Файл: Анна Лёвенхаупт ЦзинГриб на краю света. Овозможности жизни на.pdf

лежат учету, требования к контролю рабочей силы и сырья ослабевают; цепи поставок создают стои- мость переводом стоимости, произведенной в самых разных обстоятельствах, в капиталистические склад- ские запасы. Можно мыслить себе это в понятиях масштабируемости – технического подвига расши- рения без искажения меняющихся связей. Прозрач- ность складских запасов позволяет Walmart масшта- бируемое розничное расширение, не требуя масшта- бируемости от производства. В производстве пусть себе бушует разнообразие немасштабируемости, со всеми ее особенностями и премудростями, обуслов- ленными взаимосвязями. Понятнее всего это в «гонке уступок» – и в том, как общемировые каналы поставок способствуют насильственному труду, опасным по- тогонным мастерским, ядовитым добавкам-замените- лям и безответственным издевательствам над окру- жающей средой и экологическим выбросам. Такие условия производства – предсказуемый результат, ес- ли ведущие фирмы давят на поставщиков, чтобы те обеспечивали все более дешевые продукты. Как в
«Сердце тьмы», нерегулируемое производство пере- водится в товарную цепь и даже по ходу дела пере- придумывается. Это пугает. В то же время, как говорит
Дж. К. Гибсон-Грэм, в оптимистическом стремлении к «посткапиталистической политике» экономическое

многообразие – штука, вероятно, обнадеживающая
82
Околокапиталистические экономические формы мо- гут быть площадками переосмысления бесспорного авторитета капитализма в наших жизнях. По самой меньшей мере многообразие дает нам надежду на многочисленные пути вперед.
В поучительном сравнении между каналами по- ставок зеленой фасоли (haricot verts), связывающи- ми Западную Африку с Францией и Восточную Аф- рику с Великобританией соответственно, географ Сю- занна Фридберг предлагает видение того, как каналы поставок, разнообразно опираясь на колониальную и национальную историю, могут поддерживать раз- личные экономические формы
83
. Благодаря француз- ским неоколониальным схемам мобилизуются кре- стьянские кооперативы; из-за британских стандартов супермаркетов процветают махинации среди экспат- риантов
84
. При таких внутренних и взаимных различи- ях появляется пространство для выстраивания поли- тики, чтобы иметь дело с «утилизационным» накоп- лением и управлять им. Но называть вслед за Гиб-
82
J.K. Gibson-Graham, A post-capitalist politics (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2006).
83
Susanne Freidberg, French beans and food scares: Culture and commerce in an anxious age (Oxford: Oxford University Press, 2004).
84
Susanne Freidberg, «Supermarkets and imperial knowledge», Cultural
Geographies, 14, № 3 (2007). P. 321–342.

сон-Грэмом эту политику посткапиталистической ви- дится мне преждевременным. Посредством «утили- зационного» накопления жизни и продукты переме- щаются между некапиталистическими и капиталисти- ческими формами; эти формы придают друг другу очертания и проникают друг в друга. Понятие «около- капиталистический» в явном виде показывает, что те из нас, кто увяз в подобных переводах, в полной мере от капитализма никогда не защищен: маловероятно,
что околокапиталистические пространства могут ока- заться базами для безопасной обороны и восстанов- ления сил.
В то же время более распространенная критиче- ская альтернатива – закрывать глаза на экономиче- ское многообразие – представляется в наши дни еще более нелепой. Большинство критиков капитализма настаивает на единстве и однородности капиталисти- ческой системы, а многие – например, Майкл Хардт и Антонио Негри – считают, что вне империи капи- тализма не осталось никакого пространства
85
. Всем правит единая капиталистическая логика. С точки зрения Гибсона-Грэма, это заявление – попытка вы- строить критическую политическую позицию: возмож- ность превзойти капитализм. Критики, подчеркиваю-
85
Michael Hardt, Antonio Negri, Empire (Cambridge, MA: Harvard
University Press, 2000).

щие единообразие хватки капитализма в мире, жела- ют преодолеть ее единой солидарностью. Но каких же шор требует подобная надежда! Отчего все-таки не признать экономическое многообразие?
Я поминаю Гибсона-Грэма и Хардта с Негри не для того, чтобы от них отмахнуться: разумеется, я ду- маю, что они, вероятно, самые резкие антикапитали- стические критики XXI века. Более того, ставя столь контрастирующие штанги ворот, между которыми мы могли бы мыслить и играть, они совместно оказы- вают нам важную услугу. Единая ли, всеохватная и всепобеждающая система – капитализм? Или же от- дельная экономическая форма среди многих?
86
Меж этих двух позиций можно увидеть, как капиталистиче- ские и некапиталистические формы взаимодейству- ют с околокапиталистическими пространствами. Гиб- сон-Грэм наставляет нас – вполне справедливо, на мой взгляд, – что именуемое «некапиталистически- ми» формами можно найти повсюду посреди капита- листических миров, а не на архаических задворках.
Однако Хардт и Негри рассматривают такие формы как альтернативы капитализму. Я же искала бы нека-
86
В особенности полезно мыслить в понятиях взаимосвязи между
Commonwealth (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2009) Хардта и Негри и Post-capitalist Politics Гибсон-Грэма. См. также: J.K. Gibson-
Graham, The end of capitalism (as we knew it): A feminist critique of political economy (London: Blackwell, 1996).

