ораторов XIX в., долго еще после каждого их выступления обсуждались высказанные ими мысли. Помогали этому и так называемые «формулы», которые предлагались аудитории. Обычно основная идея речи на суде концентрировалась в виде яркого образного выражения. Одной фразой замечательные судебные ораторы могли охарактеризовать описываемое преступное событие, а иногда и целую человеческую судьбу. Так, раскрывая личностные особенности подзащитной, Ф.Н. Плевако блестяще привлекал необходимые данные о роли наследственности и семейного воспитания в развитии человека: «В период запоя, в чаду вина и вызванной им сладострастной плотской похоти, была дана ей жизнь. Ее носила мать, постоянно волнуемая сценами домашнего буйства, страхом за своего груборазгульного мужа. Вместо колыбельных песен до ее младенческого слуха долетали лишь крики ужаса и брани да сцены кутежей и попоек»2.
Образ, найденный судебным оратором, надолго оставаясь в памяти слушателей, вызывал по цепи ассоциаций весь ряд логических построений. Разве можно было не запомнить, например, поведение людей в толпе, после того как Плевако в деле о массовых беспорядках на Коншинской мануфактуре сравнил толпу со стихией, ничего не имеющей общего с отдельными лицами, в нее вошедшими: «Толпа — здание, лица — кирпичи. Из одних и тех же кирпичей создается и храм Богу и тюрьма — жилище отверженных... Толпа — само чудовище. Она не говорит и не плачет, а галдит и мычит. Она страшна, даже когда одушевлена добром. Она задавит не останавливаясь, идет ли разрушать, или спешит встретить святыню народного почитания. Так живое страшилище, спасая, внушит страх, когда оно, по-своему нежничая, звуками и движениями сзывает к себе своих детенышей. Быть в толпе — еще не значит быть носителем ее инстинктов... Совершено деяние, беззаконное и нетерпимое, — преступником была толпа. А судят не толпу, а несколько десятков лиц, замеченных в толпе... Подумайте над этим явлением»3.
1 Русская старина. 1897. № 1. С. 114.
2 Цит. по: Громов И.Л. Златоусты судебного слова. М., 1999. С. 111.
3 Там же. С. 134.
4. История этических установок в деятельности правоохр. органов
163
Гласный суд предоставил возможность более широко и нагляд-
но изучать нравы людей, проводить (конечно, наряду с юридиче-
ским) психологический анализ дела — обстоятельств, улик, самой
личности обвиняемого. Так, отмечая такую
особенность в деятельности преимуществен-
но русской адвокатуры, С.А. Андреевский
сравнивал ее с французской: «... психология
французских адвокатов не идет далее одной
стереотипной фразы, повторяемой реши-
тельно в каждом деле: «Посмотрите на под-
судимого: разве он похож на вора, убийцу,
поджигателя и т.д.?» Но ссылка на внеш-
ность подсудимого, как на лучший довод в
его пользу, равносильна сознанию, что его
внутренний мир совершенно недоступен
для защитника»1.
Гласный суд стал весьма серьезным источником собирания материалов для последующего психологического анализа, приводимого в художественных произведениях многими русскими писателями. В произведениях Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.М. Горького, А.П. Чехова, Л.Н. Андреева, И.Ф. Горбунова раскрывался не только внутренний мир и психические переживания лиц, совершивших преступление, но и те изменения в личности, которые возникают и порождаются процессом судопроизводства. Художественные произведения прогрессивных русских писателей помогли полнее выявить нравственные проблемы судопроизводства, стали для всех поколений юристов источником ценнейших знаний об общих свойствах человеческой природы, проявляющихся при подготовке, совершении и сокрытии преступления, привели к постановке вопроса о необходимости рассматривать осуждение не только как наказание, но и как воспитание, перевоспитание2.
-
Нравственная составляющая воспитательной деятельности судов в советский и постсоветский периоды
Октябрьская революция 1917 г., провозгласив одной из своих целей слом старой государственной машины и создание принципиально новой государственности, естественно, должна была отказаться и от