питалистические элементы, от которых капитализм зависим. Например, когда Джейн Коллинз сообщает,
что на мексиканских пошивочных конвейерах от ра- ботников ожидают заведомого умения шить еще до того, как они приступают к работе, потому что они
– женщины, мы можем одним глазком увидеть нека- питалистическую и капиталистическую формы в сов- местном действии
87
. Женщины учатся шить еще юны- ми, живя дома; «утилизационное» накопление – про- цесс, переносящий этот навык на фабрику ради вы- годы хозяев. Чтобы понять капитализм (а не только его альтернативы), таким образом, нельзя оставаться внутри логики капиталистов: нужен этнографический взгляд – чтобы увидеть экономическое многообразие,
посредством которого это накопление возможно.
Для воплощения любого представления в жизнь требуются конкретные истории. Разве сбор грибов во времена после прогресса – не подходящее место при- ложения внимания? Пропасти и мосты на пути поста- вок мацутакэ из Орегона в Японию являют капита- лизм, достигнутый благодаря экономическому много- образию. Мацутакэ, собранные и проданные в около- капиталистических действиях, становятся капитали- стическим складским запасом, когда уезжают на сле-
87
Jane Collins, Threads: Gender, labor, and power in the global apparel industry (Chicago: University of Chicago Press, 2003).

дующий день в Японию. Подобный перевод – клю- чевая задача многих общемировых товарных цепей.
Позвольте начать с описания первого звена
88
Американцы посредников не любят: посредники,
дескать, только куш срывают. Однако посредники
– матерые переводчики, их присутствие ведет нас к утильному накоплению. Рассмотрим североамери- канскую часть канала поставок, по которому мацутакэ попадают из Орегона в Японию. (Японскую сторону –
с множеством своих посредников – опишем чуть поз- же.) Независимые охотники за грибами собирают их в национальных заказниках. Далее продают собранное независимым скупщикам, которые продают их аген-
88
Либа Файер предлагает сходный взгляд на товарную цепь мацута- кэ в Японии: Lieba Faier, «Fungi, trees, people, nematodes, beetles, and weather: Ecologies of vulnerability and ecologies of negotiation in matsutake commodity exchange», Environment and Planning A 43 (2011). P. 1079–
1097.

там оптовиков, которые перепродают другим оптови- кам или экспортерам, которые продают и, наконец, от- правляют импортерам в Японии. Зачем же столько по- средников? Наверное, лучший ответ – история.
Японские торговцы начали ввозить мацутакэ в
1980-е, когда стала впервые очевидна редкость мацу- такэ в Японии. Япония трещала по швам от инвести- ционного капитала, а мацутакэ – первосортная рос- кошь, годная и на подарки, и на взятки. Американские мацутакэ все еще были в Токио дорогой новинкой, и рестораны за них соперничали. Появившиеся в Япо- нии торговцы мацутакэ, как и другие торговцы в Япо- нии того же периода, чтобы организовать каналы по- ставок, были готовы подключить свои капиталы.
Грибы были дороги, и потому стимулы у постав- щиков были хорошие. Североамериканские торговцы помнят 1990-е как время необычайных цен – и игры с высокими рисками. Если поставщику удавалось по- пасть в японский рынок правильно, барыши оказыва- лись громадными. Но с непостоянным и легко портя- щимся лесным продуктом, а также с быстро меняю- щимся спросом высоки были шансы полностью разо- риться. О тех временах все говорят в метафорах ка- зино. Один японский торговец сравнивал тогдашних импортеров с мафией в международных портах по- сле Первой мировой войны: импортеры не только ве-

ли азартные игры – они их подогревали, чтобы игроки не сбавляли темп.
Японским импортерам требовалось знать местный
«секрет фирмы», и выпытывать его они принялись,
заключая союзы с экспортерами. На Тихоокеанском северо-западе первыми экспортерами стали канад- ские азиаты из Ванкувера, и благодаря их первен- ству в этом деле большинство американских мацута- кэ продолжают возить те же фирмы. Этих экспорте- ров интересовали не только мацутакэ. В Японию они ввозили морепродукты, или вишню, или бревенчатые срубы, а мацутакэ они просто добавили к прочим сво- им товарам. Некоторые – особенно японские имми- гранты – рассказывали мне, что они добавили мацу- такэ, чтобы подсластить долгосрочные отношения с импортерами. Они готовы были возить мацутакэ себе в убыток, говорили они, лишь бы сохранить отноше- ния.
Союзы между экспортерами и импортерами созда- ли основу для транстихоокеанской торговли. Одна- ко экспортеры – специалисты по рыбе, фруктам или древесине – ничего не понимали в том, как заполу- чить грибы. В Японии мацутакэ попадали на рынок через один сельскохозяйственный кооператив или от отдельных фермеров. В Северной Америке мацута- кэ рассеяны по обширным национальным (Штаты)

или содружественным (Канада) заказникам. Тут-то на сцену выходят маленькие компании, которые я назы- ваю оптовиками: оптовики собирают грибы на прода- жу экспортерам. Полевые агенты оптовиков забирают грибы у скупщиков, которые платят за них грибникам.
Полевые агенты, как и скупщики, обязаны знать места и людей, которые в этих местах охотятся.
На заре торговли мацутакэ на Тихоокеанском се- веро-западе США полевые агенты, скупщики и гриб- ники были в основном белыми мужчинами, которым нравилось в горах: ветераны Вьетнама, неприкаян- ные лесорубы и провинциальные «традиционали- сты», отвергшие либеральное городское общество.
После 1989-го среди сборщиков сильно прибавилось беженцев из Лаоса и Камбоджи, и полевым агентам пришлось напрячься, чтобы работать и с выходцами из Юго-Восточной Азии. Азиаты постепенно станови- лись скупщиками, а некоторые – и полевыми агента- ми. Работая бок о бок, белые и азиаты обрели об- щий словарь свободы (freedom), которая могла озна- чать что угодно, близкое сердцам людей в любой из этих групп, пусть у всех и разное. Коренным амери- канцам это тоже понравилось, а вот латиноамерикан- ские сборщики риторику свободы не разделяли. Во- преки этим различиям пересекающиеся интересы и белых в добровольном изгнании, и беженцев-азиатов

стали сердечным ритмом торговли; свобода вывела на свет мацутакэ.
Этот общий интерес к свободе превратил Тихооке- анский северо-запад Америки в одну из крупнейших в мире областей экспорта мацутакэ. И все же такой стиль жизни был отделен от всей остальной цепи по- ставок. Оптовики и скупщики стремились экспорти- ровать мацутакэ напрямую в Японию, но им не уда- валось. Ни скупщики, ни оптовики не могли переско- чить через и так-то непростое общение с канадски- ми экспортерами азиатского происхождения, для ко- торых английский зачастую не был родным. Оптовики и скупщики жаловались на несправедливые практи- ки торговли, но в культурном переводе, необходимом для создания товара, и оптовики, и скупщики, по сути,
были бесполезны. Не один лишь язык отделяет сбор- щиков, скупщиков и поставщиков в Орегоне от япон- ских торговцев – это еще и условия производства. В
орегонских грибах есть примесь культурных практик
«свободы».
История исключения подчеркивает сказанное.
«Вей» впервые выехал в Японию из родного Китая учиться музыке, а когда обнаружил, что не может за- рабатывать себе на жизнь, он проник в японскую ввоз- ную торговлю овощами. Овладел японским как сле- дует, хотя кое-что в японской жизни ему по-прежнему

не нравится. Когда его компания собралась отправить кого-нибудь в Северную Америку, вызвался «Вей».
Так он сделался исключительной фигурой – одновре- менно и полевым агентом, и оптовиком, и экспорте- ром. Он навещает места сбора мацутакэ и следит за закупками, как и прочие полевые агенты, но с Япони- ей у него прямая связь. В отличие от других полевых агентов, он постоянно на телефоне с японскими тор- говцами, прикидывает цены и возможности. Разгова- ривает он и с японскими канадскими экспортерами,
хотя через них свои грибы не продает: поскольку он понимает японский, они постоянно просят его растол- ковать им положение дел в полях, в том числе и по- ведение полевых агентов, у которых они покупают са- ми. Тем временем другие полевые агенты не пускают его к себе в компанию и подговаривают против него скупщиков. Ему в совместных разговорах не рады, и,
конечно же, свободолюбивые люди гор его избегают.
В отличие от других полевых агентов, «Вей» платит своим закупщикам зарплаты, а не комиссию. Он тре- бует преданности и дисциплины от своих наймитов,
отказывая им в воле вольной, какую дают другие скуп- щики. Он покупает мацутакэ с конкретными свойства- ми для конкретных отправок, а не просто ради удо- вольствия и могущества вольной конкуренции, как все прочие. Учет у него начинается прямо в закупочной